Науковедческие исследования. 2015

Рис. 9. Научная грамотность населения России (в % к числу опрошенных) [10, раздел 1.3.]

Результаты по России выявили удручающий факт – по некоторым вопросам у людей наблюдается не недостаток знаний, а всеобщее заблуждение – люди не отвечали «не знаю», а давали именно неправильный ответ. Например, 53% опрошенных согласились, что антибиотики убивают не только бактерии, но и вирусы; 44% уверены, что радиация создана человеком; 36% считают, что обычные растения не содержат генов, а генетически модифицированные – содержат. Хотя те же респонденты в своих информационных предпочтениях как раз указывали достижения в медицине и состояние окружающей среды. То есть они, конечно, слушают информацию в СМИ, листают журналы с советами, но что они могут воспринять при такой базе? Это означает, что уровень знаний совершенно недостаточен для правильного понимания жизненно важных вопросов.

Корреляционный анализ между уровнем научных знаний и ожидаемой продолжительностью жизни [5], проведенный по 32 странам мира, выявил почти прямую зависимость между этими показателями (коэффициент корреляции между этими показателями составил +0,679).

Хочется закончить на позитивной ноте. В России распространено весьма благоприятное мнение о последствиях развития науки и техники: более 2/3 россиян считают, что развитие науки приносит обществу больше пользы, нежели вреда (рис. 10). Умеренно негативную позицию: от науки можно получить примерно одинаково и пользы, и вреда – занял каждый четвертый. Резкое неприятие научно-технического прогресса высказали лишь единицы. При оценке мировых тенденций можно прийти к следующему заключению: позитивные оценки чаще дают жители Азии и американцы, реже всего – голландцы (27%). Россияне по степени «про-научности» занимают третье место.

Почва для повышения интереса к науке и уровня научной грамотности пока еще есть в России. И если мы хотим строить инновационную экономику, развивать передовые технологии, иметь жесткий общественный контроль за их применением, давать людям качественное образование и доступ к научным знаниям в виде популяризации науки, а не псевдонауки, необходимо немедленно действовать. Для этого научное сообщество должно усилить взаимодействие со сферой образования, придать особый статус работе пресс-центров институтов, выработать формы поощрения лучших популяризаторов науки, найти, наконец, общий язык со СМИ и журналистами.

Россия: Как Вы считаете, от науки и техники в целом больше пользы или вреда?

Рис. 10. Мнение о последствиях развития науки и техники в разных странах (в % к числу опрошенных) [10]

В заключение хотелось бы отметить, что многие ученые адаптировались к современной ситуации (находят гранты, заработки от консультирования, преподавания и т.п.), но почему-то они не говорят об этом публично. Молодежь имеет широкие возможности работать, ездить на стажировки в любые зарубежные университеты, получает дополнительные надбавки из фондов, направленных на закрепление в науке молодых кадров. Хотелось бы, чтобы позитивная информация была шире представлена в СМИ.

Литература

1. Воспроизводство научной элиты в России: Роль зарубежных научных фондов (на примере Фонда им. А. Гумбольдта) / Чепуренко А.Ю., Гохберг Л.М., Иларионова Т.С., Шувалова О.Р., Обыдённова Т.Б., Соколов А.В., Городникова Н.В., Ковалева Н.В., Фрухтманн Я.; Под ред. Чепуренко А.Ю., Гохберга Л.М. – М.: РНИСиНП, 2005. – 234 с.

2. Голов А.А. Отношение населения к науке // Информационный бюллетень Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения. – М.: АО Аспект-Пресс, 1995. – Вып. 6. – С. 48–50.

3. Гохберг Л.М., Шувалова О.Р. Общественное мнение о науке. – М.: ЦИСН, 1997. – 92 с.

4. Докторов Б.З. О характере российского экологического сознания // Информационный бюллетень Экономические и социальные перемены: Мониторинг общественного мнения. – М.: АО Аспект-Пресс, 1993. – Вып. 7. – С. 5–9.

5. Здравоохранение в России. 2013: Стат. сб. / Росстат. – М., 2013. – 380 с.

6. Зубова Л.Г., Андреева О.Н., Антропова О.А. Ориентации выпускников на научно-исследовательскую деятельность // Социологические исследования. – М., 2008. – № 11. – C. 119–123.

7. Индикаторы науки: 2012. Стат. сб. – М.: НИУ ВШЭ, 2012. – Режим доступа: http://www.hse.ru/primarydata/in2012

8. Индикаторы науки: 2013. Стат. сб. – М.: НИУ ВШЭ, 2013. – Режим доступа: http://www.hse.ru/primarydata/in2013

9. Кугель С.А., Майзель И.А. Образ науки в общественном мнении (социологический аспект) // Вестник Российской академии наук. – М., 1992. – № 11. – С. 20–29.

10. Мониторинг инновационного поведения населения // Восприятие инноваций. – Режим доступа: http://www.hse.ru/monitoring/innpeople

11. Советский простой человек. Опыт социального портрета на рубеже 1990-х годов / Под ред. Ю.А. Левады. – М.: Мировой океан, 1993. – 299 с.

12. Чиверская Т.С. Наука как социальный институт в условиях трансформации общественной системы в России: Дис. на соиск. уч. ст. канд. соц. наук. – М., 1995. – 126 с.

13. Шувалова О.Р. Индикаторы инновационного климата в России (По итогам массовых опросов населения). – М., 2010. – Т. 4, № 1. – С. 38–52. – Режим доступа: http://foresight-journal.hse.ru/2010-4-1/26560480.html

14. Шувалова О.Р. «Образ» науки: Восприятие населением результатов научной деятельности // Форсайт. – М.: ГУ ВШЭ, 2007. – № 2. – С. 50–59. – Режим доступа: http://www.ecsocman.edu.ru/foresight/msg/19077957.html

15. Шувалова О.Р. Наука глазами россиян // Форсайт. – М.: ГУ ВШЭ, 2007. – № 1. – С. 38–43. – Режим доступа: http://www.ecsocman.edu.ru/foresight/msg/19075392.html

16. Шувалова О.Р. Функциональная структура ценностной ориентации российского населения на науку // Социология науки: Статьи и рефераты / Под ред. Кугеля С.А. – СПб.: Гидрометеоиздат, 2000. – С. 145–155.

17. Eurobarometer 154. Europeans, science and technology / Office for official publications of the European Communities. – Luxembourg, 2001. – Mode of access: http://ec.europa.eu/public_opinion/archives/ebs/ebs_154_en.pdf

18. Special Eurobarometer 224. Europeans, science and technology / Office for official publications of the European Communities. – Luxembourg, 2005. – Mode of access: http://ec.europa.eu/public_opinion/archives/ebs/ebs_224_report_en.pdf

19. Special Eurobarometer 225. Social values, science and technology / Office for official publications of the European Communities. – Luxembourg, 2005. – Mode of access: http://ec.europa.eu/public_opinion/archives/ebs/ebs_225_report_en.pdf

20. Special Eurobarometer 340. Science and technology / Office for official publications of the European Communities. – Luxembourg, 2010. – Mode of access: http://ec.europa.eu/public_opinion/archives/ebs/ebs_340_en.pdf

21. Science and engineering indicators. 2012 / National science board. – Arlington. – Mode of access: http://www.nsf.gov/statistics/seind12/start.htm

22. Science and engineering indicators – 2014 / National science board. – Arlington. – Mode of access: http://www.nsf.gov/statistics/seind14/index.cfm/chapter-7/c7h.htm

23. Gokhberg L., Shuvalova O. Russian public opinion of the knowledge economy: Science, innovation, information technology and education as a drivers of economic growth and quality of life / The British Council. – 2004. – Mode of access: http://www.hse.ru/data/2010/01/27/1238496966/maket.pdf

24. Shuvalova O. The higher scientific competence – the more opponents to use new technologies // Newsletter of the research committee 23: Sociology of science and technology / Ed. J. Jimenez. – Mexico, 2010. – Is. 6. – P. 35–43. – Mode of access: http://142.103.127.32/wordpress/wp-content/uploads/2010/10/Issue-6.pdf

Социология науки и науковедение[14 - Работа выполнена в рамках темы «Концепты “знание” и “сознание” в социологической теории: историко-социологическая реконструкция и перспективы дальнейшей разработки» (№ гос. регистрации 012013157044) в отделе истории и теории социологии Института социологии РАН.]

    А.А. Кожанов

Ключевые слова: социология науки; социальные исследования науки; наукометрия; социальная история науки; исследовательская программа.

Keywords: sociology of science; social studies of science; scientometrics; social history of science; research program.

Аннотация: В статье рассматривается развитие теоретических исследовательских программ в социологии науки. Анализируются сходства и различия между социологией науки, «наукой о науке» и наукометрией. Социальные исследования науки периода 1970–1980-х годов представлены как альтернатива междисциплинарному проекту науковедения.

Abstract: The article discusses recent development of the theoretical research programs within sociology of science. We analyze the similarities and differences between sociology of science, science of sciences and scientometrics. Social studies of science (STS) during 1970–1980

are shown as an alternative to the interdisciplinary project of science of science.

По поводу определения границ, сходства и различий между науковедением и социологией науки существует большое количество мнений. Это справедливо как для отечественной, так и для западной научной дискуссии. В зависимости от того, что понимается автором под термином «науковедение», рождаются версии в диапазоне от их дисциплинарного единства до полного антагонизма. Однако никто не берется отрицать наличие определенного «семейного сходства», которое проявляется порой в языке описаний, методологии и предмете исследований.

Несмотря на то что текстовый редактор «Word» подчеркивает слово «науковедение», не знает его, в отечественной социальной науке науковедение широко представлено и как концепт, и как направление исследований, и как дисциплинарная область между философией, социологией и историей науки. Одна из причин такой популярности связана с идеологической стигматизацией термина «социология» в СССР и обоснованными подозрениями ее в «буржуазном» характере. А значит, и название «социология науки» было не самым удачным выбором в то время. То же касалось и социальной истории науки, немарксистской философии и методологии науки. «Науковедение», во-первых, стало более приемлемым и менее проблематичным названием для определенных исследований в социально-организационном смысле, а во-вторых, позволяло уместить весь спектр тенденций и пристрастий ученых, изучающих науку, знание или поведение других ученых, внутри гносеологически удобной ниши, которая впоследствии оказалась еще и примером модной междисциплинарности.

Решая вопрос кодификации и дисциплинарной классификации науковедения как феномена, удобно будет показать генезис этой научной специализации в векторе развития социологии науки. Социология науки может быть определена как дисциплинарная область социологии, изучающая взаимовлияние института науки и общества, а также создание, поддержание и генезис научного знания в различных институциональных, организационных и культурных контекстах.

Характерно, что для всех социологов науки, пусть даже принадлежащих к различным парадигмам и школам, основополагающей и неизменной является точка зрения, что социальная организация науки – фактор, определяющий характер научного знания. Это инвариантная основа теоретической солидарности и внутреннего «здравого смысла» социологии науки как дисциплины. Далее в ее теоретических ветвлениях и исследовательских программах авторами может по-разному пониматься термин «характер» научного знания, т.е. что именно подвержено влиянию социального фактора. Для одних социологов науки научное знание – это продукт, оцениваемый с точки зрения понятий эффективности, идеологической нейтральности, глубины и качества его общественного принятия. Научное знание анализируется как форма упаковки научных идей, а социальный фактор – как теория социального интереса. Другие социологи науки научное знание могут понимать как процесс, в котором социальные факторы производства научного знания влияют на его содержание. Научное знание здесь изучается через интерпретативную природу научного метода, а социальный фактор понимается как коллективная работа по управлению научными наблюдениями.

В противовес этой базовой установке социологии науки подлинный науковед может придерживаться совершенно обратной логики. Известный специалист по истории институционализации отечественного науковедения Н.Л. Гиндилис так формулирует базовую науковедческую интуицию: «Здесь мне хотелось бы отметить, что трансформация науки как социального института не индифферентна по отношению к изменению характера научного знания. Содержание последнего во многом определяет как его институциональные формы, так и формы его трансляции». Далее она приводит показательный пример логического рассуждения науковедческого подхода: «Так, единство знания, характерное для античности, породило платоновскую академию и аристотелевский лицей. В университетах Средневековья было всего четыре факультета; расширение корпуса знания повлекло за собой увеличение их количества. В ХХ веке дифференциация наук привела к образованию сети специализированных научных институтов. В последней четверти прошлого столетия вследствие тенденции к междисциплинарным исследованиям были созданы междисциплинарные лаборатории и институты». [2, с. 102] Социолог науки, будь он приверженцем марксизма, мертонианцем или постмодернистом, с этим не сможет согласиться, потому что не принимает тезис об автономном генезисе систем научных идей, считает идею Карла Поппера о «третьем мире» «мистификацией» объективного знания[15 - Речь идет о рецензии британского философа и одного из авторов «программы сильной социологии знания» Дэвида Блура, написанной в 1974 г., под громким названием «Попперовские мистификации объективного знания», опубликованной в журнале «Science studies» (1974, Vol. 4, N 1). – Прим. авт.]. В этом индикаторе дисциплинарного различия между социологией науки и науковедением заложено противостояние социального и гуманитарного образа наук о культуре. Если социология науки генетически привязана к социальному кластеру, что делает ее эмпирической наукой и роднит с науками точными, то науковедение в своем базовом варианте относится к гуманитарному кластеру, к философии и истории науки.

В западной традиции выражение «наука о науке» (science of science) не прижилось как дисциплинарное название: оно практически сразу стало распадаться на два разных смысла, две разные категории исследований. В первом смысле «наука о науке» приближается к нашему науковедению в базовом, описанном выше варианте: комбинированное осмысление феномена науки в философско-историческом ключе. Однако начиная с ранних этапов возникновения «науки о науке», еще в первой трети XX в., появился и ее второй смысл: наукометрия как эмпирическая наука, направленная на количественное измерение института науки, научного производства, его наблюдаемых эффектов и причин. Наукометрия по духу своему близка к социологии науки и является ее субдисциплиной. Так, например, когда голландский науковед и «саентометрик» Питер ван ден Бесселар (Peter van den Besselaar) предпринимает попытку [11] анализа социальной и когнитивной структуры современной социологии науки, он уже исходит из представления о том, что журнал «Наукометрия» (Scientometrics) есть журнал по социологии науки. Из массива цитирований в социальных науках (Social Science Citation Index) им были отобраны 3579 записей по четырем журналам, которые, по мнению Бесселара, характеризуют актуальное состояние социальных исследований науки в целом. Это журналы «Социальные исследования науки» (Social studies of science) и «Наука, технологии и ценности человека» (Science, technology and human values), которые представляют сегмент исследований преимущественно с качественной методологией в основе, журнал «Наукометрия» (Scientometrics), который репрезентирует кластер количественных исследований науки, и журнал «Политика исследований» (Research policy), который собирает исследования, ориентированные на научную политику. Таким образом, наукометрия и в ее лице – науковедение представлены в дисциплинарном дискурсе современной социологии науки.

Рассмотрев кратко, какую роль науковедение и социология науки играют друг для друга, где может быть проведена граница между ними и в чем состоит их коренное отличие, я хотел бы остановиться более подробно на периоде 1970–1980-х годов, когда социология науки и наукометрия, входящая тогда в нее, разошлись и пошли разными путями, на моменте, когда новейшая социология науки перестала быть теоретико-методологической основой для наукометрии, когда социология науки стала крениться в сторону историко-философского подхода к анализу феномена научного знания и когда социологи науки и науковеды (не наукометрики) стали ощущать внутреннее родство.

Это родство могло быть зафиксировано в начале первой трети XX в. как единение вокруг философского проекта «социологии знания». Социология науки исторически была связана с предшествующей ей социологией знания. Однако в отличие от социологии знания социология науки изучала систему научных идей, способных принимать истинностные значения в контекстах и условиях, обеспечиваемых институтом науки. В связи с этим социология науки исследовала аспекты и механизмы институционализации научного знания, выделяла социальную роль ученого как специфическую, не сводимую к другим системам идей, таким как религия, этика, искусство и т.д. Из классической социологии знания К. Мангейма и М. Шелера 1920–1930-х годов социология науки позаимствовала идею внешней обусловленности знания, зависимости знания от социального интереса. Определенное влияние на нее оказало и марксистское понимание социологии знания. Эта линия анализа научного знания как производного от социального интереса, индивидуального, группового или общекультурного, получила развитие в постмарксистских и некоторых структуралистских концепциях социологии науки. Такие версии, напрямую наследующие социологии знания, сформировались как экстерналистская история науки, или социальная история науки (например, Бернал, Гессен). Умеренная версия социальной истории науки, обладающей методологическими признаками одновременно социологии знания и социологии науки, рассматривала совместное существование, взаимную конфигурацию факторов, обеспечивающих экстерналистскую и интерналистскую модели объяснения научного факта, появление научной области или смену теоретической доктрины (например, Л. Флек, С. Шейпин и С. Шеффер, Ш. Ясаноф).

Хронологически выделяют два периода развития социологии науки: классический и так называемую «социологию научного знания»[16 - Представители новой социологии науки в период 1970–1980-х годов выбрали для своей научно-исследовательской программы название «социология научного знания» не столько для того, чтобы провести параллели с классической социологией знания, сколько для демонстрации различия с «социологией науки», которая в те годы понималась как оригинальная и развитая концепция Р. Мертона, считавшегося основателем этой науки. В современной литературе выражение «социология научного знания» определяется в кавычках как название, маркирующее узкий ряд авторов и определенный период времени. – Прим. авт.]. «Классический» период приходится примерно на 1940–1970-е годы и связан с именем американского социолога, считающегося основателем социологии науки как дисциплины, – Роберта Мертона [9, 22, 23]. Общей характеристикой этого периода, иногда называемого функционалистским или позитивистским, является акцент на изучении различных внешних социальных контекстов поведения ученых и функционировании института науки. Уже в одной из первых работ по социологии науки в 1938 г. Р. Мертон («Наука, технология и общество в Англии в XVII веке», 1938) применил тезис М. Вебера о важности историко-социологического фактора при объяснении социальных феноменов. Здесь он ответил на вопрос о социальных условиях и предпосылках формирования нормативно-этического ядра науки XVII в. в контексте религиозных идей. В ряде работ Р. Мертон показал, что в социальном смысле институционализация науки была связана с развитием технических процедур доказательств, сбором эмпирических свидетельств, делающих знание надежным, адекватным и универсальным. Такая трактовка истории науки показывает, что не только внешний социальный фон, общественные потребности, но и сама специфика научного знания с его обязывающей фактуальностью позволили социальному институту закрепиться там, где место приватного знания заняла нормативно-ролевая структура научной профессии. Чтобы не рассматривать социологию Мертона подробно, можно остановиться на том, какой Р. Мертон дал ответ на вопрос: «Какое знание можно назвать научным с социологической точки зрения?». Ответ его заключается в том, что это должно быть знание, производство которого было выполнено с учетом всех функциональных требований – требований научного этоса и академической профессии. Институциональные нормы и ценности передаются в институте науки как образцовые примеры и решения, как парадигмы.

Концепция Р. Мертона существенно отличается от традиции немецкой социологии знания (в частности концепции К. Мангейма): для Мертона научное знание не является коллективно принятой точкой зрения или чем-то навсегда укорененным в историческом сознании, идеологическим. Начав в работе «Социология науки» [22] с определения знания вообще, он сравнил его с этическими идеалами, с формами верований и убеждений и нашел, что научное знание как система идей не сводимо к другим институциональным формам, культуре или ментальности.