Южное Солнце-7. Да удвоится и утроится всё прекрасное

Творчество Инны Богачинской включено в программу преподавания современной литературы в Одесском национальном университете им. И. И. Мечникова и в Северо-Осетинском государственном университете имени К. Л. Хетагурова (г. Владикавказ). Изучению ее поэзии посвященo множество статей и докладов, представленных на научных конференциях. Литературовед Виктор Финкель посвятил творчеству Инны Богачинской одну из глав книги «Поэты рубежа», которая была издана в Филадельфии в 1999 году.

Статья о творчестве Богачинской включена и в «Словарь поэтов Русского Зарубежья», вышедший в Санкт-Петербурге в 1999 году. Составители словаря отмечают в поэзии Богачинской сочетание и «цветаевской невоздержанности чувств», и «северянинское упоение собою и жизнью вообще». «Ее язык изобилует словами из лексикона научно-технической интеллигенции и неологизмами, ее темы смелы, откровенны и драматичны». Вместе с тем, отмечают «страстную публицистичность, ощущение трагического неблагополучия времени в стихах Богачинской».

* * *

Я перелистываю страницы своей жизни. И ничего в них не понимаю. Как будто они – на иностранном языке. Вероятно, различные реальности и предполагают соответствующие языки.

Что стояло за всем этим? Сумею ли разобраться в изначальном чертеже? Ведь загадка замысла равна загадке воплощения. Хотя сам замысел так же отличается от воплощения, как сущность от всех её определений.

Возможно ли, например, определить звучание каждой ноты в аккорде? Многозвучие неопределимо. Как неопределим аромат какого-то одного цветка в букете. Или оскал волны в убегающем от горизонта прибое. Как неопределимы антенны раздетых веток, то сплетающихся, то отталкивающихся друг от друга, влекомых дирижёрскими вакханалиями ветра. И, конечно же, как неопределимы обороты души, не подчиняющиеся ничему, кроме всепоглощающей, неуправляемой энергии притяжения к свету и тьме.

Я зависаю на острие притяжения. Я всё время на чём-нибудь зависаю. Подо мной переговариваются страницы моей жизни. На какую упасть? Ведь всё равно я ничего в них не понимаю. Но желание прочесть себя в оригинале перевешивает. Хотя, конечно, без подстрочника мне не обойтись. Правда, найти желающих сделать его – ничего не стоит. Мне всегда везло на рекомендации по всем вопросам, остро интересующим моих консультантов: то ли это длина моих юбок, которая, несомненно, является одной из главных определяющих моей сущности. То ли это недостаточно социальный уклад моей причёски. То ли вечно неразрешимые уравнения с моим возрастом и с моей невписываемостью в свою возрастную группу.

Непроизвольно складываются строчки в стиле Маяковского:

Вопрос вырастает могуче, как дерево.
Ответ на него – без конца и без края.
Так кто ж она всё-таки – вечная девочка
Или просто искусно играет?!..

В общем, в консультантах у меня никогда недостатка не было. Тем не менее, я всё чаще обнаруживаю, что многого не понимаю и не могу объяснить. Чувствую, что знаю всё меньше. В этой моей повиснутости между истинами очерчиваются контуры некоторых понятий.

Я знаю, например (или мне кажется, что знаю), ЧТО:

Сегодня – это перепаркованное вчера.

Несчастья награждают ощущением надёжности – своеобразный откуп за продолжение существования.

Болезнь – это лестница к Богу.

Я уже давно не спрашиваю, по ком звонит колокол.

Я знаю, что мы бессильны перед теми, кого любим.

Я плохо считаю, но умею просчитывать ситуации и вычислять ходы. А вот с выходами – куда посложнее…

Я знаю, что женщина, как вершина, притягивает своей незавоёванностью. Доступность и покладистость – привилегия обуви.

Увы – не могу принимать всерьёз тех, кто принимает себя только всерьёз.

Я знаю, что движение само по себе является целью, возможно, оправдывающей всё. Или, наоборот – всё оправдывается движением.

Страх – один из самых властных диктаторов государства эмоций. Свержение его по своей масштабности превосходит любые революции.

Я знаю, что за необщность присуждается высшая мера наказания. Но сама необщность – и есть ВЫСШАЯ МЕРА…

Маршруты души – самые запутанные и вызывающие. Но и самые притягательные.

Высшее человеческое достижение – спасти утопающего в жизнекрушении.

Я знаю, что упорно предсказываемый конец света начинается с распада души. Выходит, уже начался…

Бесполезно класть на весы то, что отдаёшь и то, что получаешь. Равновесия ждать не приходится. Хотя в конечном счёте всё так или иначе уравновешивается, даже если мы этого не осознаём.

Рабство (духовное, физическое, материальное) и свобода – координаты личностной системы. Отказ от всех форм рабства ведёт к высшей форме свободы – к внутренней свободе. Это и есть самое бесценное ДОСТОЯНИЕ ЛИЧНОСТИ.

Я знаю, что мир с миром начинается с мира с самим собой.

Высшая доблесть – всегда ОСТАВАТЬСЯ СОБОЙ. Даже если для этого придётся остаться только с собой.

Я знаю, что невозможно найти себя. Это будет, в лучшем случае, ученическое обобщение ряда характерностей, возведённых в единицу целостной, неизменной структуры. А где-то в ускользающих лабиринтах материи петляет наше крохотно-безразмерное, беззащитно-непобедимое, существующее вне всяких норм и определений «Я». И, соответственно, поиск его – не канцелярская служба с 9 до 5 с перерывом на обед. И сам человек – не спрятанная под ёлкой игрушка. Он, скорее, сродни полезному ископаемому – чем глубже копаешь, тем больше обнаруживаешь. И когда в твоей внутренней Вселенной зажигается Солнце, и голос твой начинает звучать в унисон с гигантским хором неразгаданной, неопределимой, нескончаемой субстанции, то перестаёшь ощущать себя ничтожной песчинкой, произведённой в результате неведомого отбора случайностей. А, напротив, начинаешь чувствовать себя частью необъятного, необъяснимого механизма, приводящегося в действие такой же всеохватной, но невидимой Рукой.

…Так и болтаюсь на очередном острие между истинами. Хотя, согласно непроверенным слухам, Истина (если она вообще существует) – где-то посредине. А я вот не выношу середин, середняков и производное от этого – серость.

Затем, наверное, так маниакально хватаюсь за остроту невычисляемого, непросматриваемого, а только осколочно ощутимого в форме боли или экстаза, затягивающего меня в беспредельность макового моря, как в несложившуюся песню.

Когда это было? И было ли вообще?

…Я иду, нет, скорее, плыву по морю из маков. Я опять нарушила границу заплыва. Я всегда нарушала какие-то границы. И сейчас меня заносит в эту болезненно трепещущую, безоглядную маковость. В этот беспредел недопустимого.

Кусок неба падает и раскалывается передо мной. Примятость маков создаёт ощущение крови. Сжавшееся от осознания потери небо давит на меня зубастой чёрной дырой.

Но я всё равно плыву. Я знаю, что нельзя оглядываться и останавливаться. Не знаю, что меня удерживает на поверхности. Хватаюсь за кусок неба с маковой печатью, как за спасательный круг. Я хочу залатать небо. Но не знаю, приживётся ли к нему инородный кусок. Боль, хоть и небесная, но всё равно – боль. Я становлюсь частью её. Частью этого священного таинства. Меня больше нет. Я уже не осознаю, плыву или летаю. Осознаю только, что этот кусок подарен Небом мне. Это одновременно и мой парашют, и спасательный круг. Я благодарна Небу. Но оно не требует компенсации. Высота и необъёмность компенсируют всё.

Я опять зависаю где-то между небом и маковостью. Замерли страницы моей жизни. И только теперь мне стало понятно, о чём они молчат.

Я набираю воздух. Я уже ничего не боюсь. Я знаю, что меня поддерживает Небо. Прыжок – и я оказываюсь на матовой простыне листа, где маковыми буквами выведено: «УМА ХОЛОДНЫХ НАБЛЮДЕНИЙ И…» Дальше – не разобрать.

А где-то на самом опасном краю листа алеет маковая клякса в форме сердца.

Но кого в наше время интересует чьё-то там сердце?!..

ДИАГНОСТИЧЕСКО-РЕЦЕПТУРНЫЕ СТИХИ

Зачем приходим мы на этот пир с чумой?
В награду? В наказанье? В праздник боли?
Постичь язык Небес? Расслышать крик немой?
Иль воплотиться в отпрысках? Не боле.
На всех подмостках мира царствует абсурд.
Творящим здесь – замОк. Безгласым – ЗАмок.
Здесь ношу тонную картонные несут.
Клеймо изгоев украшает мудрых самых.
Коль выдан дар тебе – не жажди середин.
И не пытайся от него хоть чем-то излечиться.
Он – твой палач и приз. Но ты в миру один.
С лавиной слов, ревущих, как волчица.
Они таранят мозг. Пальпируют виски.
Сроднив рисковость рифм с рапсодией бессонниц.
Но ведает ли кто, как дни их нелегки