Казанский альманах 2016. Агат

– Мой господин, это неслыханно! Бесстыжая ногайка навлечёт позор на нашу голову! А что будет с нашим мальчиком, с нашим Халилем?! Я умираю от одной только мысли, что ему станет известно о встречах Нурсолтан с Ибрагимом!

Сэрби-ханум выхватила из своих необъятных карманов шёлковый платок и шумно высморкалась.

– Сделайте же что-нибудь, мой муж, скажите, что вы накажете ногайку. Я умоляю вас! Откройте же колчан вашей власти и вложите стрелу наказания в тетиву вашего гнева!

Мать наследника уставилась на молчавшего супруга. Она попросила аудиенции у него сразу, как только закончился праздничный пир. В атмосфере разгульного веселья она надела на лицо вымученную улыбку и желала лишь одного: добиться у мужа права наказать невестку.

Нурсолтан явилась из сада следом за солтаном Ибрагимом, она выглядела бледней, чем обычно, но мало кто обратил на это внимание. Не обратила бы внимание и Сэрби-ханум, если бы служанка не вызвала её на женскую половину, где казанскую ханум ожидала заплаканная Фатима-солтан. С первых же её слов Сэрби-ханум схватилась за сердце, и с трудом нашла в себе силы вернуться на пир. Она испепеляла взглядом ненавистную невестку, но, поймав недоумённые взгляды придворных, опустила глаза. Она с трудом дождалась, когда хан покинет празднество, и отправилась следом.

Сейчас Сэрби-ханум не отводила глаз от царственного супруга, она ждала от него немедленных действий, ждала бури возмущения и гнева, такой же сильной, какая пылала в её груди. Но Махмуд молчал, ставя своим непредсказуемым поведением в тупик жаждущую мести ханум.

– Дозвольте, мой господин, – не в силах выдержать пытки ожидания Сэрби-ханум придвинулась ближе к супругу. – Дозвольте, и я велю пригласить Нурсолтан в вашу приёмную. Не давайте ей время на то, чтобы придумать оправдание, мы должны потребовать от неё объяснений немедленно!

– Нет.

Тихий голос хана прозвучал как окрик, и женщина послушно замолчала, привычно опуская голову, но всё же исхитряясь одним глазом поглядывать на мужа. Хан Махмуд тяжело опёрся на резные подлокотники канафэ.

– Этот день был слишком тяжёл для нас всех, Нурсолтан с Халилем уже удалились в свои покои, и я не хочу беспокоить их из-за обычных бабьих сплетен.

– О мой господин! – Сэрби-ханум даже покраснела от негодования. – Что вы называете сплетнями? То, что бедная Фатима-солтан видела своими собственными глазами?! Её отпаивали успокоительными настоями, а потом увезли домой, потому что солтанша была не в состоянии пойти на пир. Не забывайте, что она только недавно оправилась от родов! Какое это испытание для женщины, с достоинством исполнившей супружеский долг и принёсшей своему супругу крепких и здоровых детей. Солтану Ибрагиму вздумалось совращать жену своего брата на её глазах! А Нурсолтан открыто принимала его ухаживания! О Аллах, как можно называть подобное бабьими сплетнями, одумайтесь, муж мой, примите справедливое решение сегодня же! Может случиться так, что завтра будет уже поздно!

– Сэрби-ханум, я уже сообщил вам, что не желаю беспокоить наследника и его супругу сейчас. Я не желаю заниматься сегодня никакими делами, какими бы важными они вам ни казались. Я желаю, чтобы вы удалились к себе и позволили слугам приготовить меня ко сну!

И не удостоив свою супругу даже взглядом, старый хан рывком распахнул двери своих покоев.

Спустя час, лёжа на широком ложе, казавшемся слишком большим для него одного, Махмуд вернулся мыслями к тому, о чём сообщила Сэрби-ханум. Ему нелегко далось спокойствие и равнодушие, какие он разыграл перед ханум. Слова старшей жены, словно кинжал, вонзились в его измученное сердце. Что же на самом деле произошло этим вечером в саду? Как он хотел бы знать правду! Правду, которая не покоится на домыслах и догадках истеричных женщин, а ту, настоящую, какой она была. Он не верил, что Нурсолтан могла изменить Халилю. Сердце хана чувствовало: девочка не способна на подобную низость. Но на это был способен Ибрагим! Хан знал: у его второго сына чёрная, завистливая душа, доставшаяся тому от матери. Как же он сожалел, что давно, когда мальчик был мал, не догадался оторвать Ибрагима от матери и воспитать его вдали от её злобных нашёптываний. Она успела внушить сыну, что Халиль отнял у него всё, что должно было принадлежать Ибрагиму. Она с раннего детства уверяла мальчика, что слабый Халиль не доживёт до совершеннолетия и нога его никогда не ступит на трон Казани. Она мысленно примеряла на своего сына Ханскую шапку, и даже теперь, проживая в отдалённом имении, куда хан услал интриганку, она тайно сносилась с Ибрагимом и заклинала его любыми способами добиваться высшей власти.

Хан Махмуд знал об этом, его шпионы не раз доставляли ему письма Камал-бикем, письма, дышащие тленом ненависти и толкавшие Ибрагима на путь насилия. Знал хан, что и сам Ибрагим не смирился с решением отца. Младший сын мечтал о власти, он желал захватить после смерти отца трон Казани, отняв его у Халиля. А если он желает отнять трон у старшего брата, почему бы ему ни пожелать отнять и жену, тем более такую жену, как Нурсолтан. Старый хан прикрыл ладонью утомлённые глаза. Как тяжела ноша, которую он несёт! «О, Всевышний, помоги справиться с этим делом, помоги не наделать ошибок, не допусти несправедливости»! Защемило сердце, и он осторожно переместил руку на грудь, боль не отпускала, захватывая бьющийся комок человеческой плоти в тесные тиски, и одинокая мысль пронеслась в голове: «А что, если я умру этой ночью в своей постели, что случится тогда с Нурсолтан, с Халилем, с Казанью?… О, не допусти, всемогущий Аллах! Помоги мне пережить эту ночь!»

Глава 14

Сэрби-ханум всю ночь промучилась тяжёлыми сновидениями, а с утра отправилась в бани. В искусно продуманной атмосфере восточной бани, где всё было призвано очистить и расслабить тело и душу, старшая госпожа гарема надеялась позабыть о Нурсолтан и запретах своего царственного супруга. Неспокойная ночь породила в голове почтенной женщины новые тяжёлые подозрения: «Почему великий хан так защищает ногайку, даже теперь, когда ему представили доказательства вины в самом худшем из грехов, какому может поддаться женщина? Не означает ли это, что хан Махмуд сам влюблён в свою невестку?»

От этих мыслей в голове Сэрби-ханум вскипела кровь, она почти не помнила, как сопровождаемая эскортом прислужниц вошла в ханскую баню. Казанская госпожа сидела в предбаннике, тяжело опустив руки и почти не ощущая, как ловкие служанки раздевают её, как щебечут на разные лады, пытаясь развлечь хозяйку. Тонко скрипнула дверь, соединяющая раздевальню с большим залом, в предбанник вошла старшая служанка Нурсолтан Жиханара. Эту высокую смуглую женщину с раскосыми глазами казанская ханум сама приставила к своей невестке, и Жиханара исправно доносила могущественной госпоже обо всём, что интересовало Сэрби-ханум. И сейчас, едва завидев госпожу, Жиханара, склонившись в подобострастном поклоне, подобралась к её уху.

– О моя повелительница, ваша невестка с раннего утра пожелала посетить бани и сейчас находится в парильне.

Сэрби-ханум, словно очнувшись, поднялась со своего места и грузной ногой ступила в самое обширное помещение бани. Баня при ханском дворце была построена по проекту турецкого хамама[9 - Хамам – особый тип бань, преобладавший в восточных странах.], напоминавший ладонь с пятью расставленными пальцами. В каждом из помещений строго выдерживалась определённая температура, что служило постепенному привыканию тела к повышенным температурам. Сэрби-ханум, пренебрегая всеми правилами помывки, не задерживаясь в мион-сарае[10 - Мион-сарай – так именовался самый большой зал в хамаме, вмещающий в себя бассейны и фонтаны.] шагнула в парильню. Пар окутал госпожу прозрачными клубами, перехватив дыхание, но это не остановило почтенную ханум. Нурсолтан находилась там, а рядом суетились прислужницы с керамическими баночками в руках. От баночек исходил густой запах мёда, настоянного на травах. Не сводя тяжёлого взгляда с невестки, Сэрби-ханум нетерпеливо щёлкнула пальцами и указала прислужницам на дверь. Тех сдуло как ветром. Даже в этом пышущем жаром помещении Нурсолтан ощутила огонь ненависти, исходившей от матери её мужа. Она давно предчувствовала, что недоброжелательность старшей госпожи гарема когда-нибудь выльется в открытую ссору. Нелегко было осознавать, что она так и не смогла найти общего языка с матерью Халиля, с женщиной, с которой они могли и должны были быть союзницами. В отношении Сэрби-ханум к ней нетрудно было разглядеть обычную ревность матери к сыну, а может, и кое-что большее.

Нурсолтан поднялась со скамьи, стараясь быть спокойной, и доброжелательно произнесла:

– Госпожа, пусть Аллах позволит мне взять ваши печали. У вас очень усталый вид, вы хорошо спали сегодня?

Произнеси она любые другие слова, и то они не взорвали бы так Сэрби-ханум. Побагровев ещё больше, мать наследника возопила:

– Должно быть ты, исчадие ада, спала превосходно! За один день вкусить любви двух мужчин могла только такая блудница, как ты! Как смела ты после объятий Ибрагима предстать перед своим супругом с невинным видом, как могла без стыда смотреть в его глаза?!

Нурсолтан молчала, оглушённая яростью старшей госпожи и обвинениями, заставшими её врасплох. Что скрывалось за этой тирадой Сэрби-ханум, о какой измене, о каком блуде она упоминала? Она не могла ослышаться, мать Халиля назвала имя Ибрагима! Ибрагим… И тут же всплыло воспоминание о вчерашнем вечере, его объятья, когда он пытался утешить её, захлёбывавшуюся в рыданиях. Значит, кто-то увидел их в саду в тот момент и придал всему происходившему совсем иную окраску, а сейчас об этом стало известно и Сэрби-ханум. Нурсолтан невольно стиснула край холщового покрывала, туже стягивая его на груди, словно желала этим движением укрыться от ярости ханум, от сплетен ханского двора, добравшихся и до неё. О Аллах, а если об этом станет известно Халилю и самому хану? Как же ей быть, как вести себя, как доказать, что она невинна?!

А Сэрби-ханум, сотрясая горячий воздух парильни кулаками, всё продолжала кричать:

– Пусть гнев Всевышнего обрушится на твою голову, а блуд обернётся саваном для тебя. Будь проклята, дочь порока, будь проклята навсегда! Как слеп мой сын и великий хан! Они не видят, несчастные, кого допустили до своего сердца!

Сэрби-ханум неумолимо надвигалась на молодую женщину, протягивала вперёд жадно скрюченные пальцы, готовясь вцепиться в беззащитное горло невестки. Она мощным телом перекрывала спасительную дверь, и испуганная Нурсолтан, вынужденная отступать под яростным натиском, спустя мгновение почувствовала, как спина упёрлась в покрытую горячими каплями стену. Мать Халиля с перекошенным от гнева лицом шагнула к невестке, зажатой в угол, замахнулась, и вдруг лицо побагровело ещё больше. Тучная женщина хватанула беззвучным ртом раскалённый воздух парилки и медленно осела на деревянные плахи, которыми был выложен пол.

Нурсолтан растерянным взглядом окинула распростёртое тело, но в следующее мгновение ноги уже несли молодую женщину к дубовым дверям. Она рассердилась, застав служанок за бездельем и сплетнями.

– С вашей ханум случилось несчастье. Не стойте же, как бесчувственные пни, бегите за знахаркой! А вы помогите мне вынести Сэрби-ханум, госпоже нужен свежий воздух! Да, пошевеливайтесь, каждая минута дорога!

Нурсолтан вздохнула с облегчением, лишь когда в раздевальне появилась знахарка. Её уверенные распоряжения всех привели в чувство. Старшую госпожу обернули в покрывала и понесли на женскую половину, где больную ожидал табиб, допущенный до лечения ханской семьи. А Нурсолтан отправилась в свои покои. Там в тиши и спокойствии она хотела разобраться в свалившихся на неё несчастьях, но прежде отправила невольницу к Сэрби-ханум выяснить, как чувствует себя почтенная госпожа. Невольница вернулась с неожиданным сообщением: табиб сообщил, что Сэрби-ханум хватил удар, и она едва могла шевелиться и говорить.

Нурсолтан отправилась на поиски мужа, понимая, как необходимо ему сейчас участие и сочувствие. Она нашла солтана Халиля в саду. Наследник ханского престола показался ей тихим и спокойным, только печаль и тоска вновь засветились в его глазах. Ей был знаком этот отрешённый вид, эта устало согнутая спина, это нежелание жить и бороться. Сейчас солтан был похож на себя прежнего, того, каким он был полгода назад до встречи с Нурсолтан. Скрываясь за пышно расцветшими кустами, молодая женщина в отчаянии кусала губы. Неужели всё тщетно: долгие беседы, бесконечные приёмы, устраиваемые ханом-отцом, их общие усилия помочь Халилю обрести уверенность в себе, заставить мыслить как государственного мужа, будущего правителя. Стоило произойти очередному несчастью, как Халиль опять замкнулся в себе, в своих переживаниях.

Нурсолтан поймала себя на мысли, что не может выйти из убежища и предстать перед мужем. Обвинения, брошенные ей в лицо матерью солтана, словно пудовые гири, приковали ноги к земле. Что если и до Халиля дошли эти нелепые слухи, и из-за них, а не из-за болезни матери, находится молодой солтан в таком состоянии. Хан Махмуд никогда не простит ей этого! Какой позор! Позор, в котором она совсем не виновата, а оттого не находит слов в своё оправдание. Нурсолтан так и не поняла, какая сила вынесла её навстречу Халилю, она опустилась на колени перед мужем. Сейчас молодая женщина сама отчаянно нуждалась в утешениях, какие он ждал от неё. Полными слёз глазами Нурсолтан глядела в лицо мужа, ждала проклятий, презрения или прощения… А Халиль вдруг опустился на колени рядом с ней и молча уткнулся в плечо жены. Она ощутила, как горячие слёзы смочили шёлковую материю кулмэка, а ухо обжёг торопливый шёпот:

– Нурсолтан, моя мама… она не умрёт?

Внезапное облегчение снизошло на молодую женщину, она притянула к себе лицо мужа, тихими поцелуями осушая его слёзы:

– Аллах не допустит этого, Халиль, мы будем молиться за неё!

А про себя думала другое: «О, благодарю тебя, Всевышний, за то, что грязные слухи не дошли до моего супруга. Прошу, будь милосердным ко мне и дальше! Не допусти, чтобы зло восторжествовало!»

Глава 15

Наутро Нурсолтан была приглашена в покои хана-отца. Впервые она ступила на порог ханской приёмной со страхом в сердце. Что ждало её за этой дверью: град обвинений и оскорблений, таких же, какими наградила свою невестку казанская ханум, или душевная беседа дочери с отцом, какая происходила между ними до сих пор?

Старый хан встретил невестку, как всегда, радушно. Поинтересовался её здоровьем. Нурсолтан отвечала едва слышно, боясь поднять глаза на правителя, и хан Махмуд сразу почувствовал эту перемену, произошедшую с невесткой.

– Тебя что-то беспокоит, дочь моя? Может быть, хочешь поговорить, прежде чем мы займёмся делами, ради которых я пригласил тебя?

Участливые слова старого хана заставили Нурсолтан ещё сильней сжаться в канафэ, словно она ожидала пощёчины. С великим трудом заставила она себя вскинуть глаза на отца Халиля.

– Мой господин…

Запутавшись в собственных словах, она беспомощно уронила край кисейного покрывала, который до этого нещадно теребила в своих руках. Нежданные слёзы хлынули из глаз, заставляя ощутить себя самым несчастным существом на свете.

Хан Махмуд с тяжёлым вздохом поднялся со своего места, заложив руки за спину, в задумчивости прошёлся по своей приёмной, давая молодой женщине время справиться со своими слезами.

– Я не хочу ни о чём расспрашивать тебя, Нурсолтан, – остановившись рядом с невесткой, медленно проговорил он. – Однажды открыв перед тобой двери доверия, я не закрою их сейчас. Ты напрасно мучаешь себя, твои сомнения делают тебя слабой, а тебе нельзя быть слабой. Ты должна быть сильной вдвойне – и за себя и за Халиля. Ты всегда должна помнить об этом, Нурсолтан! Ложь и клевета отравляют нашу душу. Они делают жизнь невыносимой, но ты должна быть выше этого. Посмотри на меня, девочка моя! – Хан властной рукой заставил Нурсолтан вскинуть залитое слезами лицо. – Я никогда больше не должен видеть этих слёз! Я приказываю тебе быть сильной!

И невольно подчиняясь властному голосу хана, Нурсолтан поднялась с канафэ, ощущая, как начинает гореть лицо от внезапно высохших слёз. Она отёрла лицо руками, движением этим разом останавливая и дрожание губ, и всхлипы, вырывавшиеся из пересохшего горла.

– Скажите мне только одно, повелитель, как спастись от превратностей судьбы? Что мне делать, если слухи эти, подобно отравленному смраду, дойдут до супруга моего – солтана Халиля?!

Голос её был взволнованным, и хан, стараясь успокоить её, взял руку Нурсолтан в свои узловатые твёрдые ладони.

– Халиль, моя девочка, совсем не глуп. Если слухи и дойдут до него, он никогда не поверит в эту ложь. А ты укрепи свою душу и не бойся ничего, – хан Махмуд кивком головы указал Нурсолтан на канафэ, приглашая её присесть. – Сегодня утром я распорядился отправить солтана Ибрагима в инспекцию по даругам.[11 - Даруга – область, провинция.] Думаю, до конца года мы едва ли увидим младшего солтана в столице. И сделал я это не только ради того, чтобы пресечь сплетни, я желаю, чтобы Ибрагим был как можно дальше от Казани. Он слишком опасен для Халиля, он – сильный соперник! А я всё чаще чувствую дыхание смерти. Однажды ночью я могу не проснуться, и тогда Нурсолтан от тебя потребуется большая сила воли, чтобы довести всё задуманное нами до конца.