Казанский альманах 2016. Агат

Глава 16

Солтан Ибрагим инспектировал ханские даруги седьмой месяц, а хан-отец всё не спешил отзывать его в столицу. Ибрагим свирепел от одной только мысли, что он не имеет права вернуться в Казань без повеления отца. А между тем в столице ханства в любой момент могло произойти событие, которое он ждал много лет. Даже в самых отдалённых городках местные беки и мурзы поговаривали о том, что старый хан совсем болен, и бывало, что придворные не видели своего господина несколько дней. Ибрагим понимал, как важно в момент смерти отца оказаться в Казани. Только тогда он мог рассчитывать на успех, только тогда у него появлялся шанс надеть на свою голову Ханскую шапку. Если же он вернётся в столицу, когда карачи признают своим ханом солтана Халиля, бороться с законным правителем будет гораздо сложней. В такой битве легко потерять голову, а своей жизнью Ибрагим дорожил.

Желая смягчить упрямый нрав отца, Ибрагим слал хану Махмуду пространные письма-отчёты о своём пребывании в Алатуре, Чалыме, с неизменной просьбой в конце: прошу разрешить посетить Казань, чтобы увидеться с женой и детьми. Но не видимая покорность Ибрагима, ни его просьбы не смягчали решения Махмуд-хана держать младшего сына подальше от столицы.

В начале осени скучавшему в Чалыме солтану пришёл приказ: посетить городок Мухши, где правили местные мордовские князья. И Ибрагим, скрепя сердце, отправился к северной границе ханства. В Мухши его застала слякотная осень и распутица, и он пробыл там долгие три месяца. Солтан Ибрагим проклинал серую скучную провинцию, свою бездеятельность, от которой тупел ум, воспитанный в каждодневной борьбе и хитроумных интригах.

Как только установились зимние дороги, солтан направил копыта своего коня в имение Ак-Таш, там проживала его мать – Камал-бикем. Ак-Таш находился в двух днях пути от Мухши, в землях, подвластных казанцам чувашей. Имение, подаренное ханом-отцом своей второй жене, окружали обширные угодья и два аула, в которых смешалось разноязыкое население Казанского ханства. Когда-то Камал-бикем похвалялась богатым даром своего мужа, но вскоре Ак-Таш стал для неё местом ссылки, откуда ей строго-настрого запрещалось выезжать. Так хан Махмуд наказал жену за её горячее желание сделать своего единственного сына Ибрагима наследником казанского трона в обход старшего брата Халиля. Но наказание не остудило амбициозных желаний бикем. Разлучённый с матерью в двенадцатилетнем возрасте солтан Ибрагим постоянно получал от неё письма. Опытная в интригах Камал-бикем слала свои письма двумя путями. Одни приходили в руки юного солтана через канцелярию хана – это были обычные послания заботливой матери, интересующейся здоровьем своего мальчика и его успехами в учёбе. Совсем иными были письма, которые подкидывались рукой неизвестных посланников под дверь солтана. В них Камал-бикем неустанно напоминала своему мальчику о его происхождении и претензиях на казанский трон. Когда Ибрагим стал старше, мать стала называть в своих письмах имена влиятельных вельмож, к кому мог обратиться молодой солтан, как к своим единомышленникам. Ни Камал-бикем, ни Ибрагим не знали, что часть этих писем перехватывались тайными соглядатаями хана, но даже те редкие весточки, которые доходили до молодого солтана, действовали как взрыв пороха.

Повзрослев, солтан Ибрагим неоднократно навещал свою мать. Он не докладывал об этом отцу, не желая вызвать его недовольства и категорического запрета. Короткие эти встречи влекли его с особой силой. Мать была для него путеводной звездой, она была самым верным союзником и единомышленником. Рядом с ней Ибрагим забывал об осторожности, он мог высказывать самые крамольные мысли, получая взамен живейшее участие и неординарные советы, которые так и роились в голове Камал-бикем. Тайная борьба, которую вёл солтан последнее время, отнимала слишком много времени, и у Ибрагима не было возможности часто видеться с матерью. Последний раз он видел её полтора года назад, теперь же не мог не воспользоваться случаем навестить Камал-бикем.

Когда морозным зимним утром неуютный городок Мухши с низкими, приземистыми постройками, припорошенными первым снегом, остался позади, Ибрагим расправил плечи. Никому, даже себе он не мог признаться, как презирал и ненавидел этих местных князьков, в окружении которых он вынужден был жить последние месяцы. Но и перед ними он вынужден был играть роль участливого, доброго господина, справедливо решающего все их мелкие споры и неурядицы. Теперь всё это было позади, а впереди его ждала встреча с матерью, с которой ему не нужно было притворяться. Мысль об этом согревала солтана всю дорогу.

На второй день пути перед людьми солтана встали изящные постройки Ак-Таша, дремавшего в окружении заснеженного сада. Солтан Ибрагим был удивлён отсутствием стражи, которая всегда встречала его у кованых ворот. Проследовав по занесённым снегом дорожкам к главному входу, солтан вошёл в дом. К покоям матери вела лестница, застеленная пёстрым бухарским ковром, обеспокоенный Ибрагим буквально взлетел по ней. Отсутствие людей и необычная тишина в доме пугали и беспокоили его. Но в комнатах бикем он услышал неясный шум и женские голоса. Распахнул двери и тут же оказался в объятиях матери. Камал-бикем властным окриком отослала прислужниц, упаковывающих кожаные сундуки. Ухватив сына за руку, мать как маленького потянула его за собой, в глубь комнаты.

– Мальчик мой, сам Аллах прислал мне тебя. Ты сможешь сопровождать меня до Казани?

– До Казани?! Я не ослышался, многоуважаемая бикем?

– Бикем? – Женщина презрительно дёрнула плечом. – Держи выше, мой дорогой Ибрагим-солтан, уже полмесяца как я – казанская ханум!

– О чём вы говорите, мама?

– Не знаю, откуда ты прибыл, мой любимый сын, но важные вести обошли тебя стороной. Пошёл двенадцатый день, с тех пор, как в столице скончалась Сэрби-ханум, и теперь я стала законной ханум. Смерть соперницы открыла мне двери, которые когда-то захлопнул мой муж. Законная ханум должна проживать в Казани, рядом со своим облечённым властью супругом. Хан Махмуд забыл меня об этом уведомить, но я сделаю ему подарок, появившись в Казани. Этот безмозглый оглан Агиш не пожелал повиноваться мне и сопроводить с почётной охраной в столицу. Мне пришлось прогнать верного пса моего супруга и пригрозить ему зинданом, как только я вступлю в свои законные права. Я всё утро ломала голову, как мне уехать из Ак-Таша без охраны, как наш всемогущий небесный Покровитель, вечная слава Ему, услышал мои молитвы и послал мне тебя. Под охраной своего сына-солтана я въеду в ворота Казани с особым почётом. Желаю, чтобы мой въезд был самым роскошным из тех, что когда-либо видели казанцы. Пусть видят все: я не просто казанская ханум, я – мать будущего хана!

– О мама, ваши слова слаще халвы! Давно я не слышал новостей столь радостных и приятных моему сердцу. Но я не так отважен, как вы. Хан не давал мне разрешения возвращаться в Казань. Как он посмотрит на то, если я появлюсь в столице?

Камал-бикем задумалась, постукивая ножкой в изящной парчовой туфле по толстому зелёному ковру. Наконец, она решительно тряхнула маленькой головкой, увенчанной копной всё ещё густых и прекрасных волос:

– Ты верно рассудил, сын, не время ещё перечить хану! Я слышала, наш всемогущий повелитель болен и слаб, но карачи по-прежнему безоговорочно слушаются его. Видно, сказывается многолетняя привычка. Махмуду не трудно будет уничтожить тебя за непослушание, он всегда обладал сильной волей и был необуздан в своём гневе. Это просто счастье, что солтан Халиль не обладает и половиной характера моего дорогого супруга. Решено, сын, ты проводишь меня до Алатура. Местный бек обязан мне многим, он и даст мне охрану до Казани. А ты останешься в Алатурской крепости и будешь ждать моего гонца. Я буду слать тебе вести из ханского дворца. А когда пошлю тебе вот этот перстень, – Камал-бикем указала на массивный перстень с кровавым рубином, украшавший её смуглую руку. – Ты должен будешь день и ночь, меняя коней, мчаться в столицу. От быстроты твоего приезда будет зависеть многое!

Камал-бикем поднялась, громко окликнула рабынь:

– Эй, бездельницы, подайте обед могущественному солтану и позаботьтесь, чтобы и его люди были накормлены. После полуденной молитвы мы должны отправиться в путь.

В конце месяца зуль-каада 897 года хиджры[13 - Декабрь 1466 года.] ослабевший хан Махмуд, не покидавший своего ложа, принимал Камал-бикем. Он не видел матери Ибрагима больше десяти лет, и нашёл, что время не пощадило новую хозяйку гарема. Тридцативосьмилетняя женщина погрузнела, потеряв стройность стана и юную округлость лица. Но неизменными остались чёрные раскосые глаза и густые брови, сросшиеся на переносице. И голос остался всё тот же – голос властной женщины, не терпящей узды. Годы ссылки совсем не изменили её души, и для этого хану совсем не обязательно было заглядывать в глаза второй жены и разговаривать с ней. Уже много лет он вёл с ней безмолвный разговор, когда читал очередное тайное послание Ибрагиму. Он упрекал свою жену за вероломство, за нежелание смириться с действительностью. Вспылив, он дважды пытался сделать заключение Камал более жёстким и невыносимым, но каждый раз останавливался, не желая причинять боли Ибрагиму. Она ничего не знала об этом, и не испытывала страха перед наказанием, которое не раз нависало над её неразумной головой. Как хотелось хану Махмуду швырнуть ей в лицо эти письма, хотелось взглянуть, как поведёт она себя, узнав, что он всё знает о заговоре, который возглавляет Камал. Но болезнь отняла последние силы, и хан ничего не желал, – только лежать, не двигаясь, пока терзающая боль не накинулась на старое усталое тело.

Он молча слушал речи новой ханум, как всегда, полные яда и иронии. Камал нашла тысячу неполадок во всех порядках, какие царили в гареме при Сэрби-ханум. Для начала она желала перестроить комнаты, набрать новый штат евнухов и прислужниц и распродать наложниц, которые, с улыбкой заметила она, лишь напрасно едят лепёшки с ханского стола. Махмуд не желал спорить со сварливой женщиной, в запасе у которой всегда была сотня жалящих слов, на случай если ей начинали противоречить. Десять лет назад у него были силы призвать её к порядку, сейчас же он был слишком болен, а его измученное приступами сердце не позволяло даже повысить голоса. Он устало махнул рукой, позволяя Камал навести свой порядок в гареме. Как бы он этому не противился, но Камал стала казанской ханум и имела право быть полноправной хозяйкой в гареме.

Камал-ханум покинула покои старого хана с улыбкой на губах. Она приходила сюда с одной целью: узнать, так ли силён её венценосный супруг и каково истинное состояние его здоровья. Увиденное превзошло самые лучшие ожидания ханум.

А хан, оставшись один, смежил опухшие веки. Ему хотелось только одного: «спать!». Жизнь превращалась для него в одну длинную, мучительную ночь, полную боли и кошмаров. Спустя ещё четыре дня ранним зимним утром гонец от Камал-ханум оседлал горячего жеребца и направил его к городским воротам, ведущим в Алатур. На груди гонца, в кожаном мешочке, находился перстень с рубином. Для Ибрагима-солтана этот знак означал одно: хан Махмуд отправился к вратам Аллаха, и ханум Камал ждала своего сына в Казани.

Часть 2

Глава 1

В морозное утро 15 дня месяца мухаррам 898 года хиджры[14 - Февраль 1467 года.] всё население столицы, от мала до велика, высыпало на улицы. Народ ожидал грандиозного зрелища. На площади разожгли костры, чтобы желающие могли погреться. Но таких находилось немного, все боялись пропустить начало церемонии и, несмотря на крепчающий мороз, притоптывали на месте валяными галошами[15 - Валенные галоши одевались поверх ичиг или же суконных или холщовых чулок (тула оек) в зимнее время.]. В толпе среди простого люда, одетого в овчинные тулупы, нарядными бешметами выделялись купцы и владельцы аулов, сотнями приехавшие в эти дни в столицу. Среди доброжелательно настроенных людей можно было заметить мирно беседующего кузнеца с казаком, и степенного муллу, перебиравшего озябшими пальцами чётки, он благосклонно кивал в знак согласия восторженным речам уличного торговца. Вездесущие мальчишки, подставляя друг другу спины, обтянутые ветхими тулупчиками, ухитрялись забраться на высокие ограждения. Оттуда, щебеча, как стайка взбудораженных воробьёв, они громко объявляли обо всём, что открывалось их взору. А все вокруг обсуждали только одну, главную новость дня: сегодня наследник покойного хана Махмуда солтан Халиль вступал в законные права хана Земли Казанской. И вскоре в главной мечети города должна была произойти церемония «хан кутэрмэк»[16 - Хан кутэрмэк – букв., поднять хана. Церемония восшествия хана на престол, идущая со времён Чингиз-хана.].

Главная мечеть города уже наполнилась лицами духовного звания – хафизами[17 - Хафизы – профессиональные чтецы Корана.], муллами и даншимендами[18 - Даншименды – учителя, наставники.]. Среди их строгих белоснежных чапанов яркостью и богатством одежд выделялись знатнейшие вельможи ханства – беки и мурзы. От яркой радуги разноцветного бархата, шелков, дорогих мехов, искрящихся в свете многочисленных свечей, драгоценных каменей, в изобилии усыпающих одежды знати, рябило в глазах. Нурсолтан, волнуясь, оглядывала стройные ряды будущих своих подданных, взгляд задержался на четырёх карачи, стоявших во главе праздничной толпы. Они – отпрыски знатных золотоордынских родов, решили на днях судьбу солтана Халиля. Они и сеид Мухаммад, взошедший в эту минуту на высокий помост, чтобы оттуда провозгласить праздничную хутбу[19 - Хутба – проповедь.]. Нурсолтан оправила одежды, проверила, достаточно ли плотно прикрыто лицо. Сегодня она впервые, с особой тщательностью, выбирала свой наряд, ей пришлось приказать служанкам нанести больше белил на лицо, чтобы скрыть румянец волнения. Но содержимое никаких баночек и коробочек из москательной лавки не могло скрыть счастливого, победного блеска её глаз. Ощущение полного триумфа приводило её в такой восторг, что молодой женщине хотелось смеяться без умолку и делиться со всеми окружающими своим счастьем. Только ей и ещё Шептяк-беку было известно, каких неимоверных усилий стоило то, что должно было произойти через несколько минут в главной мечети города.

В мыслях Нурсолтан всплыл весь этот суматошный бессонный месяц, месяц, начавшийся с кончины всемогущего хана Махмуда. Ей не удалось достойно оплакать смерть близкого человека, с первого же дня пришлось вступить в жесточайшую борьбу с вездесущей ханум Камал. Направляемая Шептяк-беком, Нурсолтан заручалась поддержкой карачи, знатных вельмож, сеидов и мулл. Одним обещались богатые дары, другим – земли, третьим – тарханные ярлыки для повзрослевших сыновей. Нурсолтан помогало то, что благодаря звериному чутью старого дипломата она всегда на один шаг опережала людей ханум Камал и солтана Ибрагима. Результатом этой скрытой и напряжённой борьбы стало последнее заседание казанского дивана, где трое из четырёх эмиров и сам казанский сеид избрали своим ханом солтана Халиля. И лишь один член дивана – карачи Абдул-Мумин заявил о своём протесте. Помогло солтану Халилю и то, что мнение большинства дивана сложилось ещё при жизни хана Махмуда. Покойный правитель за время своего двадцатилетнего царствования приучил карачи во всём соглашаться с его мнением. А хан Махмуд назвал своим наследником и преемником казанского трона солтана Халиля. Чувствуя за спиной незримую тень бывшего господина, члены дивана были покорны воле покойного Махмуда.

Немалую поддержку оказал и казанский сеид Мухаммед. Почтенный старец не забыл заслуг молодого солтана, выстроившего на свои деньги ханаку для дервишей и медресе при главной мечети. Сегодня Нурсолтан с благодарностью вспоминала мудрого хана Махмуда, поручившего сыну эти угодные Аллаху и его служителям дела. Вспоминала она, как часто хан заставлял Халиля выезжать на улицы города, где солтан принимал от казанцев жалобы. С разбором дел не задерживались, жалобщики призывались во дворец, где молодой солтан вместе с супругой творил справедливый суд. Особо сложные дела отправлялись на суд главного кадия, а иногда и самому хану. И жалобщики, казанцы из бедных слоёв населения, благодарили наследника за отзывчивое и доброе сердце, радуясь уже тому, что жалоба достигла подножек трона и была услышана всемогущим ханом. Сейчас этот простой люд, заполонивший площадь Кремля и все примыкавшие к ней улочки, выкрикивал бесконечные здравицы в честь будущего хана и наполнял сердца вельмож, толпившихся в мечети, уверенностью в правильном выборе. Халиль вступал на казанский трон, любимый простым народом и признаваемый всемогущими карачи.

Когда в мечеть в сопровождении ближайших родственников по мужской линии вошёл солтан Халиль, по обширному залу прокатился одобрительный гул. Будущий хан выглядел, как никогда, уверенным в себе и сильным. Он был невысок, но прямой стан и красиво посаженная голова компенсировали этот недостаток. Старейшие беки и мурзы, знававшие хана Махмуда в молодые годы, улыбаясь, с одобрением твердили друг другу:

– Он так похож на всемогущего хана!

– Благодарение Аллаху! Сын весь в отца…

– Аллах да пребудет с ним!

Нурсолтан от волнения привстала на цыпочки, чтобы разглядеть продвижение мужа среди толпы доброжелательно настроенных вельмож. Она не пропустила ни одного действия из церемонии избрания хана, гордилась и радовалась вместе со всеми. И уже с небольшого балкончика, откуда все высокородные женщины наблюдали за церемонией, Нурсолтан видела, как четыре эмира золотоордынских родов подняли хана на золотой кошме над своими головами и понесли на площадь. Она услышала, как многотысячная толпа взревела от восторга. А вдали от неё над головами людей плыл избранный ими хан, осыпая головы своих подданных монетами.

По щекам Нурсолтан катились слёзы радости, которые она не в силах была сдержать:

– Благодарю тебя, всемогущий Аллах! Благодарю тебя, Земля Казанская! Благодарю за свершившееся!

За празднествами, длившимися целый месяц, начались будни. С приходом к власти нового хана ничего не изменилось в жизни Казанского государства. Хан Халиль во всём следовал политике отца. В ханстве царил мир, процветала торговля, и вельможи, избравшие Халиля ханом, остались довольны своим выбором. Первый гром прогремел ранней весной, когда перед казанским диваном встал вопрос о замужестве вдовствующей ханум Камал. Минул идде – срок, по истечении которого Камал-ханум могла выйти замуж во второй раз. По обычаям предков, вдову брал в жёны брат покойного. В случае с Камал-ханум это был младший брат Махмуда – хан Касим, правивший на Мещере. Казанский диван решил дать за ханум земли, находящиеся на границе с Касимовским княжеством. И дело было уже решено, но к общей досаде слово взял давний союзник Камал-ханум карачи Абдул-Мумин.

Когда поднялся этот сухощавый чернобородый эмир, Нурсолтан, присутствовавшая на том заседании, внутренне сжалась. Она не забыла, что карачи Абдул-Мумин единственный из всех членов дивана не поддался на дипломатические уловки Шептяк-бека. Он с самого начала был против возведения на престол солтана Халиля и не скрывал своей неприязни к новому хану. Нурсолтан чувствовала, за его спиной незримой стеной вставали опасные соперники – вдовствующая ханум и солтан Ибрагим.

Эмир Абдул-Мумин, окинув присутствующих хитрым прищуром узких глаз, иронично произнёс:

– Мы забыли о главном, о почтеннейшие и мудрейшие сыны Земли Казанской. Мы отдаём хану Касиму вдовствующую ханум, потому что он является родным братом покойного хана. Но мы забыли, что хан Касим, как и хан Махмуд, – сын великого Улу-Муххамада. Когда-то, как младший сын, он вынужден был уступить казанский улус старшему брату и довольствоваться уделом, подаренным князем урусов, – голос эмира окреп. – Касим прожил в своём уделе двадцать лет, но от этого не перестал быть сыном хана Улу-Мухаммада, а значит претендентом на казанский трон. Если милосердный Аллах донесёт мои слова до ваших ушей, то услышьте меня!

В Малом Круглом зале, где традиционно заседал казанский диван, прокатился недовольный гул. Каждый из присутствующих пытался вставить своё слово, выражая возмущение. Спор становился всё более бурным, но стоило хану Халилю предложить кому-либо дать ответ дерзкому эмиру, как тут же воцарилась тишина. Казанские вельможи опускали головы под вопросительным взглядом молодого хана, никто не желал высказаться первым. Седобородый сеид отрешённо перебирал янтарные чётки, не поднимая глаз. Хан искал поддержки, но не находил её. Каждый из знатных вельмож думал сейчас об одном: эмир Абдул-Мумин во многом прав. Хан Касим, получив в жёны Камал-ханум, может не удовлетвориться землями, предложенными ему казанским диваном. Он вправе заявить о своих претензиях на трон Казани, и в ханстве найдутся силы, которые поддержат его. А это приведёт к неизбежному расколу в стране, которая почти двадцать лет не знала внутренних разногласий, ведомая твёрдой рукой хана Махмуда. Насколько тверда рука молодого хана, избранного ими, не знал никто. Многие помнили о слабом здоровье Халиля, о его болезненных приступах и неуверенности в себе.

Нурсолтан беспомощно оглянулась в поисках Шептяк-бека. Тот, как всегда, неизменно примостился за спиной диванного писца. Взгляд старого дипломата, до того неподвижный и непроницаемый, при виде молящих глаз молодой ханум ожил. Шептяк-бек, привычно огладив ладонью рыжеватую бородку, поднялся со своего места:

– Аллах да не оставит вас, уважаемые и знатнейшие из вельмож, своею милостью! Позвольте же мне сказать. Вы решили отдать Камал-ханум в жёны хану Касиму, но ещё не пришёл ответ мещёрского господина, а уважаемый эмир Абдул-Мумин уже пугает вас претензиями хана, которых может и не быть. В одном он прав: хан Касим прожил в землях урусов более двадцати лет. Он ходил в походы с русским князем, он гостит при его дворе, он и думает, как урус. Зачем ему ханство, в котором совсем иные порядки? И зачем нам хан, привыкший поклоняться неверным? Если вы открыли для речей достойного эмира Адбул-Мумина одно ухо, то откройте второе – для моих скромных слов. Мы ждём вашего мудрого решения, высокочтимые вельможи.

Одобрительный гул пронёсся по залу. Слова Шептяк-бека, казалось, успокоили всех. Зачем думать о том, чего может и не произойти. Диван завершил своё заседание, и вельможи, гася в своей душе ненужные сомнения, отправились по своим дворцам и поместьям. Один лишь Абдул-Мумин свернул с пути в его богатое имение. Он отправился в загородный дом, где эмира дожидались Камал-ханум и солтан Ибрагим. А из окна дворца за выездом строптивого эмира наблюдал Шептяк-бек. Не скрывая своей тревоги, он повернулся к царственным супругам, стоявшим за его спиной.

– Мы напрасно считали, что всё самое страшное позади. Сегодня эмир Абдул-Мумин показал, что мы многое упустили из виду. Мы боролись за трон с солтаном Ибрагимом и совсем забыли, мой хан, про вашего дядю.

– Но вы, Шептяк-бек, сказали, что хану Касиму не нужен чужой улус, – не отводя глаз от своего наставника, прошептал хан Халиль.

– Мои слова, господин, должны были успокоить вельмож, заседающих в диване, но не нас.

– Шептяк-бек прав, Халиль, – Нурсолтан дотронулась горячей ладонью до руки супруга. – Хан Касим едва ли откажется от претензий на ханство, которое больше и богаче его удела. А это значит, что у нас появится ещё один соперник. И хан Касим станет ещё опасней, когда его женой станет Камал-ханум. И тогда… Помоги нам, Всевышний!

Глава 2

Очередной приезд богатого каравана из Хорезма принёс Нурсолтан нежданную радость. В подарок казанской ханум преподнесли кожаный сундук с книгами. Нурсолтан приказала ханским мастерам переделать одну из комнат женской половины под книгохранилище, она пока ещё не знала, что с этих первых книг начнётся её неуёмная тяга к великим рукописным творениям. Чтение увлекало ханум с необыкновенной силой, унося в мир мечтаний и грёз, в мир, где царила любовь, и двое влюблённых соединяли свои сердца, пусть даже у края могилы. Хан Халиль поддерживал её тягу к искусству. Казанский двор наполнился поэтами и певцами, сказителями и мудрецами, среди которых нередко происходили состязания, длившиеся до ночи. В богословских беседах с хафизами и мудрецами молодой хан забывал о своих государственных обязанностях, тяготивших его. И, встречаясь с Нурсолтан, он желал беседовать лишь о поэзии и возвышенных искусствах, забывая об опасности, нависающей над его головой. Придворным поэтам хан Халиль преподносил подарки один роскошнее другого. А когда Нурсолтан попыталась пожурить его за расточительство, хан с улыбкой ответил:

– Прекрасная моя ханум, я не желаю остаться в сердцах своих поданных правителем, подобным солтану Махмуду Газневиду[20 - Махмуд Газневид – правитель Персии (Ирана), конец X – начало XI века.].