Политическая наука №2 / 2016. Политическая наука в современной России

Тощенко Ж.Т. Как же назвать тех, кто правит нами? // Независимая газета. – 1998. – 31.12. – С. 4–5.

Туровский Р.Ф. Политическая регионалистика: Учебное пособие. – М.: ГУ ВШЭ, 2006 (а). – 792 с.

Туровский Р.Ф. Центр и регионы. Проблемы политических отношений. – М.: ГУ ВШЭ, 2006 б. – 400 с.

Человеческий капитал российских политических элит. Политико-психологический анализ / Под ред. Е.Б. Шестопал, А.В. Селезневой. – М.: Российская ассоциация политической науки (РАПН): Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2012. – 342 с.

Чирикова А.Е. Лидеры российского предпринимательства: менталитет, смыслы, ценности / РАН. Институт социологии. – М., 1997. – 201 с.

Чирикова А.Е., Ледяев В.Г., Сельцер Д.Г. Власть в малом российском городе: конфигурация и взаимодействие основных акторов // Полис: Политические исследования. – М., 2014. – № 2. – С. 88–105.

Чирикова А.Е. Региональные элиты. – М.: Аспект Пресс, 2010. – 271 с.

Чирикова А.Е. Существует ли в современной России элита? // Полис: Политические исследования. – М., 2008. – № 6. – С. 99–112.

Шестопал Е.Б. Введение в рубрику. Человеческое измерение политики // Полис: Политические исследования. – М., 2013. – № 6. – С. 6–8.

Шестопал Е.Б. Личность и политика. Критический очерк современных западных концепций политической социализации. – М.: Мысль, 1988. – 294 с.

Шестопал Е.Б. Политическая психология. – [2?е изд., перераб. и доп.]. – М.: Аспект Пресс, 2007. – 427 с.

Элиты и будущее России: взгляд из регионов. Выпуск первый: Сб. материалов международной научно-практической конференции / Отв. ред. В.Г. Игнатов. – Ростов н/Д: Изд-во СКАГС, 2007. – 422 с.

Burton V., Higley J. Invitation to elite theory. The basic contentions reconsidered // Power elites and organization / W.G. Domhoff, Th. Dye (eds). – Beverly Hills: Sage, P.U.F., 1987. – P. 219–238.

Cameron R., Turovsky R.F. Centralized but fragmented: the regional dimension of «Russia’s party of power» // Demokratizatsiya. – Washington, DC, 2015. – Vol. 23, N 2. – P. 205–223.

Democratic representation in Europe. Diversity, change, and convergence / H. Best, M. Cotta (eds.). – Oxford: Oxford univ. press, 2007. – 552 p.

Elite configurations at the apex of power / Ed. by M. Dogan. – Brill; Leiden; Boston, 2003. – 388 p.

Elites, crises and the origins of regimes / M. Dogan, J. Higley (eds.). – Lanham, Mariland: Rowman and Littlefield Publisher, 1998. – 266 p.

Field G.L, Higley J. Elitism. – L.: Routledge and Kegan Paul, 1980. – 280 p.

Gaman-Golutvina O. Yeltsin and Putin elites compared // Soziologische Zeitgeschichte. – Berlin, 2007 a. – P. 298–299.

Gaman-Golutvina O. Administrative reform in Russia: preliminary results // changing power relations without changing power model / Ed. by A. Oleinik. – N.Y.: Routledge, 2009. – P. 38–54.

Gaman-Golutvina O. Parliamentary representation and MPs in Russia: historical retrospective and comparative perspective // Parliamentary elites in Central and Eastern Europe / Ed. by E. Semenova, M. Edinger, H. Best. – L.: Routledge, 2014. – P. 241–260.

Gaman-Golutvina O. Political Elites in the Post-Socialist сountries // Elites: New Comparative Perspectives / Ed. by M. Sasaki. – Leiden; Boston: BRILL, 2008 a. – P. 123–142.

Gaman-Golutvina O. Political elites of the commonwealth оf independent states // Сomparative Sociology. – Amsterdam, 2007 b. – N 6. – P. 136–157.

Gaman-Golutvina O. Political leadership and political elites in Russia // Political leadership: New comparative perspective. – Ashgate, 2008 b. – P. 269–287.

Kryshtanovskaya O., White S. Putin’s militocracy // Post-Soviet affairs. – Washington, DC, 2003. – Vol. 19, N. 4. – P. 289–306.

Media, freedom and democracy / M. Dyczok, O. Gaman-Golutvina (eds.). – Bern; Berlin; Brussels; Frankfurt am Main; N.Y.; Oxford; Wien: Peter Lang, 2009. – 318 p.

Parliamentary representatives in Europe 1848–2000 / H. Best, M. Cotta (eds.). – Oxford: Oxford univ. press, 2000. – 568 p.

Rivera S.W., Rivera D.W. The Russian elite under Putin: Militocratic or bourgeois? // Post-Soviet affairs. – Washington, DC, 2006. – Vol. 22, N 2. – P. 125–145.

Turovsky R.F. The systemic opposition in authoritarian regimes: A case study of Russia’s regions // Civil society awakens? The systemic and non-systemic opposition in the Russian Federation: National and regional dimensions / Ed. by C. Ross. – L.: Ashgate, 2015. – P. 121–138.

Политическая коммуникативистика: мировая и российская проекции

    Л.Н. Тимофеева[5 - Тимофеева Лидия Николаевна, доктор политических наук, профессор кафедры политологии и политического управления Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ, вице-президент, председатель Правления РАПН, e-mail: timofeeva-lidiya@inbox.ruTimofeeva Lidiya, Russian Presidential Academy of National Economy and Public Administration (RANEPA) (Moscow, Russia), Russian Political Science Association (Moscow, Russia), e-mail: timofeeva-lidiya@inbox.ru]

Аннотация. В статье рассматривается институционализация политической коммуникативистики. Показан многосоставный характер предметного поля политической коммуникативистики. Выделена специфика коммуникативного метода исследования и коммуникативной методологии познания социальных и политических институтов и процессов. В статье обсуждается проблема медиатизации политики, концепт делиберативной демократии и многие другие коммуникативные аспекты политического процесса.

Ключевые слова: политическая коммуникативистика; теория политической коммуникации; институционализация; национальные школы политической коммуникативистики.

L.N. Timofeeva

Political communication studies: World and Russian perspectives

Abstract. The article examines the history and the stages of institualization of political communication studies. It demonstrated a synthetic character of this subject field. The article points out species of the communicative method of the research and of the communicative methodology of studing social and political institutes and processes. Problems of the mediatization of policy, the conception of deliberative democracy, as well as many other aspects of the political process are discussed.

Keywords: political communication studies; theory of political communication; institualization; national schools of a political kommunikativistika.

Политическая коммуникативистика в мировой науке

Политическая коммуникативистика является одним из новых направлений коммуникативистики (коммуникологии) – отрасли знаний, которая институционализировалась в середине ХХ в.[6 - Еще в конце 30?х годов ХХ в. открылись первые курсы по коммуникациям в ун-тах США и Западной Европы. Сегодня там существуют специализации и присваиваются степени МА, MS, Ph. D. по специальностям «communications», «communications management», «communications studies», «mass communications» и т.д. Издается более двух десятков научных журналов, посвященных коммуникации, таких как, например, «Communication Research», «Journal on Communication Inquiry», «Communication Abstracts», «Management Communication Quarterly», «Written Communication», «Human Communication Research» и др. Созданы профессиональные ассоциации: Международная коммуникативная ассоциация; Европейский коммуникативный конгресс (European Communication Congress). По последним данным в Международной коммуникативной ассоциации состоят более 4000 исследователей из 76 стран.]

Политическая коммуникативистика – наука, призванная изучать «природу и строение информационно-политической сферы общественной жизни, характерные для нее механизмы и тенденции развития публичных и непубличных контактов, формы эволюции общения правящих кругов и гражданского общества» [Соловьев, 2004, с. 5]. В соответствии со стоящими перед ней задачами она агрегирует знания в области политологии, политической философии, политической социологии, политэкономии, медиаполитологии, политической психологии и других смежных дисциплин и изучает коммуникацию в проекции политических отношений.

Слово сommunication (от лат. communicare – делать общим, связывать) существует в английском языке с XV в. для обозначения общего процесса сообщения, передачи. В XVII в. его содержание расширяется, включая в себя физические способы сообщения (транспортировки) – линии коммуникации (дороги, каналы, позже – железные дороги). В научный оборот понятие «коммуникация» ввел американский социолог, виднейший представитель Чикагской социологической школы США, один из основоположников символического интеракционизма и теории малых (первичных) групп Ч.Х. Кули. В статье «The Significance of Communication» (1909) он назвал коммуникацию средством актуализации «органически целого мира человеческой мысли» [Cooley, 1953]. Кули писал: «Под коммуникацией понимается механизм, посредством которого становится возможным существование и развитие человеческих отношений, – все символы разума вместе со способами их передачи в пространстве и сохранения во времени. Она включает в себя мимику, общение, жесты, тон голоса, слова, письменность, печать, железные дороги, телеграф, телефон и самые последние достижения по завоеванию пространства и времени[7 - Позже, с развитием новых способов передачи социальной информации – радиовещания (20-е годы) и телевидения (40-е годы), – эти два понятия объединяются для обозначения прессы и вещания, и это новое расширенное понятие и фиксирует, собственно, появление современных mass-media, с их все возрастающей ролью в обществе. Ныне под массмедиа (mass-media) понимают средства массовой информации (СМИ), а массовую коммуникацию рассматривают как процесс передачи информации группе людей с помощью специальных средств – СМИ. При этом появилось новое научное направление – медиаполитология.]. Четкой границы между средствами коммуникации и внешним миром не существует. Однако вместе с рождением внешнего мира появляется система стандартных символов, предназначенная только для передачи мыслей, с нее начинается традиционное развитие коммуникации» [Кули, 1994, c. 379].

Теория коммуникации складывалась как междисциплинарное направление. Более 20 дисциплин, от математики до этики, исследуют коммуникацию. Неслучайно, по утверждению американского ученого Дж. Андерсона, при анализе содержания только семи учебников по теории коммуникации он насчитал 249 различных концепций [Крейг, 2003, с. 73]. По данным Ф. Данса и К. Ларсона, только в работах американских исследователей можно найти 126 определений коммуникации [Крейг, 2003, с. 116].

Становление коммуникативистики как науки требует единой общей теории коммуникации. Нуждается в этом и политическая коммуникативистика. Р. Крейгу[8 - Robert T. Craig / Univ. of Colorado Boulder. – Mode of access: https://sites.google.com/a/colorado.edu/robert_craig/ (Дата посещения: 12.01.2016.)], профессору университета Колорадо, США, первому редактору-основателю журнала «Теория коммуникации», президенту Международной коммуникативной ассоциации (International Communication Association, ICA) принадлежит идея конструирования единой общей теории коммуникации, имеющей статус особой области знания [Крейг, 2003]. Он предложил диалогически-диалектическую дисциплинарную матрицу, которая напоминает «интерактивный гипертекст, позволяющий рассматривать предмет в мириадах направлений с помощью гиперссылок внутри и на пересечении различных уровней с переходом к смешанным традициям и альтернативным систематизациям, родственным дисциплинам и мультимедийным записям коммуникативных практик, связывающих теорию с практическим метадискурсом» [Василькова, 2004, с. 86].

Однако нас интересует теория политической коммуникации. В связи с этим заслуживает особого внимания предложение американского специалиста Р. Мидоу. Он выделил шесть фундаментальных подходов, которые позволяют изучать теорию политических коммуникаций с точки зрения потребностей государства и общества [Шейгал, 2004, c. 8–9]: 1) системный подход восходит к кибернетике: коммуникация рассматривается в терминах интеракции между элементами системы и связывается с понятием социального контроля; 2) лингвистический подход, как и системный, также концентрируется вокруг понятия социального контроля, но уже не с помощью действия, а с помощью особого инструмента – языка; язык рассматривается как средство социального контроля и ограничения доступа к политическим институтам и политическим процессам; сторонники такого подхода утверждают, что социальные акторы, правомочные принимать решения, а также представители политической элиты осуществляют свою деятельность при помощи специфического языка, поэтому власти прислушиваются к их мнениям и требованиям; граждане, не входящие в элиту, не имеют доступа к принятию решений в силу своей ограниченной возможности выражать политические мнения и требования; 3) символический подход определяет политику, так же как и коммуникацию, в терминах обмена символами: лидерство осуществляется преимущественно через манипуляцию символами и распределение символических наград; это направление анализирует процесс создания и распространения символов; 4) функциональный подход переносит центр тяжести с проблемы социального контроля на значение коммуникации для политической системы (особенно в сфере массмедиа); помимо поддержания функции социальной стабильности коммуникация выполняет функции социализации (социальной адаптации к нормам политической системы); 5) организационный подход представляет правительство как крупную бюрократическую организацию, имеющую те же проблемы и ограничения, что и любая другая организация; анализ концентрируется на внутриправительственных информационных потоках и акцентирует внимание на факторах, ограничивающих этот поток и дифференцирующих доступ к информации; 6) подход, который Р. Мидоу условно называет экологическим, исследует политическую коммуникацию с точки зрения влияния на нее политической системы; политическая система создает среду, в которой формируются институты коммуникации и регулируются процессы коммуникации в обществе в целом (одним из проявлений такого регулирования является осуществление государством определенной языковой политики по отношению к меньшинствам) [Meadow, 1980, p. 24].