Ангелы поют на небесах. Пасхальный сборник Сергея Дурылина

Ее веленья исполняя.
И мне почудилось тогда,
Что сердце Матери смягчилось —
И без усилий и труда
Войдя, к Кресту я приложилась.
Потом, счастливая, опять
Перед иконой я предстала
И путь, куда должна держать,
Сказать усердно умоляла.
И мне почудился в ответ,
Как некий голос в отдаленьи:
«За Иордан иди, от бед
Ты там найдешь свое спасенье!..»
И я покорно в путь пошла,
Мне кто-то денег дал в дорогу,
На них я хлеб приобрела
И вдаль пустилась понемногу.
У Иорданских чистых вод
В монастыре я причастилась
И снова с верою вперед
В пустыню дикую пустилась.
Здесь я нашла себе покой,
И сорок семь уж лет, Зосима,
Живу одна, и род людской
Не проходил случайно мимо.
О, если б, если бы ты знал,
Что я в пустыне испытала.
Как голод злой меня терзал,
Как солнце тело мне сжигало.
Здесь часто не было воды,
А я пьянящих вин хотела,
Хотела праздничной еды
И ласк изнеженного тела.
Напрасно силилася я
Бороться с низкими страстями,
Они огнями жгли меня,
Рубили острыми мечами.
Случалось, выбившись из сил,
Я от борьбы изнемогала
И, потеряв духовный пыл,
Как сноп, на землю упадала.
От бесконечно долгих дней
Истлела ткань моей одежды,
Горело тело от лучей,
От стужи закрывались вежды.
Но пуще этих грозных зол,
Дразня собой мои мечтанья,
Будил во мне мой женский пол
Безумно алчные желанья.
Тогда, простершись на земле,
Я к Богу пламенно взывала,
Пока, изжив себя во зле,
Плотская страсть не угасала.
И в этот дивный, чудный миг
Свет озарял меня чудесный,
И снова был мне близок Лик
Моей Заступницы Небесной.
Так я семнадцать долгих лет
Шла по пути земных страданий,
Перенося все скорби бед
И все лишенья испытаний.
А после – вдруг настал покой.
Крест спал с меня неуловимо.
Вот Небом данный жребий мой!
Вот тайный подвиг мой, Зосима!..

Ницца, 22 июля 1950

Лазарева суббота

Каждый год накануне Вербного воскресенья Православная Церковь вспоминает одно из главных чудес, сотворенных Господом Иисусом Христом, – воскрешение Лазаря.

Федор Достоевский

Из романа «Преступление и наказание»

Часть 4, глава 4 (отрывок)

Соня даже руки ломала говоря, от боли воспоминания.

– Это вы-то жестокая?

– Да я, я! Я пришла тогда, – продолжала она плача, – а покойник и говорит: «прочти мне, говорит, Соня, у меня голова что-то болит, прочти мне… вот книжка», – какая-то книжка у него, у Андрея Семеныча достал, у Лебезят-никова, тут живет, он такие смешные книжки все доставал. А я говорю: «мне идти пора», так и не хотела прочесть, а зашла я к ним, главное чтоб воротнички показать Катерине Ивановне; мне Лизавета, торговка, воротнички и нарукавнички дешево принесла, хорошенькие, новенькие и с узором. А Катерине Ивановне очень понравились, она надела и в зеркало посмотрела на себя, и очень, очень ей понравились: «подари мне, говорит, их, Соня, пожалуйста».

Пожалуйста попросила, и уж так ей хотелось. А куда ей надевать? Так: прежнее, счастливое время только вспомнилось! Смотрится на себя в зеркало, любуется, и никаких-то, никаких-то у ней платьев нет, никаких-то вещей, вот уж сколько лет! И ничего-то она никогда ни у кого не попросит; гордая, сама скорей отдаст последнее, а тут вот попросила, – так уж ей понравились! А я и отдать пожалела, «на что вам, говорю, Катерина Ивановна?» Так и сказала, «на что». Уж этого-то и не надо было бы ей говорить! Она так на меня посмотрела, и так ей тяжело-тяжело стало, что я отказала, и так это было жалко смотреть… И не за воротнички тяжело, а за то, что я отказала, я видела. Ах, так бы, кажется, теперь все воротила, все переделала, все эти прежние слова. Ох, я… да что!., вам ведь все равно!

– Эту Лизавету торговку вы знали?

– Да… А вы разве знали? – с некоторым удивлением переспросила Соня.

– Катерина Ивановна в чахотке, в злой; она скоро умрет, – сказал Раскольников, помолчав и не ответив на вопрос.

– Ох, нет, нет, нет! – И Соня бессознательным жестом схватила его за обе руки, как бы упрашивая, чтобы нет.

– Да ведь это ж лучше, коль умрет.

– Нет, не лучше, не лучше, совсем не лучше! – испуганно и безотчетно повторяла она.

– А дети-то? Куда ж вы тогда возьмете их, коль не к вам?