Кавказ. Выпуск XXVII. Сказки кабардинского народа

В одном селе жили два человека. Один круглый год батрачил, чтоб заработать себе на житье, но скопить ничего не умел, потому что с легким сердцем отдавал людям то, что они у него просили. Так и жил бедно. Звали его на селе Добряком.

Другой жил праздно, за счет других богател, ходил всегда хмурый, и снега зимою у него нельзя было выпросить. Звали его попросту Скрягой.

Однажды, когда пришла в горы осень, собрался Добряк на заработки. Услышал об этом Скряга и решил идти вместе с соседом.

Мать Добряка приготовила ему в дорогу еды.

Скряга тоже снарядился в путь, и они отправились вместе.

Долго или коротко они шли, но только остановились на привал подкрепиться и отдохнуть. Сели в тени старого развесистого дерева, поели, что мать Добряка наготовила, и тронулись дальше.

Много ли, мало ли они шли, однако ночь их застала в дороге. Расположились путники на ночлег, опять поели, что Добряк из мешка достал, и улеглись спать.

Утром с зарею поднялись, доели то, что у Добряка из припасов осталось, и пошли дальше. День выдался жаркий, тяжело идти по пыльной дороге. Кругом – степь одна, даже чахлого деревца не видно, и капли воды взять неоткуда.

Тогда развязал Скряга свой толстый мешок и протянул Добряку жалкий ломоть пересоленного пирога, а сам пообедал сытно, запил холодной водою из фляги и спрятал остатки обратно.

Удивился Добряк поведению Скряги, но ничего ему не сказал. А солнце печет все сильнее. Начала Добряка жажда мучить.

Дай-ка, сосед, напиться из твоей фляги, – попросил он.

Дам тебе напиться, но с одним условием, – отвечал Скряга, – если позволишь выколоть тебе один глаз.

Покачал головою Добряк, – не согласился. Еще жарче раскалило солнце сухую землю, совсем у Добряка во рту пересохло. Снова попросил он Скрягу:

Дай хоть один глоток, губы смочить!

Позволь один глаз выколоть – дам!

Что оставалось Добряку делать? Не умирать же от жажды. Дал он себе один глаз выколоть. Хлебнул из фляги немного воды, и пошли они навстречу солнцу. Потом доели соленый пирог и легли спать. Но Добряк, которого целый день мучила жажда, не мог уснуть, все ворочался с боку на бок. А тут еще глаз болит. Стонет Добряк от боли. Наконец, не выдержал он – толкнул и разбудил Скрягу.

Дай еще немного воды попить!

Согласен, – ответил тот, – только позволь сначала другой глаз тебе выколоть.

Что ты, сосед, как можно? Как же я жить стану, не видя белого света?

Дело твое, – сказал Скряга. Повернулся на другой бок и захрапел.

Настало утро. Поднялись они, Скряга плотно позавтракал, а Добряку дал кусок сухого чурека, и тронулись они снова в путь. Напиться так и не дал Скряга соседу.

Опять взошло над пустынной степью горячее солнце, и когда совсем невмоготу стало Добряку терпеть, согласился он, чтобы Скряга выколол ему и второй глаз.

На все воля Аллаха, – сказал он печально. – Пусть всемогущий устроит так, чтоб обернулось все добром для меня и злом для тебя, жадный ты человек.

Выколол ему Скряга глаз, дал глотнуть немного из фляги и, взяв слепца за руку, повел его дальше.

Шли они долго и добрались до небольшой, но шумной горной речушки. Остановил Скряга слепого, срубил кизиловую палку и говорит:

Возьми посох. Иди по берегу этой реки вверх, с палкой не собьешься с пути: пока ею воды будешь касаться – значит идешь правильно. Если повезет, съест тебя какой-нибудь дикий зверь! Путь добрый. – Засмеялся Скряга и бросил слепого. Расстались они, и каждый пошел своею дорогой.

Добряк зашлепал палкой по воде, отыскивая тропинку вдоль берега. Долго он так брел, спотыкаясь, пока не наткнулся на разоренную мельницу.

Должно быть, судьба послала мне эту мельницу, – сказал Добряк. Толкнул дверь палкой и вошел внутрь, чтобы провести ночь под крышей.

Ощупью нашел он пустой просторный ящик, в котором раньше мука хранилась, и лег на дно отдыхать. А в это время забрались на мельницу медведь, волк и лиса. Каждую ночь они в этой мельнице проводили. Перед сном рассказывали друг другу о своих делах, радостями и горестями делились.

Развели звери огонь и уселись у очага.

Поговорим, братья лесные, о наших надеждах, о том, что у кого самое заветное, – сказала лиса.

Отчего не поговорить, – ответил медведь.

И я согласен, – сказал волк. – Кто начинать будет?

Пусть медведь начинает: он среди нас самый старший.

Медведь устроился у огня поудобнее и повел речь:

Много хожу я по лесным тропам, встречаюсь со зверьми разными, – иные и посильнее меня будут. На горные хребты взбираюсь, пересекаю долины, лазаю по деревьям. Чего только со мной не случается: то со скалы упаду и лапу сломаю, то свалюсь с дерева и нос набок сверну, домой весь помятый вернусь. Но стоит мне съесть хоть одну кисличку с той дикой яблони, что растет возле мельницы, стоит сорвать зеленый листок и приложить к ране, как все болячки с меня словно рукой снимает, по-прежнему становлюсь здоровым. Вот что самое для меня заветное – вся надежда моя и радость. Однако, если узнает кто про чудную яблоню и сорвет хоть листок с нее – засохнут ветви дерева и пропал я тогда. А что у тебя, волк, заветного?

Добряк лежит в ящике – не шелохнется. «Кажется улыбается мне счастье», – думает и беспокоится только, чтоб звери его не почуяли.

Заговорил волк:

В соседнем селе чабан живет. Слеп он на один глаз. Каждый день, как время обеда придет, подкрадываюсь я к стаду с той стороны, куда обращен его незрячий глаз, и краду овцу самую жирную. Но не в том надежда всей моей жизни. Есть у кривого чабана в отаре баран, у которого курдюк настолько велик, что возят его на двух деревянных колесах. Только тем и живу я, что надеюсь того барана задрать. Давным давно болеет дочь сельского князя. Но стоит накормить ее мясом барана с огромным курдюком и искупать в бараньем бульоне, как перестанет она хворать. Беда, если кто про барана и целебную силу его узнает – зарежут его хозяева, и лишусь я тогда своей заветной мечты.

Облизнулся волк и замолчал, а лиса, жеманясь, начала говорить:

Больше всех на меня хозяйки жалуются, что кур я у них ворую. И собаки цепные против моей хитрости и ловкости ничего не могут поделать. Каждый день лакомлюсь я жирною курицей, а потом в лесную чащу иду. Там за буреломом насыпана груда золотого песку. Поваляюсь я в золоте, поднимусь на гору, и шкура моя блестит на солнце, переливается. Сижу так и соблазняю охотников. Вы думаете, нельзя этому радоваться? Это и есть у меня мое заветное богатство!

Сказала лиса так и стала лапы у огня греть. Медведь и волк задумались, а Добряк в ларе лежит – словно в рот воды набрал, доволен тем, что услышал.

Утром рано медведь, волк и лиса на охоту ушли, а Добряк вылез из мельницы – и прямо к тому дереву, о котором говорил медведь. Сорвал одну дичку, съел. Листок зеленый сорвал и приложил к глазам.

Увидели глаза белые шапки гор и утренние облака над долиною. Снова сделался Добряк зрячим.

Пойду-ка я теперь в село и разыщу княжескую дочь. Надо помочь ей, – сказал Добряк и, выдав себя за знахаря, появился в том селе, о котором рассказывал на мельнице волк.

Дошел до князя слух о появлении врачевателя. Позвал он его к себе.

Я сделаю все, что захочешь, – сказал князь, – требуй любую награду, только исцели мою любимую дочь. Единственная она у меня.

Я, князь, не требую платы и условий перед тобою не ставлю, – скромно опустив глаза, ответил Добряк. – Все сделаю, что смогу, и вылечить постараюсь. Но для этого нужен мне баран из твоей отары, у которого курдюк на колесах.

Привели Добряку барана. Зарезал он его, тушу разделал и положил в медный котел вариться.

Целую неделю лечил Добряк дочку князя бараньим мясом и заставлял купаться в бульоне. На седьмой день красавица выздоровела.