Российская литературная премия-2022. Том 1

В Венецию мы прибыли уже ночью. Пассажир из соседнего купе мне сразу предложил сбегать окунуть руку в большой канал, как предлагает традиция. Я побежал. Стоянка всего ничего, двенадцать минут. Прибежали. Сосед сразу и сунул руку в воду, а я остерёгся. Вода мутная, в ней полно каких-то бумажек, соломинок и непонятно чего. Еле успели добежать обратно. Нетушки! Больше я не бегун руки мочить. Ранним серым утром поезд прибыл в Рим, а вернее, в столицу Италии, Рому. А мне надо в Неаполь, по-здешнему Наполи. Поезд туда ходил допотопный, с широкими деревянными скамьями. Масса народа бегает во все стороны. Чернявые худые парни в бархатных узких брючках и кружевных рубашках с длинными рукавами. И почти у каждого транзисторный проигрыватель с итальянскими песнями, которые в моде именно сегодня. А в тот день в моде была песня «Красные розы» Массимо Раньери, и звучала она из всех проигрывателей: «Я купил тебе сегодня красные розы, чтобы ты поняла, как я тебя люблю…» («Розэ россэ пэр тэ окомпрато стасэра»).

Три часа такой песни – и я в Неаполе-Наполи. Таксист довольно быстро домчал меня на улицу Доменико Фонтана – и я у дверей своей подруги Адрианы. Шестикомнатная квартира на третьем этаже «палаццо». Это означает не дворец, как в словаре, а элитную многоэтажку в старинном стиле. Папа её – директор банка «Банко ди Наполи». По Сеньке шапка и по чину квартира. Конечно, он сразу и спросил, есть ли у меня деньги. Он мне удачно и обменял 50 марок на 8 тысяч лир без волокиты и похода в «Рикамбио», обменные пункты. А мама Адрианы, домохозяйка синьора Анна, сразу и сказала мне, что Неаполь – город воров и мошенников и что с деньгами надо быть настороже. Адриана заявила, что мама так шутит. Неаполь – город счастья! Как в песне «Дольче Наполи соль беато»… Но это не про соль, а про солнце благословенное и сладостный Неаполь. Я так и подумал. Ну вот я в гостях у директора неаполитанского банка. Он коммунист, хотя и воевал против СССР, но в самом конце, и даже не дошёл до Донбасса. Синьора Анна тут же сказала, что Никколо любит сочинять и вояка из него никакой. Он был простым бухгалтером, очень худым и бледным. А в армию его не взяли…

Четыре дня я провёл в Неаполе. В девять утра меня будила синьора Анна, в десять появлялась Адриана со своей практики. Она студентка, конечно же, финансово-экономического факультета университета. На мой вопрос о практике она махнула рукой и весело ответила одним словом: «Имбукарэ». Я кивнул головой, но не понял, в чём дело, и не находил такого слова в словарях и позже. Видимо, это была шутка о пустяковом занятии, как говорят у нас, «воробьям дули показывать». И мы отправлялись на прогулку и на её новеньком автомобиле «фиат-110», и на корабликах на остров Капри и обратно. Открытки не врали. Неаполь и его побережье реально в ярких красках и бирюзовых тонах. И все эти развалины Помпеи тоже были ярких цветов, несмотря на жару и пыль…

У отца Адрианы дача в Амальфи, недалеко от Сорренто, но там они отдыхают только в самую жару, в августе, когда сезон Феррагосто и все сидят по домам две недели, даже магазины закрыты… Богачи отправляются на побережье. А на дворе октябрь, когда днём жарко, а ночью холодно. Меня решили угостить как почётного гостя чем-нибудь особенным. Ну уж никак не макаронами! Адриана поехала вместе со мной в тратторию и заказала пиццу. Ждали мы её час и привезли домой горячей. Все были в восторге, кроме меня. Помидоры с расплавленным сыром меня не впечатлили. Но папа сказал: «Молто бене»; а мама сказала: «Меравильозо». Это означало «очень хорошо» и «чудесно». Пятьдесят лет назад пицца была чудом и в Италии. Пили белое сухое вино и на десерт ели огромную грушу с сыром. Это традиция Неаполя того времени – на десерт груша и сыр.

Но самым знатным событием Неаполя был концерт танцевального ансамбля имени Игоря Моисеева. Дефицитные билеты купил папа для своего банка. Такое событие банкиры пропустить не могли. Оперный театр «Сан-Карло» был переполнен зрителями. Вокруг толпа желающих увидеть такое чудо, как русский балет. Там же полно нищих и убогих просителей подаяния. Адриана по этому поводу надела натуральное льняное жёлтое платье вместо повседневных нейлоновых блузок и юбок. А я тогда почитал именно синтетику, помня о московских двух магазинах «Синтетика», где толпы народа скупали всю продукцию ГДР из этого диковинного материала.

Выступление ансамбля Игоря Моисеева было великолепным. Каждый номер вызывали на бис. Танцу «Партизаны» аплодировали стоя. Долго и выбирались из театра. Еле разъехались машины. Об этом культурном событии писали все газеты Италии, отрывки показывали по телевидению. Я бы такого у нас не увидел. Моисеев – только для Америки и Европы. А в Москве на любой спектакль никогда билетов нет. Там всегда покупали билеты за месяц до моего приезда. Поздно ночью я простился с Неаполем и уехал в Массафру. Адриана предлагала ещё погостить, но я помнил, что хороший гость долго не засиживается. Ночной поезд был шумным. Ехали моряки в Таранто. Там большой военный порт и военно-морская академия. И опять всю ночь звучала песня о красных розах как сигнале о большой любви. Я даже выучил один куплет. Просто некуда было деваться.

И вот я в доме друга Паскуале. И мне все здесь рады: и он, и жена его Пальмина, и дочь Мария, и зять Микеле, и все три внука. Старший – Тонино. Это невероятно красивый мальчик семи лет. У него серьёзное, взрослое лицо. Он взял меня за руку и не отпускал. Средний внук – Лино. Самый младший – Валентино. Это грудной младенец, который неотрывно смотрит на меня большими удивлёнными глазами.

Адриана говорила, что Массафра – это та же Африка и народ там отсталый и деревенский. Но я уже вижу: это прекрасные люди, приветливые и просто сердечные. Апулия – это райский сад! Неаполь ведь мегаполис, и деревня в него никак не вписывается. Вокруг него плодородная провинция Кампания. Фермеры ежедневно везут сюда горы фруктов, овощей; и, конечно, сыр моцарелла поставляется на все столы неаполитанцев постоянно. Тротуары Неаполя сплошь заставлены раздвижными столиками с овощами и фруктами. И всякий раз Адриана, выезжая из подземного гаража своего палаццо, разгоняла криками и сигналами торговцев зеленью, расположившихся прямо в проёме выезда. Массафра – другая. Здесь жители сами едут за покупками из города. А сам небольшой городок радует глаз смесью старинных замков и современных витрин магазинов с изобилием великолепных промышленных товаров. Замки Массафры круто спускаются в огромное ущелье, скалистые края которого заросли колючими кустарниками диких роз и деревцами граната. В ущелье есть и старинные церквушки, и пещерные музеи, и ресторан «Гравина» с роскошными залами в трёх уровнях. Здесь проходят пышные свадьбы и торжества, здесь же и экзотическая гостиница для туристов со всего света. И я там был, и ел, и пил…

Но про пиццу там и не слыхали. Я напрасно старался показать себя знатоком итальянской кухни. В Апулии всё иначе. Вино к обеду обязательно, как и в Неаполе. Вкуснейшие макароны подают огромными порциями в густом бульоне. На второе – обычно огромный стейк, кажется, что и не съешь, а съедаешь. И гора на блюде стеблей седано. Это черешковый сельдерей. Он сочный и почти сладкий. Все дружно хрустят вместе с мясом и вином. Седано придаёт обеду особую пикантность и ощущение небывалого удовольствия. На десерт идут клементины, крупный виноград и жареные каштаны. После обеда обязателен сон.

В Апулии интересны оригинальные дома-трулли. Это рудименты Средневековья. Крыши таких домов сложены из плоского камня сужающимися концентрическими слоями без цементирующего раствора. В самом верху такого купола – дымовая труба. За такие дома хитрые крестьяне не платили налоги правителю. Трулли – это визитная карточка Апулии и её самый массовый сувенир: их тысячи, разных размеров, на всех базарах и лавках. Это как гондолы в Венеции или волчицы в Риме. В один такой дом у дороги я заходил и поднимался на крышу. Внутри, конечно, было пусто. Может, он специально заброшен для любознательных туристов. У меня самого дома в кабинете стоит с десяток таких сувениров (трулли, волчицы, пизанские башни…). И я уже много лет собираюсь в два таких трулло вставить лампочки, что, видимо, и было задумано изготовителями. Есть и гостиницы-трулли в два-три этажа, но внутри уже современный интерьер. Ещё одна достопримечательность Апулии – пещеры «Гротте ди Кастеллана». Сюда вероломно проникла цивилизация со всеми её благами и удобствами. Всюду электричество! Все сталактиты имеют подсветку и выглядят просто сказочно. А удобства значительно превосходят столичные, в Риме и Ватикане. Там в местах скоплений туристов стоят целые составы из синих вагончиков – передвижных туалетов. В Апулии всё по-взрослому. Прямо как в Америке, где туалеты хороши до чрезвычайности, а у шкафчиков-раздатчиков салфеток-полотенец и прочих «памперсов» так и написано: «Бери два» (Take two). Дороги и дорожки в пещерах бетонированы и с красивыми бордюрчиками. Таблички на нескольких языках толково объясняют, где и какой висит сталактит и каков состав воды в пещерном пруду. Словом, красота-лепота.

Вернувшись домой, я начал подумывать, что дома хорошо, а в гостях у далёких друзей… тоже очень даже недурственно. А как мне понравились их застолья! Всё так незнакомо, так чертовски вкусно. А жизнь продолжалась, и друзья заморские ждали своей очереди, чтобы меня в гости позвать-заманить.

И вот случилась у меня оказия – «Обзервер программ», или «Наблюдательная программа». Иначе говоря, стажировка в США в формате повышения квалификации для главных врачей-специалистов. В то время я планировался на должность главного специалиста нашего крымского минздрава, главного перинатолога. И пригласили меня в крупный центр перинатологии в городе-миллионнике Солт-Лейк-Сити. Это один из образцово-показательных городов, как и Атланта. Американский высокий стандарт города-миллионника. Там в приоритете медицина, искусство, спорт. Там правит бал и рулит Американская церковь Иисуса Христа и Святых последних дней.

Чтобы я не задавал неуместных вопросов, о каких святых идёт речь, мне заранее выдали книгу о мормонах. Читать её всю я не имел времени, а просто решил не задавать никаких вопросов, кроме медицинских, чрезвычайно для меня важных. Мне как главному специалисту-перинатологу предписывалось внедрение в практику сурфактантной терапии для лечения дыхательных расстройств у новорождённых. А это прямая угроза их жизни и залог здоровья на всю последующую жизнь. В Киеве пару раз вводили сурфактант немецкого производства, но без особого успеха. Поэтому главные столичные специалисты осторожно говорили о том, что нам-то ещё рановато о таком даже и мечтать. А у нас, в Крыму, уже был создан и запатентован в США и Канаде свой сурфактант – «Сукрим». Его как огня боялись киевские корифеи неонатологии. Твердили о необходимости «комфортного» выхаживания неинвазивными методами, главным из которых было грудное вскармливание в позе кенгуру. Мне как реаниматору была непонятна подмена искусственного дыхания грудным вскармливанием, даже и в позе того самого кенгуру.

Прилетел я в Штаты поздней зимней ночью, в ужасный холод и метель. Нас было два главных специалиста. И нас ждал перинатальный центр штата Юта. Поселили нас в семье служителей Церкви мормонов. Служители они были внештатные, как и мы – внештатные главные специалисты. Это была супружеская пара. Он – педагог технического колледжа, а она – скрипачка симфонического оркестра. Ему шестьдесят восемь лет! Ей семьдесят два года! То есть я опять попал в гости. Я оказался не частным гостем, а гостем Американской церкви! А это накладывало и обязательства. Я посещал и перинатальные клиники Университета Юта, и саму церковь для слушания проповедей, и культурные мероприятия. Конечно, это было здорово. После клиники мы не просто шли домой есть и спать. Нас везли в гости, где снова были и застолья, и фуршеты. Ура! Ура! Ура! Как приятно после вкусного обеда слушать классическую музыку симфонического оркестра, посетить выставку художников, душевно побеседовать с самим епископом, главой Церкви мормонов.

Оказалось, что Симфонический оркестр штата Юта транслируют по всему миру на определённой волне в одно и то же время, и почитателям это известно. Есть и отдельный канал на телевидении. Перед концертом на весь крещёный мир объявляют имена почётных приглашённых в зал гостей оркестра. Это те, кто проник в зал без билета. На сей раз объявили наши имена, мы встали и поклонились на четыре стороны, а слушатели на нас обернулись и наградили аплодисментами. После концерта был фуршет, где нас снова приветствовали и угощали. Даже пили вино, так похожее на наше крымское сухое белое. Да и на бутылке было написано «Совиньон». Очень странной нам показалась закуска: морковные палочки, крупные маслины и мелкие кусочки сыра.

На другой день нас ждал новый гастрономический сюрприз. Обед в ресторане «Трам-Депо». Огромное трамвайное депо было превращено в ресторан: убрали все рельсы, выложили красивой плиткой полы, сняли крыши с трамваев и там поставили столы и диванчики… На вагончиках надписи: «Гарлик» или «Но гарлик», то есть «С чесноком» или «Без чеснока». Кому что нравится, дабы не огорчать друг друга. Над депо высилась крыша, как на стадионе, и снежная метель нам не досаждала своими завываниями и заносами. Мы выбрали «Без чеснока», чтоб не огорчать наших стариков: ему-то шестьдесят восемь лет, а ей семьдесят два годочка. Скрипачка наверняка не фанат чеснока. Проявили толерантность. Мы-то думаем, что наши рестораторы не заморачиваются проблемой чеснока и всюду его применяют.

За период нашей почти месячной программы нас ещё звали, а вернее, доставляли в гости не раз. Там была традиция: главным специалистам гостить у главных специалистов. Типа Лукулл обедает у Лукулла, то есть один гурман обедает у другого.

Наш профильный спец уехал на охоту в тайгу. Это нам в клинике «по секрету всему свету» выдали. Его так наградили за сверхурочные труды в перинатальном центре. Вернувшись, он нам показывал фотографии. За пятнадцать тысяч долларов можно застрелить даже амурского тигра, а лося – всего за десять тысяч. Мы бы взяли наличными, так и быть. И звери целы, и нам приятно. Лететь на самолёте в зимнюю тайгу, катить на снегоходе невесть куда, мёрзнуть и жать непослушным пальцем на курок, держа на мушке лося… – это так скучно. А американцу такое дело нравится.

Так вот, повезли нас в гости к главному гастроэнтерологу штата Юта. Наш главный акушер-гинеколог остался крайне недоволен. Застолье без капли спиртного – вроде и не застолье. Из напитков – просто холодная вода из родника в горах Юты. Хозяин похвалился, что этот родник такой же, как Сан-Пеллегрино в Альпах. Суп почти без соли. Хлеб сухой, но ещё не окончательный сухарь. Вместо бифштекса – постный ломтик варёной телятины. И на десерт – жидкая манная каша с жидким же шоколадом. Называлось это чудо «пудинг». Мы потом всё вычисляли номер диетического стола, но так и не вычислили. После обеда, уже дома, коллега всё опошлил двумя банками пива «Будвайзер» и пакетом фисташек. Сказал, что ему стало легче.

Но главный обед нас ждал впереди. Это был обед у епископа… Нас долго везли на огромном внедорожнике, и мы уже думали, что проехали всю Америку. Но нет. Нас привезли в кедровый лес, где стоял великолепный коттедж. Епископ оказался приветливым и добродушным мужчиной лет так сорока пяти… или чуть более. Ни рясы, ни кадила. Мы таких попов уже видели в их церкви. Нам так и сказали, что православные церкви стремятся к показной роскоши. Это иконы в золочёных окладах, рясы с золотым шитьём, алтарь и иконостас… Если где не золото, то уж точно серебро. Церковь мормонов не стремится к роскоши, там простое убранство. Правда, всё деревянное внутри – из ценных африканских пород, а каменное – мрамор из Италии и малахит из России. Всё хрустальное – из Венеции или Чехии. Штатские костюмы покупают не китайские (как мои американские коллеги – по 150 долларов), а американские или британские – по 2 тысячи зелёных рублей. А так всё просто. И церковь у этого епископа простая и называется Кремль. Но стены серые и тоже не ракушечные. И башни высокие, готического стиля. И в огромном зале беломраморная большая статуя Иисуса Христа. И проповедь идёт от его имени в полумраке. На любом языке мира. Нам включали на русском языке. Очень впечатляет…

Сам епископ прост в обращении. Крепко пожимал руки, смотрел приветливо в глаза. Застолье было великолепным: с белугой, чёрной икрой, ананасами. Были две переводчицы-украинки, из Киева и Харькова. Весёлые барышни. Ели чинно-благородно. После обеда никакого табачку, ни сигар кубинских, ни сигарет, ни ликёра. Крошечная чашечка кофе. Епископ живо интересовался нашими персонами, переводчицы щебетали, переводя наши рассказы. Нам обнародовать свой английский не пришлось. Мой коллега его и не знал, а я постоянно открывал для себя американский язык, и похожий, и непохожий на мой английский, который я сдал на четвёрку в Академии медицинских наук в Москве.

Потом нас пригласили в другой зал, где был подиум, а на нём – белый рояль, бархатные диваны, гобелены и картины в позолоченных рамах. Какие-то горящие парусники на фоне чёрного неба и голубых звёзд. То ли война с турками, то ли война французов с испанцами… На подиум поднялась хозяйка в синем бархатном платье с декольте и скрипкой в руках. Она заиграла знакомую украинскую мелодию, а епископ подошёл к белому роялю и запел…

Мисяць на нэби,
зироньки сяють,
тихо по морю човэн плыве…
в човни дивчина писню спивае,
а козак чуе сердэнько мрэ…

Звучало просто волшебно. Просто концертный номер. Переводчицы всё объяснили: епископ служил в Посольстве США на Украине атташе по культуре. Он четыре года жил в Киеве, говорит по-украински и знает русский язык. Его готовила к этому церковь. Это его агенты в Симферополе отыскали нас и предложили поездку в США с наблюдательной программой. Он уже трудоустроил сто пятьдесят безработных украинцев в этом городе и планирует устроить ещё тысячу. Они здесь работают или учатся. Им предоставляются жильё и пансион. Это люди разных профессий. Есть и рабочие, и водители машин. Теперь я знаю: ходить в гости к епископу вкусно, интересно и полезно. Потом мы узнали, что тоже понравились ему, он распорядился выделить нам гуманитарную помощь в размере 250 тысяч долларов и нам самим предстоит выбрать нужные предметы для медицинской помощи на складах гуманитарной помощи завтра в одном из пригородов Солт-Лейк-Сити. На этой торжественной ноте мы и распрощались.

Мой умный и щедрый коллега притащил с собой в Америку пять бутылок севастопольского игристого для подарков американцам. Но нам строго сказали ещё при первой встрече: «Никаких алкогольных напитков никому здесь дарить не разрешено! Здесь сухой закон!»

Мы сами всё охотно выпили и не поморщились! В магазинах водки нет. В отделах подарков обнаружили только коньяк «Хеннесси», и то четвертушку в бархатной коробке и за 250 долларов. А это как раз и была наша местная стипендия на случай острого приступа голода или жажды. Кормили нас в гостях, а в университетском кафе на пять долларов можно было уморить даже не червячка, а целого дракона. Так что вся стипендия осталась нетронутой.

На неё мы и пошли покупать сувениры домой, родным и близким. Несколько раз останавливались у прилавков и совещались насчёт дорогой вещицы, потом спрашивали у продавца о скидке… Мы знали, что спрашивать о скидке на покупки здесь и можно, и нужно. Кто не считает денег, тот платит дороже. И вдруг откуда ни возьмись появлялся наш куратор и договаривался о скидке даже не на десять, а на все пятьдесят процентов. Ну мы на радостях и купили себе по паре новых часов, каких у нас тогда ещё не было. Мы, конечно, потребовали от куратора объяснений. Вдруг влезем в «халепу». Ответ был прост. У них всё покупают по разным льготным карточкам и за бонусы. То есть и денег не платят. А мы пришли с «живыми» наличными долларами. А это в разы дешевле.

Простились мы с Америкой без уныния… Дома всё равно лучше. Здесь и родные, и друзья-товарищи, и говорим на своём родном, русском, языке. Не надо язык во рту переворачивать ради чужого «зэ», то ли «дзэ», или лучше всё-таки «тсэ»… Да и в гости ходить тоже надоедает. Что мы, три мушкетёра, что ли? Они от голодухи ходили в гости по всяким-разным графиням да баронессам. А мы-то не голодные. А знакомая нам баронесса тоже приглашала в гости в Австрию… Подумал так, и на душе стало легко.

Пять лет пролетело подозрительно быстро. И пришлось ехать в Австрию, город Вену. В Альгемайне, «Кранкен Хаус». По работе. Ничего личного. О госпиталях Вены разговор отдельный. Они явно круче американских.

А обедали мы уже у баронессы в венском лесу, в её загородном доме. Там не было разных чудес. Были гостиная в стиле барокко с резной золочёной старинной мебелью, модерн-гостиная с деревом внутри, которое выходило сквозь крышу, и с круглым мраморным столом с жаровней-грилем посередине. Баронесса там жарила нам бифштексы, а барон разливал нам в бокалы вина и в чарки крепкие напитки. При этом он каждому гостю сам подбирал напиток и громко объяснял, почему он его выбрал. Тут были и два переводчика, но уже молодые мужчины-киевляне. Они знали и немецкий, и английский. Барон не пел, баронесса не играла на лютне, но было весело всем. Здесь уже и сами пили, и нас угощали крепкими напитками и ликёрами по 40 и 60 градусов. И нам это понравилось. Это уже было как-то по-русски. Хотя непьющая и некурящая Америка тоже была хороша.

Ещё мы попали на тусовку с австрийскими коммунистами и пили с ними шнапс. Шли себе по улице, читали вывески вслух. И вдруг как серпом и молотом… услышали громкие слова о «коммунистишен»… Остановились, прислушались, заглянули в открытую дверь… Нас и затащили внутрь. «Русиш-русиш! Тренкел шнапс». Стаканчики мелкие, по 50 грамм. Шнапс жёлтый, горьковатый. Закуски никакой. Пили за коммунизм. Жали руки и обнимались. С трудом разошлись. Адресами не менялись. Забыли друг друга сразу же. «Люди встречаются, люди влюбляются…»

Мой сын, узнав все мои застолья с епископами и баронами, и сам решил мне устроить гастрономический тур. Это был целый круиз на кемпере по Южной Европе. Семь стран: Чехия, Австрия, Италия, Франция, Монако, Швейцария, Германия. Наша цель – мир посмотреть, а его цель – нам этот мир показать, а заодно посетить рестораны и узнать кухни Европы. Но это уже сюжет для отдельной повести.

2022 год

Путь от храма

Тяжела и неказиста жизнь врача-анестезиста… Такой шуткой меня встретили остряки хирурги в первый день моего прихода из терапии… Пусть говорят! Анестезист – это медбрат или медсестра… Анестезиолог и к тому же реаниматолог – это врач. Спаситель. Спасает пациента от хирургической боли. И при случае оживляет там же, в операционной, если пациент не выдерживает самой операции.

По-разному складывается жизнь этих людей с прекрасными от влияния наркозных газов и стрессов лицами. Я знаю хорошо одного, но «от» и «до». И это я сам. Я и есть этот врач-анестези-олог, которого судьба совсем разбаловала успехами в терапии, а потом в хирургии, а потом забросила в «царство Цезаря» с его ужасными варварскими цезаревыми-кесаревыми сечениями. Да ещё после двадцати лет безупречной службы в «храме хирургии». Так называл эту нашу лечебницу один из главных её врачей. При этом добавлял, что мы (именно мы, анестезиологи) хотим этот «храм» превратить в «нужник». Он был неправ! Просто архинеправ! Мы все её любили. Эту больницу. Он говорил, что мы приходим в сей «храм» выпить рюмку водки и переспать с девкой, а потом угробить больного своим «сермяжным наркозом»! Он был снова и снова архинеправ. Храм был отдельно, а девки – отдельно, как мухи и котлеты. Эх! Из «храма» я перебрался в «край непуганых повитух» – в акушерство. И очутился я у тех самых «ворот», откуда вышел весь народ. Помню, сами хирурги и коллеги-анестезиологи всегда не слишком жаловали этих «вульвоведов». Я молчал, ибо мне сказать было нечего. Я их просто не знал. Как пел Высоцкий, «…а может быть, это приличные люди…».

А когда от нас один «свой в доску парень» трусцой ускакал работать в родильный дом, мы потребовали от него объяснений. И он объяснил это просто и всем понятно: «Вот тут (в “храме”) пропустишь рюмку перед операцией (для куражу и ясного мышления) – и совесть как-то грызёт, и огурец не лезет в рот… Ну а после операции приходится уже две принять, чтоб совесть свою унять. А в родильном доме и работы почти нет, и винцо каждый день подносят пациенты».

Ну да… согласно отчётам по городу, он давал девяносто наркозов в год, а я – аж тысячу восемьсот! В двадцать раз больше! Блин! Правда, он сказал ещё: «…ну, газ я сперва выпускаю, нет не из себя, конечно, а из шампанского… пью потихоньку и тортиком закусываю, которые тоже часто подносят… Ле-по-та…» Мы ему сразу и простили измену. Винцо и тортик – это так хорошо. Как говорят, «клёво»!

Я, правда, винцо почти и не пью, ибо люблю огурчики солёные и грибочки маринованные… А шампанское и тортик – лучшие друзья, хоть и не мои. Их не разлучить. Но вот так же резко уйти из «храма»? Куда? Просто так? Ну нетушки! Я бы не хотел оказаться в этом богоугодном заведении повитух и вульвоведов! Я думал о них свысока, как и все. Вернее, никогда об этом даже не думал…

А тут сразу бац и на матрац! Предложили мне, и я сразу согласился. Моментально! На трезвую голову! И даже не за большие деньги или другие цацки-пецки! Добра у меня и так завались! Одних только джинсов четыре пары. Что ещё надо? И, заметьте, это уже не первый крутой поворот в моей последипломной жизни. Ну а раз попал сюда, то «держи морду лопатой», как учили меня старшины в армии. У них это здорово получалось. И все, кто на меня глаза вытаращил, так сразу их и прикрыли! Не на того напали лупоглазые. Моя «морда лопатой» им не понравилась. А на шёпот, что я, дескать, в этом деле и не смыслю «ни фига», я отвечал своими пафосными выступлениями и докладами на разных пленумах и конференциях, как местных, так и глобальных, разбивая в пух и прах подобные представления о моей персоне. Я знаю всё! Это раз! А тот факт, что я лично не видел доселе, как рождаются дети, меня не смущал аж ни разу. Я даже очень долго был уверен, что помню своё рождение. Помню… кругом тьма-тьмущая… все ко мне заглядывают… кричат и зовут, руки протягивают… А я вылезаю медленно-медленно… Конечно, матушка моя уточнила, услышав мой рассказ: это я где-то в годик заполз под дом на сваях вслед за нашей собакой… Сваи давно просели от наводнений… ни сесть, ни встать под домом… уже разбирать дом собирались… Я выполз и вроде как родился заново…

Так вот. Я знаю всё, что знать нужно, и о женщинах, и об их новорождённых детях… Как врач-анестезиолог. К тому же я (как кстати!) назначен министром на должность главного перинато-лога Минздрава нашей маленькой (но гордой) республики.

И это означало, что новорождённые дети в нашей (маленькой, но очень гордой) республике теперь под моей защитой. Вот так! Раньше их не защищал никто! На селекторных совещаниях в «онлайн-режиме» даже назвали несколько секретных цифр потерь новорождённых в родах… Оказывается, высокие потери – это национальный позор! Это на меня подействовало. Зацепило. Я же гуманист или кто?.. Теперь защищать невинных младенцев буду я! Лично! Кто на новенького? Вот это и было мне предложено. И я сразу же согласился. А мои пришедшие на ум возражения («А я-то здесь при чём? А я же в этом совсем ни бум-бум!») как-то застряли у меня тогда в горле. Струсил?! Может, и так. Но с храбрым и гордым видом. Да если разбираться – я уже не мальчик, пятьдесят лет от роду, двадцать пять лет в медицине, из них двадцать – в анестезиологии, весь увешанный грамотами, спереди и сзади, печати ставить негде… За плечами – стажировки в Москве и Ленинграде, а ещё в Америке и Европе… А статьи обо мне в СМИ? Кто читал, сразу меня уважать начинал. А телепередачи какие, где я сам себя не узнавал! Справлюсь! Что нам, олигархам? (Так выразилась наша санитарка обо мне в разговоре с другой труженицей тряпки и швабры.)

Свои должностные обязанности главного перинатолога я составлял себе сам. Там было всё: создание перинатальной службы и контроль двадцати двух родильных домов республики, внедрение известных и создание новых (!) методик реанимации новорождённых, создание эффективных средств респираторной поддержки для новорождённых, снижение перинатальной смертности, контакты с зарубежными перинатальными центрами, изучение передового зарубежного опыта и зарубежные стажировки, и на закуску – внедрение и широкое клиническое применение сурфактантной терапии в родильных домах республики. Несколько неудачных попыток такой терапии было в большой столице, и больше не планировалось. Не доросла наша медицина, увы. Это заявил главный неонатолог всей страны на секретном селекторном совещании. Вот лет так через двадцать и мы внедрим… Не доросли? А вот я дорос! В маленькой республике! Получите и распишитесь!

Когда эту «почти безумную» идею утверждал министр здравоохранения, он, вероятно, не очень верил в успех или, скорее всего, просто не читал. А не читал – значит, доверял… А ведь потом все пункты и были выполнены. Зарубежные корифеи вежливо отвечали на мои письма-имейлы, приглашали туда, приезжали сюда читать лекции и присылали книги и инструментарий, мониторы и респираторы с инкубаторами. Сказано – сделано! Как гласит латинская поговорка, «ПРИМУС ИНТЕР ПАРЕС», то есть «ПЕРВЫЙ СРЕДИ РАВНЫХ».

Как говорил в былые времена Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв, «наши цели ясны, задачи определены! За работу, дорогие товарищи!»

Вот он и виноват во всех моих решениях. Больше просто некому. Он же и нашу гордую республику передал чужому (как оказалось) народу аж на шестьдесят лет…

Первый шаг

(вдали от «храма»)