Кавказ. Выпуск V. Культы, легенды, предания

Женщины вообще, исключая старух, не могут видеться с посторонними мужчинами, они всегда укрываются от глаз любопытных; но девицы свободно и везде могут ходить с открытым лицом, останавливаться с молодыми людьми, участвовать с ними в праздничных беседах, плясать и петь; но всякое отступление от азиатского приличия в нравственном отношении подвергает жизнь их самым гибельным последствиям: никто не пощадит запятнавшую честь свою легкомысленным поведением, а потому все девицы, при всей свободе своей, сохраняют себя во всей строгой чистоте. Хороводы их бывают вовремя двух годовых праздников: Рамазана семи- и Курбат трехдневного. В нескольких местах аула и на известных площадках собираются девицы и холостые молодые люди; они составляют круг и, взявшись за руки, кружатся тихо и грациозно под песню или под национальную музыку, извлекаемую из инструмента, составляющего жестяной цилиндр не более одного дюйма в диаметре, длиной в аршин, с тремя к нижнему концу ладами; эта флейта приставляется на один из верхних зубов так, чтобы округлость ее пересекалась посередине отверстия зубом; когда испускаемый игроком воздух начнет проходить в цилиндр, инструмент издает вблизи дрожащий звук, но издали чистый, приятный флейтовый голос. Есть и другие инструменты, как то: вроде скрипки – кобыз с тремя волосяными струнами, издающий сиповатый звук посредством смычка, натянутого волосьями в четверть дуги и намазанного толченой серой: этот инструмент держится ручкой вверх, подобно виолончели, он не принадлежит горцам, а перешел к ним от монголов; трехструнная балалайка, совершенно другой от русских форм; волынка, подобная малороссийской, перешедшая, вероятно, от последних к крымским татарам, а от них к горским племенам, наконец, род арфы, странного устройства о двенадцати кишечных струнах, тон ее меланхолический и приятный, этот инструмент, вероятно, остался от греческих колоний, занимавших восточный берег Черного моря, как ближайших соседей горцев.

Пляска черкесская отличается от прочих народных плясок тем: кавалер делает легкие прыжки со стороны на сторону и при каждом из них становится на пальцы обеих или поодиночке ног, заложа руки за поясницу; девицы, развернув обе руки и вытянув их горизонтально, опустив немного кисти рук и наклонив голову, как будто во избежание любопытных взглядов танцующего, едва касаясь пола, плавно подходят сперва с одной, а потом с другой стороны кавалера и, отходя назад, становятся на свое место – в движениях их видна какая-то покорная грациозность, которая невольно ложится на душу. Господствующий же танец во всех племенах – лезгинка, перешедшая к высшему сословию горцев от лезгинского племени, она имеет приятный для глаз вид и не без цели: мужчина, назначая себе в танец девицу, должен, со всей вежливостью азиатского этикета, подойти к ней и дотронуться до руки ее, в это время начинается музыка и пара пускается в танец; здесь кавалер, при всех своих быстрых изворотах, старается повстречаться лицом к лицу со своей дамой, как будто полюбоваться ее красотой, но ловкая танцорка так искусно и гибко делает маневры, что самому отчаянному знатоку танца не удастся достигнуть своей цели – всякий легкий, живой и неожиданный оборот кавалера всегда опоздан. Мило смотреть на этот воздушный танец, столько в нем тонкого расчета и грации, если он чисто лезгинский, без всякой сторонней примеси.

Обряды свадебные

Когда молодому человеку исполнится 20 и более лет и желание его будет вступить в брак, тогда он о намерении своем объявляет отцу и указывает на ту девицу, которую выбрало его сердце; отец передает эту новость матери, они совещаются между собой, до какой степени состояние их позволяет на выкуп, потом отец жениха делает предложение отцу невесты, а жена его – матери; здесь, при согласии, совершается условие о выкупе, и если со стороны невесты оно удовлетворительно, дается уже слово после первых обрядов, свадьба отсрочивается до условного времени, а иногда на год и более. По заключении договора жених не только не может видеть днем своей нареченной невесты, но и проходить мимо ее дома, свидание их бывает ночью и тайно, чтобы никто из домашних и сторонних не мог быть свидетелем; всякая в подобном случае встреча признается стыдом для жениха, вредит невесте и ее родным. Когда же условленный срок для брака настанет, тогда родители невесты везут ее с торжественным поездом в дом жениха, где встречают их родные с духовником (мулла), который и утверждает союз молодых брачной молитвой, соединяя при этом мизинцы рук их вместе; при всей этой процессии невеста накрыта длинной фатой, или тонким белым покрывалом, так, чтобы никто не мог видеть ни лица ее, ни талии; после чего молодую уводят в особо назначенное для них отделение, и с этого дня муж не может видеться днем со своей женой до того времени, когда она родит дитя, тогда только разрешается ему свободный к ней доступ. Молодая до рождения сына, остается безмолвной; она не может ни говорить, ни отвечать на вопросы свекра, свекрови, деверей и невесток, впрочем ее не затрудняют ответами: весь разговор состоит в назначении общих домашних занятий, а потому молодая, кроме исполнения желаний старших, не подвергается никакому испытанию.

Когда мужу будет известна первая беременность подруги его, тогда он вешает над нею заряженный пистолет на случай, если она родит сына, то должна выстрелить: этим сигналом извещается муж и все родные о рождении наследника, и все в доме приходят в торжественный восторг; девочки лишены этой почести, хотя более приносят домашней пользы.

Но если бы родители или родные не согласились выдать дочь свою за искателя руки ее, тогда молодой человек, во избежание нарекания, старается узнать секретно, через близких, преданных ему друзей, по желанию ли девицы сделан ему отказ; если получит отрицательный ответ, в таком случае он, с дозволения родителей, совещается с верными ему друзьями выкрасть невесту волею и неволею, во что бы то ни стало. По этому плану все участники собираются в полном вооружении на условленное место, известив наперед девицу, в какое время и в каком месте она должна показаться со стороны скрытой засады, и при появлении ожидаемой добычи берут ее без всякого шума, сажают в приготовленный экипаж (арбу), укрытый со всех сторон и запряженный лихими лошадьми, окружив вершниками, несутся во всю прыть, приближаясь же к жилищу жениха, начинают стрельбу из ружей в знак удачного подвига; услыхав сигнал, родные, кроме отца и матери, выходят встречать приезжую гостью и отводят в половину, назначенную для ее жизни; здесь, с исполнением брачного обряда, начинается пир. Впрочем, при таких случаях бывают и кровавые сцены: если родители невесты узнают вскоре о похищении дочери их, в таком случае они со всеми родственниками преследуют похитителей, и, если погоня их будет удачна и виновные настигнуты, завязывается перестрелка, и убийство неминуемо, но никогда не случается, чтобы невеста была отбита и возвращена в дом родительский; этим преследованием прикрывается только стыд, ежели бы со стороны родных девицы не было оказано обычного сопротивления. Этот обряд исполняется и в таком случае, когда бы потеряна была возможность настичь похитителя. Обычай свадебных пиршеств не сопровождается никакими излишними прихотями, и девицы никогда не участвуют в свадебных процессиях. У горцев нет девичников, исключая в племенах кумыкских, где за несколько дней до свадьбы, собираются в дом невесты подруги ее и молодые люди, они поют не свадебные песни, которых у них нет, но плясовые и танцуют до рассвета, в этих увеселениях может находиться и жених, но он старается скрывать себя от глаз невесты. После похищения девицы родители жениха и молодой начинают сближаться между собою посредством духовных лиц и почетных стариков, наконец дело улаживается согласием на выкуп (калым).

Неверность в супружестве со стороны женского пола дает право мужу умертвить виновную или, обезобразив глаза, уши или нос, отправить в дом ее родителей и требовать обратно уплаченный за нее выкуп. Никто не может быть посредником, чтобы согласить мужа жить с позорной женщиной, здесь нет примирения: обесславленная жена отчуждается не только мужем, но и своими родителями, родственниками, и участь ее гибельна. Впрочем, такое явление между горским женским полом бывает редко, не по строгости их поведения, но по жестокому последствию: она не только отталкивается от всего общества, но ей предстоит в будущем все варварские мучения или смерть; эта несчастная потеряла право на защиту, и соблазнитель будет преследован со стороны мужа и родственников ее: куда бы ни скрылся он, везде будет найден, и только кровь его смывает нанесенное оскорбление.

Похоронный обряд

Смерть одного из семейства приносит в дом общую печаль. Тело покойного оставляется на том месте, где постиг его смертный час; по обмытии надевают на него чистое двойное белье, голову обертывают через подбородок белым платком, а все тело – тонкой холстиной. Тогда домашняя печаль разносится по всему селению, приглашается хор известных плакальщиц, умеющих исчислять добродетели и воинственную отвагу покойного, в этот дом скорби собираются все родные и знакомые обоего пола, мужчины остаются снаружи при входе в саклю, а женщины входят во внутренность ее и садятся по обеим сторонам скорбящей женщины, которая с растрепанными волосами, открытой грудью и в изорванном платье сидит неподвижно, опустив голову на грудь. Когда весь порядок будет устроен, одна известная импровизаторша начинает куплет плачевной песни речитативом, а прочие присоединяют свои голоса и оканчивают первой напев восклицанием «вовшау!» (увы!), и так продолжается несколько куплетов, в которых исчисляются все подвиги покойного, доброта его сердца, любовь к семейству и оставленной подруге, которой более не видать ясных дней и не ожидать милых ласк возлюбленного. Она осиротела, как ласточка со своими птенцами. Кто защитит бедную от невзгод? Кто даст приют сиротам ее? Кому тяжела печаль бедной страдалицы? Кто утешит горькую? Кто подаст ей руку радости? Того уж нет! Чья грудь так сладостно согревала несчастную, он уснул непробудным сном и оставил другу своему, всем родным и друзьям одну скорбь неутешную. В продолжение этого периода страдалица бьет себя в грудь, раздирает ее и лицо ногтями до ручья крови с неистовым криком «аия, вай!» (ах, ох). После все умолкает, как будто из сострадания, чтобы дать несколько успокоиться несчастной. Потом начинается та же процессия; в продолжение первой процессии мужчины из близких, родных и друзей покойного входят по одному и по два в саклю сетующих, падают перед плачущей на колени и, приклонясь до земли, раздирают ногтями на лбу между глаз кожу до крови, не произнося ни одного утешительного слова, за исключением громкого стенания; когда кровь покажется на лице, тогда встают и с поникшей головой выходят на открытый воздух. Весь этот обряд продолжается до ночи; тогда покойного берут близкие родственники и уносят на одре, без провожатых, на место погребения, где ожидают их рабочие, и тело умершего опускают, или, лучше сказать, кладут в могильный шкаф, сделанный посредине главной ямы сбоку на полдень, головой на запад и лицом к Мекке, так чтобы покойник лежал на правом боку; потом против самых глаз, сквозь небольшую палочку, продевается написанная муллой молитва, содержащая в себе текст из Алкорана, что «душа усопшего, по воскресении, не прежде может достигнуть эдемских ворот, как по прочтении той молитвы». Когда же нишу начнут закладывать досками, духовник начинает вполголоса читать приличную погребению усопшего молитву, в продолжение которой все присутствующие удаляются от могилы на такое расстояние, чтобы не слышно было слов муллы, но с последним, громко произнесенным «Аминь!» все бросаются поспешно засыпать могилу землей; потом ставится у ног покойного памятник, высеченный из камня с приличной надписью. Если умерший духовное лицо или аджи[17 - Аджи (хаджи. – Изд.) – считается тот, кто посетил Мекку для поклонения гробу Магомета, в удостоверение ему кладут на руке штемпель, заключающийся в молитве из Алкорана.], то верхний конец камня обделывается вроде головы, обвитой чалмой. Князья же и первостепенные уздени, смотря по богатству, имеют фамильные склепы, построенные из камня с высокими сводами. Место покоя умерших почитается священным.

На другой день похорон собираются до рассвета все те женщины, которые были накануне в доме скорби и с первым лучом зари идут на кладбище; главное лице в этой свите составляет вдова или мать, ее ведут посредине спутниц под руки ближайшие родственницы умершего, хор поет последний прощальный привет потерянному другу, – и утренний воздух, сливаясь с правильной гармонией голосов, невольно ложится на сердце и возобновляет в памяти о прошедших потерях, милых сердцу. Когда вся печальная процессия приближается к месту захоронения умершего, скорбящая особа, вырываясь из рук родственниц, как стрела, летит и падает на могилу, начинает речитативным напевом превозносить похвалу покойному и потом упрекать, зачем он оставил ее сиротою: «Неужели я, несчастная, огорчила твое нежное сердце и не умела усладить твою жизнь, за которую готова отдать свою. Нет! Ты не знал любви подруги твоей, ты не хотел испытать ее. О, как душа моя была тесно соединена с твоею. Что может сравниться с моею горестью и кто в силах утешить меня. Ты один был рай души моей, мое утешение и надежда». – При таком, быть может не всегда искреннем, обряде она бьет себя в грудь, царапает лицо и рвет волосы, под унылый напев хористок, до тех пор, когда ее оторвут родственницы от могилы, и процессия возвращается безмолвно в дом вдовы, где приготовлены уже поминки со всей азиатской роскошью по мере состояния и даже выше средств: здесь нет ни меры, ни снисхождения к состоянию. После трехдневных похоронных угощений через шесть недель повторится посещение к покойному, и последние поминки заключают все хлопоты. Вдова остается в том же платье и белье, которое она надевала при смерти ее мужа, и носит, не переменяя, круглый год. В этом состоит весь траурный обряд у горских женщин-вдов: нет ни черных платьев, ни плерезов, все это заменяется самыми отвратительными лохмотьями. По прошествии годового времени, если вдова не намерена выйти замуж, то достаточные надевают на себя бешмет, сшитый вновь из черной нанки или зонту, и на голове носят белый платок или покрывало.

Но если покойный имел состояние, если бы даже и нераздельное, тогда один из братьев берет в супружество вдову брата своего, чтобы часть, принадлежавшая покойному мужу, не могла выйти из круга общего отцовского состояния, – этот брак допускается только в таком случае, если бы вдова не имела от покойного мужа детей мужского пола, ибо оставшийся сын вступает в полные права отца своего, а дочери наследуют четвертую и седьмую части отцовского достояния, исключая выкуп (калым), полученный при выходе в замужество; это право принадлежит брату, заступившему место отца, хотя бы он был еще малолетен. Если же вдова не соглашается выйти замуж за одного из деверей своих, тогда она, получая законную часть (четырнадцатую и седьмую) и не возвращая полученный ею при браке выкуп, может свободно расстаться с родными мужа своего и жить в родительском доме, располагая замужеством по своей воле. Женщина, вступающая во второй брак, лишена права получать за себя выкуп.

Мужские беседы

Мужские собрания или беседы происходят на парадной площади или у молитвенного дома (мечеть), где, между прочих разговоров о домашних нуждах, о приобретении или улучшении своих заведений, воспоминают и о прошедших временах, о храбрых подвигах отцов своих и предков. Молодые не участвуют в беседах старших, но слушают с большим вниманием рассказы красноречивой старости и, как завет, передаваемый устами мудрого, сохраняют глубоко в своей памяти. Прочие же, более наклонные к веселости, становятся в кружок, занимаются разными, гимнастическими играми или, в угождение старикам, поют о подвигах, известных по преданию, рыцарей и кончине их; в это время старики прерывают разговор и с поникшими главами слушают певца, поправляют его ошибки. Весь ряд песни расположен по куплетам: запевала проговоривает протяжным и громким голосом один монолог своей повести, хор повторяет последние слова – и так рассказывается по порядку вся биография лица, воспеваемого и давно уже расставшегося с земными заботами. В это время мальчики, от 7 до 12 лет, останавливают свои шалости и серьезно вслушиваются в слова предания, как будто стараясь удержать их в своей памяти.

Посетители, родственники и близкие знакомые мужчин принимаются на мужской половине (в кунацкой). Их беседа заключается в разговорах об охоте и прочих занятиях, о новостях, случившихся в их аулах и в отдаленных местах гор; здесь по важности события основывается и заключение о событии. Ни в каком народе не распространяются вести с такой быстротой, как между горными племенами, в особенности если касаются подвигов партии, отбывшей на хищничество, или о неудаче ее. Они отчетливо знают обо всех предположенных движениях наших войск и какие предпринимаются оборонительные меры теми племенами, против которых составлена экспедиция со стороны русских. Такое тонкое внимание изощряет их память до того, что если бы посланному от князя к другому владетелю или к обществу, с важными поручениями, нужно было передавать изустно многосложные и самые интересные сведения, то нет ни малейшего сомнения, что он выполнит их от слова до слова без всякого изменения. Между горцами нет письменных сношений, за исключением самых важных и очень редких случаев. Одно духовенство их может назваться грамотным настолько, чтобы знать обычные тексты из Алкорана для молитв, несвободно понимая даже главные догматы веры; если же есть между ними ученые, то они весьма редки.

Обряды веры

Вера кавказских горских народов ныне почти вообще суннитская, или Омарова. Заповеди имама и ислама заключаются: верить, что Бог есть един и нет Ему равного. Бытие ангелов несомненно. Все священные книги справедливы. Магомет истинный и неложный посланник Божий, что будет другая жизнь. Добро и зло ниспосланы от Бога. Все умершие восстанут, возвратятся им души и жить будут. Во второй ислам: строго держать один месяц в году пост Рамазан; исполнять неупустительно пять раз в сутки предписанные законом молитвы; кто имеет состояние, обязан, хоть единожды в жизнь свою, посетить и поклониться гробу Магомета; каждый от избытков должен уделять десятину неимущим, как жертву, назначенную им Богом; верить свидетельству пророка Магомета о единстве Божьем – эти заповеди обязывается знать каждый мусульманин и научать детей своих с семилетнего возраста. Вот все, в чем заключается сила религиозного убеждения. Дети, не достигшие девятилетнего возраста, не могут по закону входить в молитвенный дом, но все достигшие этих лет приходят в мечеть в сопровождении духовника; здесь пастырь прочитывает над ними разрушительную молитву и, по испытании в знании веры, разрешает удостоенным не только входить в дом общей молитвы, но и по желанию родителей посещать Мекку.

Впрочем, между горскими племенами есть и язычники, как то: ингуши, карабулаки, жираховцы и некоторые из племен осетинских, которые и доныне имеют свои священные рощи и избранные для поклонения деревья, куда собираются в положенное по закону время или по обетам для принесения жертв, прося излечения хронических болезней, как то: головы, ноги, руки и прочих членов, вешают на дерево сделанные из дерева или металла пораженные части в миниатюрном виде, при других же болезнях, лихорадочных и прочих, вешают на сучья священного дерева разноцветные платки и даже лоскутья разных материй; здесь же, под этими деревьями, в особенности при пещере Вопи, где заключен прах святого мужа, составляются пиры по разным благоприятным событиям и приносятся жертвы из домашних животных для удачного исполнения предпринимаемого замысла, равным образом при рождении младенцев и поминки по умершим, – одним словом, все торжества, радостные и печальные, исполняются жрецами в заповедных рощах и при пещерах, которые и сберегаются от руки человека под общим народным проклятием. Эти три племени считают себя остатками от монгольского народа. Они имеют особенный свой язык и некоторые домашние обряды. Верят в злых и благодетельных духов, отличаются также воинским оружием: кроме ружья, шашки, кинжала и пистолета имеют копья длиной до четырех футов с древком и щиты разной величины овальной формы, обтянутые свиной кожей со стальными полосами на ремнях с тремя кольцами, и действуют ими с неимоверной быстротой и искусством. Бросаясь на неприятеля, они сплачиваются между собой и прикрывают себя щитами. Сверх прочего оружия, имеют палки из твердого дерева со стальным шарообразным набалдашником, со множеством острых гвоздей, на один дюйм выпущенных на поверхность шара, называемым топиус; это гибельное орудие, и удар его смертелен, а рана неисцелима. Мужской пол их небольшого роста, но крепкого сложения, а женский – строен и красив собою. Женщины и девицы не уступают в храбрости мужчинам и также ловко действуют оружием.

Некоторые закубанские племена: бесленеевские, темиргоевские, махошевские, убыхи и абадзехи, по сохранившимся преданиям их, были назад тому сто сорок лет язычниками и потом христианами. Этот факт не подлежит сомнению, потому что на прежних местах их жительства, около восточных берегов Черного моря и во внутренностях гор, уцелели еще следы священных лесов, где на вековых деревьях находятся и ныне остатки изображений вырезанных змей, птиц и жертвенников, доказывающих прежнее этого народа идолопоклонство. В этих же местах видны вырезанные на деревьях и поставленные на возвышениях иссеченные из камня кресты, подтверждающие христианство; но как эти племена не были укрепляемы в религии христианства, а приняв магометанство, не имели к нему полного убеждения, то и удержали некоторые христианские обряды, например: накануне 31 марта они делают из дерева небольшие кресты, ставят по своим нивам, в местных рощах и на возвышениях. С тем вместе приготовляют крашеные яйца и с наступлением 31 марта торжественно обнимают друг друга и обмениваются яйцами, но по какому сознанию делается ежегодно и в одно время это воспоминание, они решительно не могут дать отчета, относя его начало ко временам предков. Впрочем, почти все закубанские народы слабо убеждены в исламе, быть может, от безграмотности их духовных наставников. Водворение христианской веры в области кавказских народов можно отнести ко времени царствования грузинской царицы Тамары, ибо в эпоху ее жизни много дикарей, в особенности осетинского племени, были обращены в христианство, следы которого и доныне видны в уцелевших от времени и разбросанных по горам Кавказским храмах. Но, когда турки овладели Карталинией и присоединенными к ней областями, тогда они обратили все внимание на полухристиан, и в половине XVIII века водворился в горских народах ислам, исключая левую сторону горского народонаселения, где магометанская вера возникла по пришествии на Кавказ с войсками арабского полководца Абун-Муселима и осталась до нашего времени без всякого изменения.

Воспитание детей

В среднем классе дитя мужского пола, достигшее четырехлетнего возраста, лишается материнского попечения, оно отдается в отдаленные от родительского дома племена, известному своей храбростью, умом и опытностью зажиточному горцу, хотя бы он был из простого звания. Мальчик, принятый на воспитание, остается у дядьки (аталык) до совершенных лет, на всем содержании воспитателя, обязанность которого состоит: обучить питомца своего всем военным искусствам, ловкости, красноречию, хитрой скрытности и недоверию, а с этим вместе и смелости во время опасных предприятий. На этом условии аталык берет дитя на свое попечение со всей ответственностью. Этот питомец с семилетнего возраста участвует уже во всех отлетных партиях под непосредственным руководством своего наставника, от него он узнает всю воинскую гибкость, рассказами же о предках его, о их храбрости и воинственных подвигах, перешедших в предание настоящему поколению, аталык развивает способности юноши и воспламеняет молодой ум его до восемнадцатилетнего возраста. Цель такого воспитания – чтобы младенец, лишенный родительской нежности, взрос во всей строгости; из этого вытекают последствия характера его: он становится суров, груб и неискренен, а потому и лишен всякой привязанности к родительскому дому. Одна дикая воля и необузданная страсть заставляет их искать потребности жизни грабежом и убийством. Они все вообще, с некоторым весьма редким исключением, преданы корыстолюбию и скупости до самой презрительной степени, и этот унизительный порок заставляет горца быть лукавым, он не остановится обещать вам много и не исполнит ни одного из них, и без всякой совести будет встречаться с вами и повторять то же обещание, чтобы выманить, по доверчивости вашей, какой бы то ни было подарок или хороший прием – вот до какой степени они заражены бессовестностью.

Когда питомец войдет в определенные для воспитания его лета и воспитатель уверен в его физических и нравственных успехах, тогда он отвозит питомца своего в родительский дом, отдает молодого человека с рук, получает за все попечения щедрые подарки и с этого времени он считается в доме родителей молодого человека близким родственником, не только уважаемым со стороны воспитанника, обязанного помогать воспитателю и его семейству всем и во всю жизнь, но и всем родственникам его.

Дети владетельных князей отдаются на воспитание как можно далее от родительского дома, еще грудными, на попечение сторонней женщины. Вскормившая оторванного от груди матери младенца считается молочной матерью и гордится, если питомец возрастет в крепком и сильном телосложении. Дети ее мужского пола вступают с воспитанником в родство молочных братьев; эта связь нового стороннего родства считается у горцев в большом уважении и почестях. Молочные братья везде готовы жертвовать за него жизнью. После семилетнего возраста дитяти воспитательница передает питомца своему мужу для образования, приличного его званию и назначению. С этого времени он оставляет женскую половину и переходит к дядьке. По окончании воспитания молодой человек возвращается в отцовский дом; отец при встрече с сыном после столь долговременной разлуки не изъявляет излишней радости и едва обращает на него свое родительское внимание, но все прочие домашние, мать и женское родство приходят в совершенный восторг. Вся же нежность со стороны отца выказывается в празднестве, которое дает он в честь сына. Новоприбывшего помещают в отдельном строении, к нему назначается особая прислуга и опытный немолодых лет уздень (дворянин) для руководства и советов молодому князю; впрочем, этот новый член семейства, совершенно чужд взаимного с родными сочувствия: он по непреклонной воле своей и независимости от родительской власти отлучается из дому на грабежи и разбои или, по прихоти, куда поведет его первая зародившаяся мысль – здесь никто не может остановить молодого человека от предпринятого намерения. Такие подвиги не почитаются у горцев предосудительными, особенно если они настроены против иноверцев. Все, что признано в благоустроенных обществах образованного народа преступлением, у диких сынов Кавказа считается достоинством рыцарским, а потому: кто больше имел практики в грабежах и больше пролил крови, тот приобрел общее уважение и считается героем; о нем гремит во всех горах разнесшаяся слава, и дела его передаются в изустных преданиях отдаленному потомству.

Воспитание женского пола

Дочь с младенческих лет приучается матерью и другими родственницами ко всем рукоделиям, она должна знать все домашние труды, не заботясь о светском приличии или этикете, чуждых вовсе дикому состоянию горцев; но и за всей патриархальной простотой они не лишены женского кокетства: девица, как бы ни занята была работой, не пропустит ни одного свободного случая, чтобы не посмотреться в зеркало или даже в зеркальный осколок, сберегаемый в ее кармане, и не сделать несколько граций в движениях лица и глаз, в поправке головной прически. Всякая девица с семилетнего возраста носит кожаный из мешины или сафьяна корсет, стянутый сколь возможно туго и зашитый наглухо, чтобы образовать тонкую форму талии; эта шнуровка остается до замужества неприкосновенной, никто не может снять ее, кроме мужа: он при первом посещении молодой жены своей разрезает это брачное таинство кинжалом или ножом, как будто этим символом покоряет избранную в подруги своей жизни и непреклонной своей воле, повиновению и чистоте поведения. Этот первый шаг напоминает ей, какая участь ожидает виновную за нарушение супружеской верности.

Народные сходки, или совещания

Всякое совещание, в случаях важных и сопряженное с общей безопасностью или пользой, составляется не из одного племени: сюда приглашаются не только союзные народы, но и заключается мирное условие с враждебными племенами, которые сколько бы ни были в неприязненном сношении, не в праве уклоняться от общего дела. Везде рассылаются вестники и назначается место и время, куда должны стекаться князья, уздени трех степеней со всеми своими вассалами, а также духовенство и почетные старшины с опытными стариками. Всякое племя имеет при себе гадателя, или авгура, к которым горцы благоговеют. Когда собрание удовлетворительно, тогда один из почетных духовных лиц предлагает омовение, после которого весь собравшийся народ с полным умилением становится на молитву; в это же самое время гадатели закалывают животных, избранных для узнания будущего, рассматривают их внутренности и предсказывают успешное или неудачное исполнение принятого намерения, потом закланные жертвы разбираются по частям для приготовления пищи. По окончании молитвы и когда все собрание займет по достоинству свои места, гадатели объявляют свои предсказания, их выслушивают с глубоким вниманием, и, если они благоприятны, тогда начинается совещание: первые голоса подаются духовенством, потом княжеские, а за ними уздени и старики, но ни один из молодых людей, как бы ни был в почете, не может вмешиваться в мнение старших, они все в почтительном уважении выслушивают решение старших.

Если князьям нужно объясниться между собой при собрании или при некоторых лишних для них людях, в таком случае они употребляют известный только между ними язык, называемый макобза, которому научаются с малолетства один от другого и сохраняют между собой, как тайну. Когда совещание кончилось, и план предприятия утвержден общим голосом, тогда начинается пир, особенно при благополучных предсказаниях. Все собрание разделяется, по мере почетных особ, на кружки, где также не участвуют молодые люди. После почетного стола начинается другой – для молодых людей высокого рода, а наконец, доходит до простых воинов и заключается трапезой слуг; по окончании всей этой процессии подтверждается клятвой сделанное условие, и собрание распускается.

Если при совещании положено собраться военной силе в большом количестве и идти на разорение одной из наших пограничных станиц или деревень, тогда избираются предводители по одному в каждом племени: жребий выбора падает на князя или узденей 1-й и 2-й степени, известных опытной храбростью, а также нередко избираются и духовные; все же прочие, вошедшие в состав каждой когорты, повинуются безусловно своим предводителям и отправляются по разным направлениям к назначенному для всей массы пункту, с условием, когда и где должны соединиться на возвратном пути. При таких обстоятельствах скопище союзных племен старается обмануть бдительность нашей кордонной стражи и, чтобы вернее выполнить свои предположения, распускает ложные слухи о своем движении и намерении, стараясь тщательно скрыть настоящую цель свою; эти слухи передаются нам лазутчиками, по словам которых и делается распоряжение соединить силы к той стороне, которой более угрожает мнимая опасность, следовательно, отвлечение войск к защите места, назначенного от набега горцев, обессиливает другие пункты кордонной цепи, тогда неприязненная партия поспешно следует к настоящему месту своего назначения, ослабленному защитой, и предприятие совершается удачно, тем более что помощь к подвергшимся огню, грабежу и убийству не в силах подоспеть своевременно, в особенности против такого неприятеля, которого набеги и действия так быстры, как молния.

Окончив удачный или неудачный подвиг, вся партия разделяется на три или четыре части, смотря по обстоятельствам: первая, передовая, – для открытия опасности, вторая – по обеим сторонам средней колонны, при которой находятся пленные и прочая добыча, и третья, самая сильнейшая, сзади – для прикрытия ее. При переправах через реки сохраняется тот же порядок; но если они имеют за собой преследователей и завяжется перестрелка, тогда партия будет держаться до последней возможности, и, если силы их начнут ослабевать и сопротивление более невозможно, они для облегчения своего бросают добычу, и партия рассыпается в разные стороны – таким образом, всякий избирает себе возможный путь к спасению; иногда же этот маневр делается с умыслом, чтобы разъединить наших казаков и отвлечь их сколько можно далее от пехоты; когда же расстояние увлекшихся преследованием за рассыпавшейся партией горцев будет соответствовать их умыслу, в это время разбросанная партия, по сигналу крика «гяур!» (неверный), в одно мгновение оборачивается лицом к преследователям, занесшимся без всякой осторожности, и, сплачиваясь в несколько частей, дружно и с ловкостью нападают на слабых казаков и гонят в беспорядке до главной нашей колонны или каре, а приблизившись несколько далее пушечного выстрела, они дружно останавливаются и принимают направление к переправе и к условленному месту, когда же опасности более не предвидится, удаляются к горам, где располагаются для отдыха, и по разделе добычи разъезжаются по своим домам. Если подвиги благоприятствовали и удачно исполнены, тогда возвращение каждой части партии к своему аулу предварительно торжествуется стрельбой из ружей, сопровождаемой скачками и радостным криком. Но при неудаче и потере въезжают в аул ночью со всей возможной тишиной, и тела убитых, которые почитается по закону за смертельный грех и стыд оставлять на поле битвы, развозятся по домам; и первый блеснувший на востоке луч утренней зари наполняет всю деревню неистовыми криками; тогда родственники обоего пола сбегаются в дом горести. Здесь мать, потерявшая сына, жена – мужа или сестра – брата, растрепав волосы, разодрав на себе одежду, бьет и царапает грудь и лицо, приговаривая, что покойник дрался, как лев, но, уступая, сам решился умереть со славой, не отдаваясь живым в руки гяуров (неверных); похороны делаются по обыкновению, но камень над могилой ставится с надписью его подвигов и с изображением, каким орудием он убит. Бывали, однако же, примеры, что партия горцев окружалась со всех сторон нашими войсками, так что всякое средство к спасению невозможно. В такую критическую минуту первый предводитель партии сходит с лошади и тут же закалывает ее, примеру его следует вся партия, из этих трупов складывают род завала, и при пении предсмертной песни защищаются до последнего оставшегося в живых[18 - Подобный случай был в 1818 году: центральный начальник Кавказской линии, артиллерии полковник Ю. П. Коцарев, преследуя разбойника, известного во всех горах своей неустрашимостью и жестокими беспощадными грабежами, Дженбулата, с восьмьюстами отчаянных абреков, нагнал его при переправе через реку Терек, благоразумным и быстрым движением окружил партию отчаянных со всех сторон, отняв всякую возможность к спасению, заставил их в засаде своей из животных биться до последнего. Все, исключая одного, спасшегося каким-то чудным случаем, перебиты так, что ни одного не осталось раненым. Память о Коцареве и до настоящего времени страшна горцам: они без содрогания не могут вспоминать о смерти страшного в набегах Дженбулата.]. Если же горцы предупреждены об угрожающей опасности какому-нибудь аулу, тогда в то же время извещаются ближайшие соседственные ему аулы с призывом принять участие в обороне и в то же время делаются оборонительные приготовления. Все лесистые места по проложенным дорогам перерываются канавами и делают завалы, последние занимают горцы всеми своими силами, исключая часть из них, назначенную для наблюдения за движением неприятельским, эта передовая стража завязывает дело с нашими стрелками или конницей, стараясь наводить преследователей на засады. Но при крайних опасностях и слабой уверенности на защиту они на возвышениях лесистых гор ставят сметливых людей, и первый из них, где ближе угрожает опасность, зажигает нарочито приготовленный костер, от показавшегося дыма его принимает другой и так далее; по этому незатейливому телеграфу стекаются к тому месту или аулу, со стороны которого показался первый признак дыма, со всех сторон вспомогательная защита. Случается также, что такое призывание на помощь повторяется несколько раз, и сикурс (помощь, поддержка. – Изд.) усиливается. На плоских же местах, не огражденных горной природой, горцы все вообще бывают конные и дерутся против нашей кавалерии с удивительным искусством и стойкостью; но с приближением пехоты нашей с орудиями ретируются к горам или в лесистые места, не имея духу атаковать пехоту нашу на чистом поле: не только вполовину силой, но и одной роты довольно остановить напор до 800 и более горцев. Вообще, в Центральной полосе и на Правом фланге Кавказской линии горцы дерутся конными, за исключением таких случаев, если бы нападение обращено было прямо на жилища, тогда, отправив жен и детей со всем имуществом в горы и леса, мужчины остаются в домах, избранных для удобной обороны, и отстаивают до последней возможности каждый из них; но если бы сопротивление не могло удерживать занятой ими защиты, тогда постоянно переходят в другие сакли, которые ближе к горам или лесу, чтобы в последнем, крайнем случае можно было иметь верное спасение, на плоскости же остаются одни конные для удержания неприятеля от стремительного нападения. Горцы Левого фланга более действуют пешими, по причине гористых и неприступных лесистых местностей; конные всадники их далеко уступают закубанцам и Кабарде, но пешие они дерутся отчаянно и с таким ожесточением, что, если меткий выстрел из ружья или пистолета изменил руке и глазу горца, тогда он выхватывает кинжал и, чтобы вознаградить свой неудачу, бросается с бешенством к неприятелю, несмотря на неравное число врагов своих, и если не встретит отчаянного удара штыка, то погибель защищающегося неизбежна. Впрочем, в нынешнее время все изменилось, и воинственный дух в горском народе вышел из той важности, которую должен бы был наследовать от предков своих.

В прошедшем столетии и в начале настоящего, когда еще Большая Кабарда разделялась на четыре самостоятельных княжеских владения: Кайтукина, Бек-Мурзина, Атажукина и Мисостова, одно от другого независимое, князья их имели неограниченную власть над своими подданными и, как представители каждый своего удела, удерживали самостоятельность свою наблюдением за равновесием прочих владетельных особ, не унижая власти каждого из них и не подчиняясь мнению сильного; в противном случае порождались несогласия в защиту прав и равного достоинства, сохраняемого свято в их обычаях. Тогда Большая Кабарда вместе с Малой, под владетельным управлением князя Бековича-Черкасского, могла выставить до пятнадцати тысяч панцирников. Это не простые воины, которыми мог бы назваться каждый кабардинец, нет! Это люди, испытанные в военном бою, это рыцари, готовые на жизнь и смерть. Вооружение их состояло из лука с пятьюдесятью в колчане стрелами, сабли дамасской и пистолета – вот весь боевой снаряд панцирника. Каждый из них имел помощника, избранного из отважных товарищей, обязанного защищать господина своего во время военное до последней возможности. Редко были случаи, чтобы избранный в это почетное звание пережил своего рыцаря: оба они должны пасть один подле другого или оставшегося в живых ожидает посрамление не только в его лице, но и на все его потомство.

Суеверие

Ни в одном народе нет столько суеверия, как у кавказских горцев: все, что было им внушено во время детства, передано в рассказах о бесплотных духах, привидениях, мертвецах и прочих чудесах, доступных самому грубому невежеству, – всему верят с такой искренностью и убеждением, как будто всякий из них был личным очевидцем чудесных событий. Нет горца, который бы не был уверен в заговоре всякого огнестрельного и холодного оружия и в колдовстве разного рода. Муллы, пользуясь суеверием народа, выписывают из Алкорана молитвы и, зашивая их в сафьянные свертки разной формы и цвета, отдают желающему (конечно, не без возмездия), и эти талисманы, или амулеты, нашиваются на бешметах и верхнем платье с полным убеждением в чудесах этого таинства. Но если бы, несмотря на эту защиту, встретилось с горцем какое несчастье, и даже рана или смерть на войне, тогда духовник приписывает такой случай противодействующей причине. Ворожба их разделяется на несколько степеней: бобы; нитки, перепутывающиеся между пальцами, и по фигурам, какие будут сплетаться, заключается событие будущего; утренние и вечерние зори. Здесь определяются предсказания по всходу солнца и чем появление его окружается: лучами или облаками, какого цвета и фигур – по этим признакам предсказывается будущее. Нашептыванием на разные коренья, травы и воду исцеляются все воспалительные болезни и лихорадки; против последней муллы дают отписи из Алкорана. Наружные язвы, в особенности раны, исцеляют соком из трав, ими знаемых, или из них же составленной мазью; но, прежде чем должны приступать к постоянному лечению, рану очищают растопленным свежим коровьим маслом в такой температуре, что едва больной может выносить, и эта операция повторяется три и более раз, смотря в каком положении будет рана. Такое предварительное очищение язвы предотвращает от дикого мяса и антонова огня, и с помощью травных мазей или пчелиного пластыря, находимого в ульях вроде гнета, рана скоро исцеляется. Опытность горцев в лечении ран как свежих, так и застарелых, от какой бы они причины ни произошли, никогда не допускает до такого состояния, чтобы больной мог лишиться пораженного члена, и потому между горцами за редкость можно встретить изуродованного или калеку, за исключением естественных причин. Костоправы горцев заслуживают всякого удивления: искусство их и легко, и всегда верно.

Если же нужно узнать удачу или худые предсказания замышляющей партии на грабеж, тогда гадатели, или авгуры, закалывают годовалого барана; по снятии кожи и по очищении внутренности вся туша кладется в котел, наполненный водой, и ставится на огонь; когда же мясо будет сварено, тогда, вынув из котла, разделяют его по частям, но кость правой лопатки тщательно очищают от мяса и вторично кладут в котел, кипятят до совершенного обнажения от покрывающих ее частей, так чтобы все линии на кости лопатки были ясны: по этим чертам горский хиромантик разгадывает счастье или неудачу предпринимаемого намерения; если признаки не благоприятствуют, тогда партия разъезжается по домам до другого случая. Это ворожба военных предприятий.

Администрация и некоторые законы

Всякое племя разделяется на четыре сословия: а) княжеское; б) уздени 1, 2 и 3-й степени (первые две степени суть потомственные дворяне высшего класса, получившие звание свое от султанов, последние возводятся в это достоинство за заслуги, а иногда по капризу владетельных князей. Владелец, желая возвысить слугу своего или подданного, жалует в уздени и одаривает избранного конем, своим оружием и одеждой, снятой с плеч своих: почему этой степени дворяне называются княжескими; они избавляются с семейством от всех княжеских работ, кроме готовности быть всегда, везде и во всяком случае при лице своего господина); в) вольноподвластные, поселившиеся на условиях в княжеском владении, и г) крепостные, приобретенные покупкой или наследованные от предков. Все эти классы повинуются владельцу. Но поселившиеся на условиях могут, по желанию своему, переходить от одного владельца к другому, и желания их не могут быть остановлены помещиком, и иже [не может]распространить власть свою на собственность переселяющегося; впрочем, такие примеры редки: надобно, чтобы были сильные к тому причины со стороны владельца, иначе ни один не решится нарушить изустного условия, оно для горца свято. Что же касается крепостных, то воля князя не ограничена как в жизни, так и в имуществе; этот класс людей безмолвно покоряется своей участи; на нем лежат все хозяйственные владельческие работы; одним словом, князь есть закон, и закон грозный[19 - Со времени подданства России все, под именем мирных, более управляются под покровительством нашим, и самовластие владельцев ограничено нашими законами и правилами, особо изданными, дабы дать всякому справедливую защиту против сильного.]. За всем тем, как бы ни тяжела была участь рабов, но они не подвергаются телесному наказанию, или другим истязаниям и утеснению: свободно производят полевые и все прочие работы, платя князю условную долю от заработков, все же прочее приобретение остается в их пользу. Бывают, однако же, случаи, что нерадивые и непотребной жизни крестьяне подвергаются наказанию, но такие примеры также редки. Если же крестьянин бежит, учиня воровство или убийство, и будет отыскан, то уличенный в таком поступке подвергается смерти или жестокому истязанию и лишению собственности, смотря по преступлению; семейство же его, как малонадежное к пользе владельца, продается поодиночке в разные руки, и тем истребляется зло, как зараза, легко прилипающая к слабым и распространяющая плод свой от малейшего соприкосновения.

За несправедливую обиду претендатель тут же должен обличить виновного перед посторонними свидетелями и отмстить при них же за понесенное нарекание, если только обидчик не принесет перед всеми обиженному извинения; хотя это примирение и должно бы уничтожить всякое негодование, но горец так щекотлив и мстителен, что никогда не забывает самомалейшей обиды и будет изыскивать все средства отплатить за себя, если бы на это нужно было десять лет времени. Для разбора же подобных дел между князьями, если нанесенная обида не может оканчиваться миролюбием и если обиженный не замышляет кровавого мщения, то может просить адата[20 - Адат – суд по правам древних обычаев, шариатский же суд – по разуму Алкорана.].

Все домашние несогласия или разбор семейных ссор судятся и разбиваются главой семейства, а потому никакая власть не может вмешиваться в семейные раздоры, не подвергаясь посрамлению. Как бы ни жестоко было домашнее наказание, никто из мужчин не вправе спрашивать ни о причине жестокости, ни о здоровье женского пола: эта обида и стыд очищается только кровью; одни мы, христиане, исключены из ответственности по незнанию нашему этого обычая, но если вы обратите внимание на лицо, к которому относится вопрос ваш, то можете заметить недовольную мину горца, онемевшего от такой неожиданности.

Некоторые законы из алкорана

По шариатскому закону, из книги Муада Зода, определяется: «Если родные дети или ближайшие наследники знали и видели, что отец их или родственник продал или подарил какую вещь, даже часть имущества, стороннему лицу и о том умолчали, то по смерти первого приобретателя не вправе иметь судебный иск о возврате подаренного, ибо в книге Алкорана Шархумиг Масурль Бахрен сказано, что всякий подарок, чего бы он ни стоил, не может быть отобран ни подарившим оный, ни наследниками его». В книге Дурах Мухтора говорится что если наследники, желая возвратить подаренное отцом их или родственником, будут утверждать, что подарок перешел к взявшему его не добровольным путем, а принят в лихоимство, и если со стороны ответчика будет достаточное опровержение, то суд далее не может продолжаться, и претендателям отказывается даже и в таком случае, если бы со стороны их представлены были свидетели.

Всякое завладение чужой собственностью или воровство без убийства не считается у горцев уголовным преступлением, и потому разбор жалоб их решается шариатом по разуму статей Алкорана, приличных обстоятельствам, или же по преданиям древних обычаев. Первый, как зависимый от понятия духовенства, большей частью, или, лучше сказать, без исключения, не бывает соразмерен удовлетворению претензии. Все решение заключается на произвольном толковании священной книги, следовательно, с пристрастием со стороны задобрившего судью; в этом случае горцы прибегают, кроме рабского состояния, к адату, и решение избранными в судьи стариками не подлежит уже никакой апелляционной форме: оно обсуждено и решено по строгой совести и опытными примерами. Впрочем, эти дети природы, не постигающие ни письменности, ни гражданских прав в защиту своей собственности, всегда почти рассчитываются с обидчиками по своим привычкам, тем же взаимным порядком, и всегда с лихвою: зачинщик, как виновный, не имеет права искать законной защиты, зная, что дело продлится до неопределенного времени, и что, по обычаю их, такого рода возмездие слишком свойственно, да и никто не может протестовать о самоуправстве в таком народе, где всегда и все совершается на праве сильного.

К числу гражданских законов принадлежат также и духовные обряды:

а) исполнять все заповеди, молиться усердно и уделять неимущим, калекам и изуродованным десятину от избытков;

б) каждую пятницу, седьмой день в неделе (джума гун), собираться в мечеть (молитвенный дом) для общей молитвы;

в) в два годовых праздника Рамазан держать пост, продолжающийся от начала рождения луны до появления новой, совершать моление в мечети. Обряд поста заключается в строгом воздержании, и потому ни один магометанин весь день не употребляет ни пищи, ни питья до появления первой звезды, тогда начинается пир и продолжается до полуночи; потом прочитывается молитва, и всякий предается сну; с первой же появившейся денницей все просыпаются, делают омовение и становятся на молитву, выпив один или два глотка воды, разведенной солью, как бы к возбуждению жажды для перенесения вместе с голодом. Таким образом продолжается это воздержание двадцать восемь дней, в память побега из Мекки в Медину пророка их, Магомета, и укрывательства его от преследования. В последний день поста, после заката солнечного, несколько молодых людей выходят вооруженными за аул и занимают высоты, а некоторые помещаются на крышах домов своих и стерегут появление луны: первый узревший с радостным криком делает выстрел, от него принимают другие, тогда открывается повсюду празднество, поздравления и угощения, продолжающиеся семь дней в скачках, пляске и других забавах. Праздник же, называемый Курбан-байрам, состоит из трех дней и принят с меньшей важностью;

г) всячески стараться воздерживать себя от соблазна женщин, пьянства и воровства;

д) в молитвенном доме соблюдать всю строгую благопристойность, не разговаривать даже шепотом, не оглядываться по сторонам, не заводить споров, а тем более драки и не оспаривать ложной клятвой, а предаться от глубины сердца единому Богу.

Наблюдение за таким порядком относится к обязанности владельца. Если кто учинит воровство в том ауле, где живет, хотя на цену одного рубля и менее, подвергается уплате двадцати рублей серебром. Кто уворует у родных, когда имение, в котором он сам имеет часть, еще нераздельно, не подвергается никакому изысканию. Если же раб украдет у господина своего или последний у раба, оба не подлежат пени. Учинивший в мечети спор платит десять рублей серебром, но по решению шариата проситель, или ответчик, за неправильный иск платит три рубля серебром в пользу владельца. Кто не явится в молитвенный дом хоть один раз в сутки[21 - Набожные старики должны быть в молитвенном доме пять раз в сутки.], тот платит пени три рубля серебром, если он совершенных лет и не был одержим болезнью. Если всякий возвратившийся из отлучки до заката солнца не был в мечети, платит три рубля серебром; но если же он прибыл в дом свой в сумерках, не подлежит наказанию. Все штрафы от узденей и вольных принадлежат владельцу, а штрафы, взыскиваемые с холопей, – господам их. Если же сам владелец или холоп его будут уличены в воровстве, платят штраф по пятидесяти рублей серебром в пользу всего аула; равным образом владелец платит в пользу аульной кассы десять рублей серебром, если он не был в мечети на семидневной молитве. О дознании виновных выбираются всем аульным обществом депутаты, или надзиратели поведения: без их свидетельства о нарушении постановленных обычаями правил никто не может налагать штраф; но если бы обвиняемый оказал сопротивление в уплате налагаемого взыскания, тогда депутаты берут от него против воли двух быков или коров в пользу главного владетельного князя; если же воспротивился бы такому налогу и сам владелец, тогда все аульное общество настоятельно взыскивает с него пятьдесят рублей серебром в пользу общественную, и он не может отказаться, не подвергаясь нареканию или потере уважения. Как сам главный владелец, так и частные не вправе назначать денежное наказание, ибо эта повинность воспринимает свое действие тогда только, когда вина открыта депутатами и виновный будет уличен.

Закон уголовный более отличается строгостью от гражданского: убийцы преследуются кровомщением, если только не войдут в положение обеих сторон люди, заслужившие общее уважение, чтобы склонить враждующие стороны к денежному вознаграждению; тогда только мстительное убийство, изобретаемое всякими дозволенными и недозволенными средствами, может остановить самое жестокое мщение; но если враждующие стороны не могут окончить ненависти своей мирным согласием, то кровная месть превзойдет всякую меру жестокости и не будет еще удовлетворена, если бы истребилось до последнего одно из враждующих семейств. Такое кровомщение может простираться до седьмого колена или до того времени, когда у потомков обеих сторон не останется в памяти и следов вражды предков их; но такой случай почти несбыточный: матери передают грудным детям своим о нанесенном оскорблении их фамилии, и дитя, всасывая с молоком ненависть и мщение, делается с возрастом новым и сильным врагом виновного – и кровопролитие бесконечно!

Нередко бывают и такие случаи, что по истреблении одного из враждующих семейств не останется ни одного мстителя ни из домашних, ни даже из родственников, тогда этот кровавый обет принимают на себя друзья или сторонние, и междоусобие с такой же жестокостью и хитростями всякого рода, допускаемыми обычаем, возобновляется. Так неизменны горцы и так непоколебимы в своем честолюбии: всякий из них нелегко забывает свою обиду, если не омоет ее потоками крови.