Юмор правителей России от Керенского до Путина

Или – вот такой, явно иронический, приказ: «Тов. Цурюпа! Не захватите ли в Германию Елену Федоровну Размирович? Крыленко очень обеспокоен ее болезнью. Здесь вылечиться трудно, а немцы выправят. По-моему, надо бы ее арестовать и по этапу выслать в германский санаторий. Привет! Ленин».

Опытный спорщик

Семья Ульяновых была степенная, в доме царила немецкая дисциплина. Но отец приучал сына Володю к спорам и шуткам: «Илья Николаевич больше всего любил пикироваться с Володей. Он, шутя, ругал гимназию, гимназическое преподавание, очень остро высмеивал преподавателей. Володя всегда удачно парировал отцовские удары и, в свою очередь, начинал издеваться над народной школой, иногда умея задеть отца за живое. Никто из них при этом, разумеется, серьезно не сердился, и жили они очень дружно». Отец хотел воспитать их него крепкого спорщика. С тех пор Ленин полюбил дружеские «поддевки», нередко провоцировал споры. Считали такую пикировку своеобразной гимнастикой ума.

Был он угрюм или общителен? По-разному случалось. Многое зависело от внутреннего графика «работы». Из детства – ленинское выражение, которым он обеспечивал себе тишину и покой для размышлений и писаний: «Осчастливьте своим неприсутствием!» Это юмор в стиле чеховских героев.

Шалил он нечасто, но достаточно артистично. Сестра товарища Ленина, Анна Ульянова-Елизарова вспоминала такой выразительный эпизод из детства брата. «Маленький братишка Митя, в возрасте трех-пяти лет, был очень жалостливый и не мог никак допеть без слез «Козлика». Его старались приучить, уговаривали. Но только он наберется храбрости и старается пропеть, не моргнув глазом, все грустные места, как Володя поворачивается к нему и с особым ударением, делая страшное лицо, поет:

Напали на коз-лика се-рые вол-ки…

Митя крепится изо всех сил.

Но шалун Володя не унимается и, сделав страшное лицо, продолжает:

Оста-а-вили ба-бушке ро-ожки да но-ожки…

Малыш не выдерживает и заливается в три ручья».

Есть и другой похожий мемуар.

Однажды дети – Ульяновы и их гости – читали вечером «Вия» Гоголя. Владимир заметил, что один из слушателей опасливо отодвигается подальше от темного окна. И обратился к нему замогильным голосом: «Посмотри в окно. Вглядевшись, увидишь освещенную свечами церковь, посередине фоб, у гроба бурсака Хому Брута… Взгляни, какое у него испуганное лицо… Вот начинает носиться по воздуху гроб, чуть не задевая его…» «Клиент» был образцово напуган.

Потом Ульянова «перепахал» не слишком веселый Чернышевский и, наконец, классики марксизма. Главным острословом среди марксистов был и остается Фридрих Энгельс – жизнелюб, мысливший афористически. Ленин брал на вооружение многие его крылатые выражения – например, боролся с врагами с помощью такой риторической комбинации: «Здесь каждое слово – ночной горшок, и притом не пустой».

Но Ильич иногда выпускал в мир и собственные колкости.

– Не мудрствуй лукаво, не важничай коммунизмом, не прикрывай великими словами халатности, безделья, обломовщины, отсталости.

– Были бы трупы, а черви всегда найдутся.

И так далее. А без таких фраз хорошим спорщиком не станешь.

После одной из первых студенческих революционных историй пристав сказал потомственному дворянину Ульянову:

– Ну что вы бунтуете, молодой человек, – ведь стена! Ответ, однако, получился совершенно неожиданный.

– Стена, да гнилая – ткни, и развалится!

Безусловно, это реприза и недурная. Даже, если легендарная. Впрочем, очень похоже на подлинного Ульянова.

Однажды в эмиграции, в европейской сутолоке, Ульянову пришлось провожать подругу детства Надежды Крупской – Ариадну Тыркову-Вильямс – писательницу, сторонницу кадетской партии:

«Дорогой он стал дразнить меня моим либерализмом, моей буржуазностью. Я в долгу не осталась, напала на марксистов за их непонимание человеческой природы, за их аракчеевское желание загнать всех в казарму. Ленин был зубастый спорщик и не давал мне спуску, тем более что мои слова его задевали, злили. Его улыбка – он улыбался, не разжимая губ, только монгольские глаза слегка щурились – становилась все язвительнее. В глазах замелькало острое, недоброе выражение… Я еще задорнее стала дразнить Надиного мужа, не подозревая в нем будущего самодержца всея России. А он, когда трамвай уже показался, неожиданно дернул головой и, глядя мне прямо в глаза, с кривой усмешкой сказал: – Вот погодите, таких, как вы, мы будем на фонарях вешать.

Я засмеялась. Тогда это звучало как нелепая шутка.

– Нет. Я вам в руки не дамся.

– Это мы посмотрим».

Такие милые издевательские шутки – они из детства, они как настойка домашнего производства.

В Париже Ленин познакомился с популярным французским шансонье Гастоном Монтегюсом. «Рабочие встречали его бешеными аплодисментами, – вспоминала Крупская, – а он, в рабочей куртке, повязав шею платком, как это делали французские рабочие, пел им песни на злобу дня, высмеивал буржуазию, пел о тяжелой рабочей доле и рабочей солидарности».

Они познакомились, однажды заговорились до утра.

Репертуар Монтегюса Ленин знал наизусть и частенько напевал его. Но особенно запомнилась песенка о том, как «депутат ездит собирать голоса в деревню, выпивает вместе с крестьянами, разводит им всякие турусы на колесах, и подвыпившие крестьяне выбирают его и подпевают: «Правильно, парень, говоришь!»» А затем, заполучив нужные ему голоса и 15 тысяч франков депутатского жалования, этот же «народный избранник» преспокойно предает в парламенте интересы избравшего его народа. Поэтому, возвращаясь с предвыборных собраний, Владимир Ильич частенько иронически «мурлыкал монтегюсовскую песенку: «Верно, парень, говоришь!»»

В эмиграции они развлекались, как могли. В Италии его учили ловить рыбу «с пальца» – с помощью выражения «дринь-дринь». В конце концов, он и сам полюбил это итальянское присловье – и местные дети так его и прозвали – синьор Дринь-Дринь. Ленин давно уже уехал, а итальянские дети всё спрашивали Горького:

– Как живет синьор Дринь-Дринь? Царь не схватит его, нет?

Большевик Сергей Багоцкий вспоминал, что дни приезда гостей были для Ленина «настоящим праздником, он оживлялся, молодел, много шутил и смеялся… Он горел желанием приобщиться к непосредственной активной работе, и это хоть в виде суррогата ему давали приезды с мест товарищей, привозивших с собой воздух активной борьбы». Эти мемуары касаются жизни Ульянова в Польше – сравнительно размеренной, но внутренне напряженной, тревожной. Но главное, конечно – «много шутил и смеялся».

Кстати, и Надежда Крупская – в особенности в молодые годы – была не чужда иронии. Да и ее мемуары – столь прямолинейные и пресноватые на первый взгляд – написаны с недурным чувством юмора. На втором плане. А иначе они бы и не ужились. А он потчевал ее (да и её милейшую родительницу) старыми проверенными шутками: «Какое самое большое наказание за двоеженство? – Две тещи».

О, рассмейтесь, смехачи!

Из некоторых воспоминаний о Ленине складывается образ эдакого фанатика, преданного своей политической звезде и мало о чем думающего, кроме борьбы за социалистическую революцию. Это угрюмая личность, способная к острому сарказму, но далекая от добродушного юмора.

В подтверждение этой схемы обычно приводят случай, по-видимому, достоверный, известный в разных пересказал – о прогулке Ленина в Альпах вместе с одной соратницей: «Ландшафт беспредельный, нестерпимо ярко сияет снег… я настраиваюсь на высокий стиль… уже готова декламировать Шекспира, Байрона. Смотрю на Владимира Ильича – он сидит, крепко задумавшись. И вдруг выпаливает: «А все-таки здорово гадят нам меньшевики!»

Конечно, жизнь его была подчинена политике и революции. Но ведь не отказался он от прогулки в Альпы! И в России любил бродить по лесам. И воспоминания о Волге всегда вызывали в нем ностальгию. А в этой истории про реплику о меньшевиках явно сказался и юмор Ленина. Ведь опытный революционер отлично понимал, что его спутница на фоне горной красоты ждала от него не такой реплики…

Роботом он не был – и Есенин во многом прав в своем определении Ленина: «Застенчивый, простой и милый, он вроде сфинкса предо мной. Я не пойму, какою силой сумел потрясть он шар земной». Милый – это, конечно, кому как. Но простота и естественность были ему свойственны. По крайней мере, природу и музыку он любил – и, например, Бетховеном восхищался вполне квалифицированно.

«Ничего не знаю лучше «Apassionata», готов слушать ее каждый день. Изумительная, нечеловеческая музыка. Я всегда с гордостью, может быть, наивной, думаю: вот какие чудеса могут делать люди!.. Но часто слушать музыку не могу, действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в грязном аду, могут создавать такую красоту. А сегодня гладить по головке никого нельзя – руку откусят, и надобно бить по головкам, бить безжалостно, хотя мы, в идеале, против всякого насилия над людьми», – это одно из самых известных ленинских признаний.

Рассказ о любви вождя к бетховенской «Апассионате» однажды даже экранизировали… Ленин беседует с Горьким, они ведут добродушный, хотя и принципиальный, спор, и тут в квартиру заходит известный пианист Исайя Добровейн – и начинает играть Бетховена. Ленин наслаждается и произносит тираду, которую мы уже знаем…

Но основой его неуемного характера, а также политического стиля, был, конечно же, юмор. Недаром в кино и на сцене Ленина чаще всего играли комики, характерные актеры!

А Александр Куприн, который Ленина, скажем, несколько демонизировал, после разговора с ним дал ему такую характеристику: «Реплики в разговоре всегда носят иронический, снисходительный, пренебрежительный оттенок – давняя привычка, приобретенная в бесчисленных словесных битвах». Эту искушенность в поддевках и пикировках писатель уловил очень точно.

Ульянов создавал в партии смеховую, игровую атмосферу, которая сочеталась с железной дисциплиной. Очень важный сплав! Смех сопутствовал большевикам всегда – на заседаниях, на съездах, на митингах. Тон задавал вождь.

Один из лучших словесных портретов Ленина принадлежит Максиму Горькому – отнюдь не юмористу и не апологету иронического отношения к жизни. Он толковал:

«Никогда я не встречал человека, который умел бы так заразительно смеяться, как смеялся Владимир Ильич. Было даже странно видеть, что такой суровый реалист, человек, который так хорошо видит, глубоко чувствует неизбежность великих социальных трагедий, непримиримый, непоколебимый в своей ненависти к миру капитализма, может смеяться по-детски, до слез, захлебываясь смехом. Большое, крепкое душевное здоровье нужно было иметь, чтобы так смеяться…» Ленин говорил Горькому – как будто хотел обратить его в свою веру: «Это – хорошо, что вы можете относиться к неудачам юмористически. Юмор – прекрасное, здоровое качество».

Правда, в 1919 году тот же Горький как-то раз с раздражением говорил Корнею Чуковскому о Ленине: «Хохочет. Этот человек всегда хохочет». Но обыкновенно ленинская смешливость его все-таки умиляла.

Вторила Горькому и женщина, которая знала товарища Ульянова лучше других – Надежда Константиновна Крупская: «Улыбался очень часто… Ух, как умел хохотать. До слез. Отбрасывался назад при хохоте…» Как часто этот прием отрабатывали актеры, загримированные под вождя мирового пролетариата…

И Анатолий Луначарский – человек неглупый, с писательским взглядом – отмечал в Ильиче именно склонность к комикованию: «Улыбка на его лице появлялась чаще, чем у любого другого… Работали в Совнаркоме споро, работали бодро, работали с шутками. Ленин добродушно принимался хохотать, когда ловил кого-нибудь на курьезном противоречии, а за ним смеялся и весь длинный стол крупнейших революционеров и новых людей нашего времени – над шутками самого ли председателя, который очень любил сострить, или кого-либо из докладчиков. Но сейчас же после этого бурного смеха наступала вновь та же бодрая серьезность и так же быстро-быстро текла река докладов, обмена мнений, решений».

Ленин в пылу дискуссии. Рисунок Юрия Арцыбушева