Сборник Международной академии наук и искусств. Том 6

– Опа! – смеясь, воскликнул Алекс, считая, что этот забавный инцидент благополучно исчерпан.

– Есть и другие, более подходящие для вас слова…

– Например? – непроизвольно вырвалось у него.

– Например, человек, который перевернул во мне все представления о мужчинах. Когда я увидела вас в первый раз, ещё во время регистрации, из меня прямо вырвалось слово: ОН. Я хочу вам сказать, прекрасно понимая, что завтра-послезавтра вас уже не будет со мной… Хотя вы и сейчас не со мной. Но по крайней мере я сейчас имею возможность тебя видеть, говорить тебе мои откровения, – переходя на «ты», продолжала она. – У меня недавно была операция, и, находясь между жизнью и смертью, я поняла, что нельзя ничего откладывать на завтра, так как завтра может и не наступить.

Она сделала небольшую паузу и, пронзительно глядя Алексу в глаза, чётко, размеренно и тихо сказала:

– Алекс, кажется, так тебя зовут? Я могу полюбить только такого мужчину, как ты. И мне кажется, что я уже люблю тебя. И говорю это для того, чтобы ты знал и понимал, что мне очень важен тот первый, с кем я стану женщиной, а если совсем повезёт, то ещё и рожу ребёнка. Можешь считать меня сумасшедшей, но если ты не исполнишь моё странное желание, став тем первым, я никогда никого к себе не подпущу – Она говорила серьёзно, без тени иронии и грусти, тон был деловитым и беспристрастным.

Он шокировал Алекса и вызывал полную растерянность.

– Я женат, у меня дочь, и я далеко живу, – начал он отнекиваться, блуждая взглядом по ординаторской.

…Алекс не спал всю ночь. Он переживал большое моральное и психологическое потрясение. Такое откровение ставило его перед непростым выбором, и он не знал, как поступить завтра, когда они останутся один на один. Он не мог убежать от проблемы, накрывшей его с головой, и не мог взять на себя ответственность за судьбу этой девушки. Алекс чувствовал себя то злодеем, то спасителем, но больше всего в этой ситуации ему не хотелось быть трусом.

Они зашли в её маленькую, ухоженную, со вкусом обставленную скромную квартирку и…

– Я сейчас по-настоящему счастлива, я теперь женщина, я стала ею так, как долго мечтала, ведь мне уже двадцать семь. Можно сказать, старая дева, – полушёпотом говорила она, целуя его глаза, шею, губы, крепко прижимаясь к нему, и взволнованно, глубоко дышала. Её порозовевшее нежно-мраморное тело покрылось капельками пота, блестевшими маленькими прозрачными бусинками.

В своём последнем письме к нему она написала: «Я знаю, что ты не загорелся от моего огня. Можешь не беспокоиться, а я плакала – уходила моя последняя надежда».

Спустя более десяти лет на его старый адрес пришла от неё открытка с надписью: «Хотела написать тебе две строчки, но слов я не нашла – есть лишь тире и точки». И подпись: «Валентина…»

Конверт с обратным адресом жена предусмотрительно уничтожила, и Алексу остались только финальные точки. И если музыка начинается там, где заканчиваются слова, то это был как раз тот самый случай. Музыка часто звучит в его доме, и чаще всего – бесконечно нежная и трепетная «Мелодия» Глюка.

Александр Горностаев

Саратов, Саратовская область

Александр Петрович окончил два высших учебных заведения в Саратове. В конце восьмидесятых – начале девяностых активно публиковался в различных областных и городских изданиях Саратова и Тулы. Стихи звучали на радио, были выступления по областному телевидению. Публиковался в журналах «Волга – XXI век», «Сура», «Современникъ», в альманахах и сборниках, в периодике. В 2002 году издал книгу «Галактик вьюга». В 2018 году после долгого перерыва в творчестве появилась вторая книга – «Подсолнухи». В неё вошли цикл новых стихотворений и наработки предыдущих лет. Третья книга, вышедшая в 2019 году, называется «Третье небо». Четвёртая – «Стихопроза и Прозостишия», год выпуска – 2021-й. Готовы к изданию ещё три. И две – на подходе (дорабатываются). Издаёт книги за свой счёт и с помощью друзей.

Последний торговый день кандидата наук

Середина девяностых. Это время для нашего поколения не требует дополнительного описания. В нём есть характернейшие черты, и их ни с чем, ни с каким другим периодом истории не спутаешь…

Подметала метель, и крепчал мороз. На базаре, организованном у памятника Ленину, на площади, на которой раньше проходили парады, не было в тот день нескончаемого потока покупателей. Лошкина Людмила Андреевна мало выручила денег. Газеты в такую непогодь брали редко. Забившись в угол в своём самодельном киоске, сделанном из картонных коробок, продавщица газет, в валенках и полушубке, грелась периодически чаем из термоса. Или, закутанная шалью до самых глаз, иногда выходила из своего убежища и, приплясывая, разминала ноги. Мороз за двадцать. Многие ларьки и палатки были закрыты. Хозяева берегли себя и не вышли на работу в такую пору. Не открылся и ларёк знакомой Лошкиной – Веры. Она бы могла в нём погреться, но он был закрыт.

Мало на базаре покупателей, тем более – покупателей газет. Людмила Андреевна переживала, посматривала по сторонам, не идут ли прохожие мимо. Теперь она уже привыкла к продажам, к своей новой «должности», и не очень стеснялась, когда встречала знакомых. Иногда это были её сослуживцы. Некоторые отворачивались, делали вид, что не замечают её. Она же, некогда преподавательница в институте, доцент кафедры научного коммунизма, а теперь – продавщица газет, вынужденная подрабатывать таким образом, не особо осуждала их. Это их дело. Она же никогда не стеснялась и не боялась никакой работы. И как настоящая, а не «соломенная» коммунистка готова была по указанию партии на любой, даже неквалифицированный труд. Не считалась белоручкой в молодости, испытав судьбу сироты, да и теперь не опустила руки. Она любила поэзию. Наизусть читала своим студентам Некрасова: «Праздник жизни – молодости годы – я убил под тяжестью труда»[1 - Стихотворение Николая Некрасова «Праздник жизни – молодости годы…» (1855). – Прим. ред.]… Эта тяжесть труда никогда не была ей в тягость.

Не нужна стала такая кафедра, как «научный коммунизм». После того как уволили Лошкину из преподавателей, не дав дописать и защитить докторскую диссертацию, она попала в по-настоящему сложную жизненную ситуацию. Пенсию, минимальную, платили с перебоями, денег не хватало, а тут ещё посыпались беды одна за одной. Неожиданно умерла единственная дочь, не дожив до сорока лет. Осталась внучка, семнадцатилетняя девушка. Но и она вдруг серьёзно заболела, врачи сказали – требуется операция на сердце. И в этой ситуации не к кому было обратиться бывшему педагогу. Здесь оставалось только уповать на Бога, но в Бога она, как настоящий коммунист, верить не могла. Она решила работать. Но как? Где? Что могло принести доход? Новые правители расхваливали коммерческие отношения, и она решила их попробовать на себе. В редакции газеты «Коммунист», где она раньше сотрудничала как внештатный корреспондент, предложили ей работу по распространению газеты. Издательство некогда областной газеты существовало теперь на полулегальном положении – не жаловали его новые власти, – а распространители были нужны. Можно было немного заработать. По крайней мере, на гонорарах этого делать не удавалось. Их просто не платили.

Людмила Андреевна быстро осваивала новую профессию. Вскоре она связалась с другими редакциями и стала продавать и их издания: «Кому что», кроссворды и тому подобное. Она ходила по трамваям и троллейбусам, предлагала газеты в электричках и поездах. Но всё-таки быть постоянно на ногах её шестидесятилетнему организму не очень здоровой женщины стало тяжело. И поэтому она обрадовалась предложению бывшей своей студентки Веры, тоже вынужденно начавшей торговать. Та предложила продавать газеты рядом с её точкой. Встретила она Веру случайно, в трамвае. Та, сама прошедшая невзгоды этого характерного периода жизни людей страны, не стала отворачиваться от беды бывшего кандидата наук. Они поговорили и сошлись на том, что газеты будут хорошо продаваться рядом с торговым местом по продаже одежды, чем и промышляла Вера. Она уже была солидным предпринимателем, имела оборотный капитал и оборачивала деньги, можно сказать, как опытные воротила бизнеса. Правда, не настолько, чтобы взять кого-либо на содержание. В общем, Вера предложила торговать бывшей наставнице на своей территории. И Лошкина с благодарностью пользовалась этим. Хотя ходить по трамваям и электричкам не перестала. Она зарабатывала, она не отступала перед невзгодами, она стремилась откладывать деньги на операцию. Иногда даже за счёт приобретения пищи самой себе.

В этот день время шло медленно, мороз крепчал. Потихоньку стали расходиться по домам торгаши. До конца рабочего дня никто не собирался оставаться. Лошкина всё ждала покупателей. Ей не хотелось уходить так, без денег. И она думала, что хотя бы заработает сегодня на еду. А придёт без хлеба и молока – как посмотрит на неё Леночка, внучка, которой надо хорошо питаться? Она представила её голубые глаза. И столько печали было бы в них, что трудно перенести этот взгляд любящему сердцу. Нет, Леночка не стала бы её укорять за отсутствие еды, но допустить в сердце какое-либо неудобство своей внучке – это было тяжело для бабушки. Заболела вот её любимица, и неизвестно, как ей помочь. Думала Людмила Андреевна об этом, похлопывая руками в рукавицах, и порой про себя цитировала Некрасова: «Мороз-воевода дозором обходит владенья свои»[2 - Стихотворение Николая Некрасова «Мороз-воевода» (1863). – Прим. ред.].

Но не мороз собственной персоной подошёл к самодельному киоску газет, а какая-то увиденная в первую минуту шапка, огромная, рыжая, остановилась прямо перед выложенными на картонных ящиках газетами. За этой шапкой сразу не разглядишь лица, но Лошкина поняла одно: пришёл покупатель, и внутренне обрадовалась: «Наконец-то!»

– Вы хотите газеты? Кроссворды, «Коммунист»?

– Да мне… – сказала шапка и подняла глаза на продавщицу, открыла лицо.

На какое-то время человек, кому принадлежала шапка, замер, всматриваясь в то, что оставалось от физиономии Людмилы Андреевны, скрытой и укрытой платком, шарфами, воротником полушубка.

– Людмила Андреевна, это вы? – спросила шапка. Лошкина тоже всмотрелась в оставленное пространство лица, не скрытое этим импозантным головным убором.

– Юра! – обрадованно узнала преподавательница бывшего своего студента. – Ты как? Ты где? Давно тебя не видела.

– Да у меня всё хорошо. Устроился… Я сейчас перешёл работать в областную администрацию…

– Растёшь. Ты был всегда перспективным, таким целеустремлённым. Я за тебя рада…

Да, это был её ученик Юрий Кречетов. Как хороший педагог она помнила многих своих учеников. Юра был преуспевающим, любопытным комсоргом института, во всём хотевшим увидеть и понять смысл. Хотя порой наивные его рассуждения и заставляли внутренне улыбаться умудрённого опытом педагога. Людмила Андреевна помнила, как смешно доказывал Юра про коммунизм: рассуждая о потребностях и способностях народа, он утверждал идею ненадобности разнообразия в одежде. Все должны ходить в одной форме. А все усилия производства должны быть сосредоточены на покорении космоса… Но что он теперь думает об этом, одетый в модную импортную кожаную куртку джинсы и иностранную обувь? Раньше он с интересом слушал объяснения своей учительницы. А что же теперь у него в голове, на которую надета огромная меховая шапка? Разглядывала бывшего своего студента Лошкина, словно бы желая за внешним обликом человека увидеть его сегодняшнюю внутреннюю сущность. Разве это возможно? Ну а сама она разве не настолько скрыта от мира, что не доберёшься до сокровенного? До мыслей её и откровений сейчас не докопаешься. Словно за этой накуленной на ней одеждой нельзя рассмотреть, увидеть настоящего лица, истинные чувства и мысли.

Юра тоже разглядывал Лошкину. Как она не была похожа теперь на ту требовательную и всё-таки любимую студентами преподавательницу! И он первым нарушил неожиданно возникшую паузу в разговоре:

– Людмила Андреевна, почему вы здесь… газетами торгуете?

– Да я давно уже подрабатываю. Ты же, наверное, знаешь, что меня убрали из преподавателей, не дали защитить докторскую диссертацию.

– Да, я это слышал. Но так трудно с финансами?

– Есть необходимость. Подрабатываю потихонечку.

Людмила Андреевна не хотела рассказывать о настоящих своих проблемах. Не могла предстать в некоем жалком виде перед своим учеником – пусть хотя бы в каком-то духовном плане, ведь о физическом её положении можно было судить на взгляд. Да она и у бывших знакомых, влиятельных и теперь, не хотела просить помощи. Было это неудобно, некстати, да и как-то стыдно. Многие изменились до неузнаваемости. Что их просить? Другие её соратники, с которыми всё-таки не прервалась связь, даже и не знали о её трудностях. Ведь многим тяжело. Что рассказывать о своих проблемах?..

– Людмила Андреевна, – сказал Юра, понимая, что бывшая его преподавательница откровенничать не хочет, – если у вас трудности, вам бы могли помочь. Вы могли бы и в администрации где-нибудь устроиться…

– Что ты, Юра. Там теперь только демократы.

– Да какие демократы! Сплошь все бывшие коммунисты.

– Им, наверное, легко менять свои взгляды.

– Людмила Андреевна, я сейчас спешу. Но нам надо как-нибудь встретиться. Вы дайте номер телефона или адрес. Я найду вас.

– Да ты, Юра, если что, приходи сюда. Я теперь здесь днём почти всегда.

– Хорошо, – сказал Юра и начал прощаться.

Пошёл по направлению к автомобильной стоянке. Он думал на ходу, ёжась от мороза, о том, как помочь человеку. Он ещё не потерял своих иллюзий о возможности справедливых отношений между людьми. Хотя служба на новых должностях не укрепляла у него веру в человечество.

Он вспомнил, на ходу поднимая воротник куртки, одно литературное произведение, которое давно читал. Об интеллигенции. После Октябрьской революции один профессор, чтобы как-то прокормиться, торговал на базаре спичками. Людмила Андреевна напоминала того профессора. Но всё-таки по сюжету той книги учёный был востребован новой властью, и ему нашлась работа. Сопоставлял то и это время Юра – и уходил по своим административным делам.

Думал он, наверное, что и новой власти нужны умные и знающие люди. Но как всё не совпадает с тем, чему его учили! «Вот он, капитализм, – размышлял Кречетов, – и никакого не надо научного выжимания пота из трудящихся, чтобы они сами, будто бы по своему желанию, не были бы готовы даже замёрзнуть ради куска хлеба. А почему же не состоялся, Людмила Андреевна, – мысленно обращался к бывшей наставнице Юра, – этот философский переход количества в качество, чему вы учили? Наоборот, всё пришло к краху». И вспомнилось ему стихотворение Некрасова, которого любила читать студентам Людмила Андреевна: «Кто живёт без печали и гнева, тот не любит отчизны своей…»[3 - Стихотворение Николая Некрасова «Газетная» (между концом 1863 и сентябрём 1865). – Прим. ред.]

А Лошкина смотрела вслед бывшему своему студенту, и только когда большая его шапка замелькала совсем далеко, между припаркованными машинами, она вспомнила, что так и не продала ему газеты.