У каждой строчки свой мотив

при посредничестве кисти безумного художника,
по инерции останься,
к прошлому на миг приникнув,
так, чтоб в тебе тяга к прошлому возникла —
к колыбели любви и света…

Останься со мной, останься сегодня со мной,
чтоб отдаться вдвоём мерному укачиванию тёмных вод,
мы с тобой оденемся в свет,
искрящийся как небосвод,
проследим за игрой пламенной заката
и встретим златовласую зорьку…

Перевод Ара Геворкяна

Валерий Алёхин

Валерий Денисович Алёхин родился в 1952 году на Урале, в Пермском крае, на реке Чусовой в леспромхозе Ветляны. Окончил МГУ им. Ломоносова (юридический факультет) и Всесоюзную академию внешней торговли. В студенческие годы занимался в литературной студии при МГУ. Многие годы работал на государственной службе. Награждён почётной грамотой Совета Федерации. Ветеран труда. Слушатель Высших литературных курсов Литературного института им. Горького в Москве (семинар Игоря Болычева). Стихи и прозу пишет с 1975 года. Публиковался в уральской региональной прессе.

Дом

Дом покосился, в землю врастая,
крыша прогнила, сорваны ставни,
ну а на кухне, под ржавой конфоркой,
разве что крысам живётся комфортно.

Это мой дом. Но не я в нём хозяин.
В нём по углам, наравне с образами,
обосновались, как Сцилла с Харибдой,
здесь – полуправда, там – полукривда…

В доме не разум – господствуют вещи.
– Где же хозяин? – спросит вошедший.
– Глупый! – ответит надменное эхо. —
Прежний хозяин уж нам не помеха!..

В домике старом как в магазине,
он бесполезными полон вещами:
мирно соседствуют в ветхой корзине
ворох надежд и пустых обещаний,

груды призывов, речей, прокламаций,
тусклых портретов вождей с демонстраций,
киноагиток, скульптур, ораторий —
всё, что творилось «творцами историй».

Здесь же покоятся чьи-то романы,
пылью покрытые толстые планы,
робкие листики смелых проектов,
пламенный стих пролетарских поэтов,

кипы докладов пропагандистов
про загнивающих капиталистов
(много желающих это проверить
лезли «туда» через окна и двери).

Где-то пылятся в чердачных трущобах
«кузькина мать» и ботинок Хрущёва,
между томами марксизм- ленинизма —
призрак бродячий бомжа- коммунизма,

тени скелетов взорванных храмов,
братской Гражданской военная драма,
за беспощадным «красным террором» —
трупы ГУЛАГа, голодомора…

Вместо иконы Великого Спаса —
политбюровские «иконостасы»,
«Правда» в подшивках, судебные иски,
чьи-то доносы, расстрельные списки,

списки партийной номенклатуры —
всё, что вдруг стало макулатурой:
пользы уж нет, но от сдачи которой
можете выкупить «Трёх мушкетёров».

Рядом с иконой в углу, как химера —
ветхий псалтырь подмоченной веры
в несокрушимость советского строя,
в непогрешимость партийных устоев…

Что же в итоге? Нас обманули?
Двигались прямо, но вспять повернули?
Науправлялись? Не можете – слазьте!
Главный порок – несменяемость власти!

Не подсказали суфлёрские титры,
что заигрались в партийные игры.
Лишь запоздало поняли это
после расстрела Дома Советов…

Вдруг со стены сквозь солдатские фото
СОВЕСТЬ взглянула как с эшафота:
– Предали? Продали? Прозевали?
Мы, ветераны, за что воевали?!

Мы расписались на стенах Рейхстага,
сбросили наземь фашистские стяги,
вам передали Отчизну с любовью,
вы же Державу сдали без боя!