Все зеркало

Толпа шумела и потрясала оружием.

Сколько до нее было? Сто шагов? Сто пятьдесят? Ох, галдят!

– А где халиф? – спросила Тейша.

– Во-он, – показала пальцем Зейнаб.

Халиф Муннар, окруженный кольцом багатуров, с деревянной башенки, поставленной на повозку, сквозь занавесь озирал посмевших выступить против него.

О, горе им, горе!

Блестели перстни, покачивался тюрбан.

– Будет битва? – посмотрела на старуху Тейша. – Почему мы не прячемся?

– Зачем? – Зейнаб развернула тряпицу, которую взяла с собой, выковыряла из складок кусок халвы, коричневый, липкий, пачкающийся, сунула в рот. – Куда пряфаться? Ты смотри, смотри.

– Куда?

И тут грянуло.

Голос халифа поплыл из зеркала, звучный, уверенный, исполненный силы.

– Жители прекрасного края! Достославные и достопочтенные! Не с вами ли вместе я, халиф Муннар ибн-Хайяр абу-Терим, делил радости и несчастья? Не вам ли помогал зерном в неурожай и водой в засуху? Не с вами ли мой отец рука об руку бился с Сухим Али? И где ваша благодарность?

– Где? – шепнула завороженная Тейша, подавшись вперед.

Старуха фыркнула.

Толпа впереди притихла, кто-то бухнулся на колени.

– Возвращаюсь я из земель предков своих и что вижу? – продолжало между тем зеркало. – Люди забыли, что они люди. Забыли, что халифат их дом, а я, халиф Муннар ибн-Хайяр абу-Терим – их отец. Что ждет вас с такой памятью?

– Что? – отозвалась Тейша.

Зейнаб снова фыркнула.

– Смерть и забвение!

Горестный вопль прокатился по заступившим.

Теперь уже многие упали в пыль, а двое поползли к зеркалу на брюхе. Копейшики халифа опустили копья и слаженно шагнули вперед.

– Но спасение есть, – вознеслось над дорогой. – Я – ваше спасение. Придите ко мне и живите как раньше. И будете спасены от гнева моего!

Тейша внимала словам, словно дождю, они жили в ней, заставляя радоваться и ужасаться, отчаиваться и надеяться.

Халиф говорил: «Смерть» – и она умирала. Халиф говорил: «Спасение» – и она истово желала спастись. Халиф говорил о стаде верблюдов каждому, и Тейша верила, как не верила никому на свете за всю свою маленькую жизнь.

– Эй-эй, – за руку поймала ее, собравшуюся спуститься к зеркалу, Зейнаб, – больно уж ты, девочка, впечатлительная.

– Погоди, аба, – шептала Тейша, – дай дослушать.

– А чего слушать? – со вздохом поднялась старуха. – Они уже вон, все…

Из трех десятков разбойников отобрали пятерых покрепче в отряд да двух женщин на забаву. Остальных закололи.

Они валялись и плакали, потом умирали.

Зеркало принесли в повозку черное, будто в копоти.

Тейша шла как пьяная, ее мотало из стороны в сторону, и если бы не Зейнаб, лежать ей где-нибудь с воинами или среди коз.

Тейша улыбалась.

– А, правда, он замечательный?

– Кто? – спросила старуха, придерживая девочку.

– Наш господин халиф. Он вовсе не коротконогий. Его все любят.

– Зря я тебя повела…

– Нет-нет, он же все правильно говорил этим людям. Они забыли, кто он… А он им напомнил…

– Это зеркало, девочка.

– И что?

Зейнаб обхватила своими ладонями лицо Тейши.

– Очнись, девочка, – сказала она в зажмуренные глаза. – Зеркало говорит то, что нужно. Но думает ли так халиф?

Тейша захихикала.

– У тебя ласковые ладошки, аба.

– Глупенькая, – сдалась Зейнаб, – вот будешь чистить, узнаешь.

– Я готова чистить, аба.

Они дошли до повозки.

Покосился, коротко взмыкнув, вол. Не накрытое зеркало смотрело в небо черной дырой.

– Какое оно грязное, – сморщилась Тейша.

– Это помыслы нашего халифа.