Пророчества Авеля. О будущем России

Далее Сергей Нилус описывает необычное происшествие, подтверждающее рассказ Марии Федоровны Герингер.

«6 января 1903 года на Иордани у Зимнего дворца при салюте из орудий от Петропавловской крепости одно из орудий оказалось заряженным картечью, и картечь ударила по окнам дворца, частью же около беседки на Иордани, где находилось духовенство, свита государя и сам государь. Спокойствие, с которым государь отнесся к происшествию, грозившему ему самому смертью, было до того поразительно, что обратило на себя внимание ближайших к нему лиц окружавшей его свиты. Он, как говорится, бровью не повел и только спросил:

– Кто командовал батареей?

И когда ему назвали имя, то он участливо и с сожалением промолвил, зная, какому наказанию должен будет подлежать командовавший офицер:

– Ах, бедный, бедный, как мне жаль его!

Государя спросили, как подействовало на него происшествие. Он ответил: “До 18 года я ничего не боюсь…”

Есть аналогичное свидетельство и в работе вышеупомянутого историка Шабельского-Борка: «11 марта 1901 года, в столетнюю годовщину мученической кончины державного прапрадеда своего, блаженного памяти императора Павла Петровича, после заупокойной литургии в Петропавловском соборе у его гробницы, государь император Николай Александрович в сопровождении министра Императорского двора генерал-адъютанта барона Фредерикса и других лиц свиты изволил прибыть в Гатчинский дворец для исполнения воли своего в бозе почивающего предка.

Умилительна была панихида.

Петропавловский собор был полон молящихся. Не только сверкало здесь шитье мундиров, присутствовали не только сановные лица. Тут были во множестве и мужицкие сермяги, и простые платки, а гробница императора Павла Петровича была вся в свечах и живых цветах. Эти свечи, эти цветы были от верующих в чудесную помощь и представительство почившего царя за потомков своих и весь народ русский. Воочию сбылось предсказание вещего Авеля, что народ будет чтить память царя-мученика и притекать к гробнице его, прося заступничества, прося о смягчении сердец неправедных и жестоких.

Государь император вскрыл ларец и несколько раз прочитал сказание Авеля Вещего о судьбе своей и России. Он уже знал терновую судьбу, недаром, что родился в день Иова Многострадального. Знал, как много ему придется вынести на “державных плечах, знал про близь грядущие кровавые дни, смуту и великие потрясения Государства Российского, сердце чуяло и тот проклятый черный год, когда он будет покинут, предан и оставлен почти всеми”. Но вставала в державной памяти его другая, отрадная картина. В убогой монашеской келии пред Богосветлым старцем Саровским сидит двоюродный державный прадед его, Александр Благословенный. Перед образами ярко горят лампады и бесчисленные свечи. Среди образов выделяется икона Божия Матери Умиления. Благодать Божия почивает на келье. Как тогда, легко и отрадно на душе благословенному царю… Тихо, как лесной ручеек, льется пророческая речь Серафима о грядущих судьбах русских:

– Будет некогда Царь, который меня прославит, после чего будет великая смута на Руси, много крови потечет за то, что встанут против этого царя и его самодержавия. Ангелы не успевать брать души, все восставшие погибнут.

Еще не был пока прославлен преподобный Серафим Саровский Синодом, уже велись подготовительные к тому работы, и горячее желание благочестивейшего государя было близко к осуществлению.

Настало Водосвятие 6 января 1905 года. Загремел салют с того берега. И – вдруг близко просвистела картечь, как топором срубило древко церковной хоругви над царской головой. Но крепкою рукою успевает протодиакон подхватить падающую хоругвь, и могучим голосом запел он: “Спаси, Господи, воля твоя…” Чудо Божие хранило государя для России. Оглянулся государь, ни один мускул не дрогнул на его лице, только в лучистых глазах отразилась бесконечная грусть. Быть может, вспомнились ему тогда предсказания Серафима и Авеля Вещего, вспомнился и акафист затворника Агапия, прочитанный ему, как будущему великомученику. А поодаль промелькнул на мгновение буддийский отшельник Теракуто. О том же крестном пути ему говорил в своей келии и великий подвижник старец Варнава Гефсиманский, предрекая небывалую еще славу царскому имени его».

Другой историк А. Д. Хмелевский в своей работе «Таинственное в жизни государя императора Николая II» об этом же эпизоде пишет так: «Императору Павлу Петровичу монах-прозорливец Авель сделал предсказание о судьбах Державы Российской, включительно до правнука его, каковым и является император Николай II. Это пророческое предсказание было вложено в конверт с наложением личной печати императора Павла I с его собственноручной надписью: «Вскрыть Потомку Нашему в столетний день моей кончины». Все государи знали об этом, но никто не дерзнул нарушить воли предка. 11 марта 1901 года, когда исполнилось 100 лет согласно завещанию, император Николай II с министром двора и лицами свиты прибыл в Гатчинский дворец и, после панихиды по императору Павлу, вскрыл пакет, откуда узнал свою тернистую судьбу. Об этом пишущий эти строки знал еще в 1905 году!..»

Все пророчества Вещего Авеля сбылись. И Николай II, конечно же, со всем доверием и вниманием отнесся к его словам касательно собственной судьбы и гибели в 1918 году.

Ведь о его несчастной судьбе пророчили уже многие. Будучи наследником, в 1891 году, во время его путешествия по Дальнему Востоку, в Японии отшельнику монах Теракуто так говорил ему: «..великие скорби и потрясения ждут тебя и страну твою… Ты принесешь жертву за весь свой народ, как искупитель за его безрассудства…». И говорил он также, что будет вскоре знак, подтверждающий его пророчество. Через несколько дней, 29 апреля, в Нагасаки, фанатик Тсуда Сацо бросился на наследника российского престола с мечом. Принц Георг, находившийся рядом с наследником, отразил удар бамбуковой тростью, меч нанес скользящую рану по голове. Радость спасения была велика, но слова накрепко врезались в память…

Потом еще и слова монаха Авеля…

А вот и пророчество преподобного Серафима Саровского. 20 июля 1903 года императорская чета прибыла в город Саров на церковные торжества. Елена Михайловна Мотовилова, вдова служки преподобного Серафима Саровского, передала государю запечатанный конверт, который тот просил передать после своей смерти государю российскому. О чем писал в нем святой старец, доподлинно не известно. Но государь по прочтении его был «сокрушен и даже горько плакал». В те же дни отправилась царская чета к блаженной Паше Саровской. По свидетельству очевидцев, она предсказала Николаю и Александре мученическую кончину и трагедию государства российского. Государыня кричала: «Не верю! Не может быть!»

Возможно, в этом знании и есть ключ к пониманию странного поведения последнего российского императора России в последние годы: он знал свое будущее и покорился ему заранее, сознательно шел навстречу своей судьбе…

* * *

Но вернемся к жизни вещего инока. Чужая воля гнала монаха своей дорогой. Всего лишь год прожил он в столичной Александро-Невской лавре, после чего «вечный странник» отправился в Москву, потом на Валаам, потом вновь в Москву.

Свидетелем этого времени является и генерал А. П. Ермолов, будущий герой Бородина и усмиритель мятежного Кавказа. Первая встреча с Авелем произошла у него еще в Костроме, но были и другие. О тех временах он так пишет: «…Проживал в Костроме некто Авель, который был одарен способностью верно предсказывать будущее. Однажды за столом у костромского губернатора Лумпа Авель во всеуслышание предсказал день и ночь кончины императрицы Екатерины II.

Причем с такой поразительной, как потом оказалось, точностью, что это было похоже на предсказание пророка. В другой раз Авель объявил, что намерен поговорить с Павлом Петровичем, но был посажен за сию дерзость в крепость…Авель предсказал день и час кончины нового императора Павла I. Все предсказанное Авелем буквально сбылось».

В Москве познакомился Авель с по тем временам известными «грамотеями» Матвеем Мудровым и Петром Страховым.

Заметим, кстати, что Матвей Яковлевич Мудров (1776–1831) был человеком очень набожным. Но в то же время знаменитым врачом своего времени, ординарным профессором паталогии и терапии Московского государственного университета. Именно по его проекту при Московском университете в 1820 году были открыты медицинский и клинический институты, директором которых он и был назначен. Пять раз его избирали деканом медицинского факультета. Умер он от холеры, будучи членом центральной комиссии по борьбе с этой страшной болезнью, сам заразившись. На его могильной плите на кладбище в Петербурге написано: «Под сим камнем погребено тело раба Божия Матвея Яковлевича Мудрова, старшего члена Медицинского Совета центральной холерной комиссии, доктора, профессора и директора Клинического института Московского университета, действительного статского советника и разных орденов кавалера, окончившего земное поприще свое после долговременного служения человечеству на христианском подвиге подавания помощи зараженным холерой в Петербурге и падшего от оной жертвой своего усердия». А прославился он, войдя в историю российской медицины, оригинальным трудом, в котором врач собрал истории болезней всех больных, которых он пользовал в течение 22 лет. Это собрание состояло из 40 томов небольшого формата, куда Матвей Яковлевич заносил по особой системе все научные сведения о больном, о лекарствах, прописанных ему, и пр.

Вторым человеком, с которым стремился познакомиться монах Авель в Москве, был Петр Иванович Страхов (1757–1813). Дворянин, русский физик, профессор и ректор Московского университета (1805–1807), член-корреспондент Петербургской академии наук (1803). Отец его был священником. И, как свидетельствуют хроники, Петр с детства был увлечен религией и русской историей. «Рано высказались в нём дарования, отменная понятливость и способности; на осьмом году возраста своего он уже бойко и внятно читывал церковные книги; вместо родителя своего читал в церкви часы и паремии; рано выучился он писать и помогал отцу своему переписывать разные летописи и подобные тому тетради и с того времени приохотился к отечественной истории и ко всякой русской старине». Позднее он стал автором первого русского учебника по физике. Является изобретателем электрофореза. Он был почётным членом Императорской медико-хирургической академии и многих заграничных учёных обществ, членом Общества истории и древностей российских, Иенского латинского общества, Общества соревнователей врачебных и физических наук.

Вот такие удивительные люди оказались друзьями простого монаха из крестьян Авеля. И кто ответит нынче на вопрос, что заставило его пешком пойти в Москву, чтобы познакомиться именно с этими людьми? О чем они говорили? Что хотел узнать от них сын простого крестьянина?

В Москве же, как свидетельствуют очевидцы, монах Авель проповедует и прорицает за деньги всем желающим.

Вскоре после этого знакомства вернулся Авель в Валаамский монастырь. Здесь по научению «началозлобного» и «мнимоестественного» демона он написал «новую зело престрашную» книгу предсказаний, «подобну первой, еще и важнее». На этот раз книга была посвящена судьбе императора Павла I. И история вновь повторилась.

На этот раз Авель показал свои записи многим, включая настоятеля монастыря, отца Назария. Испугался отец Назарий не на шутку по прочтении этой книги, и, посовещавшись со старшей братией, отправил неспокойного монаха в Петербурскому митрополиту Амвросию, в чьем ведении находился Спасо-Преображенский Валаамский монастырь.

Тот же, ознакомившись с новой крамолой, немедленно послал ее в «секретную палату, где совершаются важные секреты и государственные документы», и написал обер-прокурору Святейшего Синода следующее: «Книга от него отобрана и ко мне представлена с найденным в ней листом, писанным русскими литерами, а книга писана языком неизвестным». Скорее всего, Авель зашифровал свой текст, памятуя о судьбе своей по высочайшем прочтении первой книги. И пошла книга по инстанциям и неизбежно достигла императора. По документам того времени стало известно, что ознакомившись с пророчествами валаамского инока, усмотрел император в них дерзновенное предсказание собственной скорой и трагической насильственной кончины; указывался также точный срок смерти императора. И пояснялось также, что смерть ему последует в наказание за то, что не выполнил Павел своего монаршего обещания построить церковь и посвятить ее архистратигу Михаилу. И далее говорилось, что прожить государю осталось столько, сколько букв должно быть в надписи над воротами Михайловского замка, строящегося вместо обещанной церкви.

И тогда Павел I во гневе отдал приказ о немедленном заточении своего недавнего «любезного собеседника» в Алексеевский равелин Петропавловской крепости.

История про церковь была следующая.

Однажды караульному в старом Летнем дворце явился архистратиг Михаил и повелел построить на месте старого дворца новый, посвященный ему, архистратигу. Авель уверял Павла на встрече, что архистратиг Михаил повелел построить не замок, а храм. Павел же, построив Михайловский замок, возвел вместо храма для архангела дворец для себя.

Было также у Павла собственное видение прадеда своего Петра Великого, который в пророческом сне дважды повторил правнуку: «Бедный, бедный Павел!»

В это же время бродит по столице юродивая Ксения Петербургская, и она говорит о смерти Екатерины Великой, и предсказывает трагическую смерть императора. И так говорит, «что срок жизни отпущен Павлу в количестве годов, совпадающем с количеством букв в библейской надписи над воротами». Многие те буквы считать бросились. Оказалось – сорок семь…

Но есть у историков и другая версия. Если в книге текст был зашифрован, то как же смог прочесть его император? И потом, не была ли уже предсказана его трагическая судьба и ужасная грядущая кончина еще при первой встрече императора и пророка? Ведь не зря же горько зарыдала когда-то Анна Петровна Лопухина, любовница имперского монарха…

И дальнейшие события подтверждают, что император придал предсказанию Авеля большое значение: ведь помнил он слова Авеля о кончине своей матушки, которые уже сбылись с поразительной точностью.

Скорее всего, на решение Павла об аресте монаха повлияло то, что Авель своими сочинениями нарушил обет неразглашения тайны своих пророчеств, возможно, данный ему Авелем при их личной встрече…

Тогда же «вещего инока» вновь привезли в Петербург. И вновь произошла встреча с небезызвестным следователем Макаровым…

Навестил монаха и митрополит Амвросий, жаждущий понять этого странного человека и его писания. После встречи он отписывал обер-прокурору Святейшего Синода следующее: «Монах Авель, по записке своей, в монастыре им написанной, открыл мне. Оное его открытие, им самим написанное, на рассмотрение Ваше при сем прилагаю. Из разговора же я ничего достойного внимания не нашел, кроме открывающегося в нем помешательства в уме, ханжества и рассказов о своих тайновидениях, от которых пустынники даже в страх приходят. Впрочем, Бог весть».

Сам же Авель писал Амвросию из тюремной камеры следующее: «А ныне я имею желание определиться в еврейский род и научить их познанию Христа Бога и всей нашей православной веры и прошу доложить о том Его Величеству».

Как следует из донесения следователя генерала Макарова, 26 мая 1800 года Авель был «привезен исправно и посажен в каземат в равелине. Он, кажется, только колобродит, и враки его ничего более не значат; а между тем думает мнимыми пророчествами и сновидениями выманить что-нибудь; нрава неспокойного».

Император повелел тогда пристально наблюдать за иноком. И тюремные наблюдатели с монаха глаз не спускали и все его «причуды и враки» подробно отписывали вышестоящему начальству.

И подходил роковой год, названный Вещим Авелем. Время, отмеренное императору Павлу Петровичу, истекало. В ночь с 11 на 12 марта 1801 года он был убит своими приближенными.

Все предсказания сбылись. «Бедный, бедный Павел» скончался от «апоплексического удара», нанесенного в висок золотой табакеркой. Как говорят, в ночь убийства с крыши со страшным криком сорвалась огромная стая ворон. Говорят, что так происходит каждый год в ночь с 11 на 12 марта.

И потому ходили в народе темные слухи о страшной кончине императора. Но официальная версия сводилась к следующему: император Павел I «скоропостижно скончался от апоплексического удара». На трон вступил его старший сын Александр Павлович.

Авель продолжал находиться в казематах Петропавловской крепости. И провел он там времени ровно десять месяцев и десять дней – столько же, сколько и в Шлиссельбургской крепости.

Новый император Александр I о пророке Авеле и его пророчествах безусловно знал. Отнесся к пророчествующему «черноризцу» очень настороженно. Но повелел в 1802 году выпустить монаха, но не на свободу, а выслал из Петербурга «под присмотр» в Соловецкий монастырь, а скоро и выпустил его на волю.

На свободе прожил Авель недолго: всего лишь один год и два месяца. Но за короткое время это на уединенном острове в Белом море старец успел написать свою третью «зело престрашную» книгу. В этой книге, написанной на рубеже 1803 года, он предрек события, произошедшие в реальной жизни спустя 10 лет. Тогда уже предрек он, «как будет Москва взята и в который год».