Совсем иное дело

– Во сне? – переспросил щёголь. – А вот я сейчас дам тебе в репу и узнаешь, какой это сон.

И, не раздумывая, он хлёстко ударил кулаком в нос Сидоркина. Полилась кровь.

– Ну как сон? – как ни в чём не бывало спросил Мокрицкий.

– Сволочь, – пробормотал Сидоркин, утираясь носовым платком, – мало я тебя уволил. Надо было вообще посадить.

– Кто бы говорил, – не согласился Мокрицкий, – карьеру благодаря мне сделал, патенты мои себе присвоил. А докторскую кто тебе написал? Ты думаешь, я и сейчас буду всё это молча проглатывать? Не дождёшься! Здесь я выскажу тебе всё.

– Тоже мне, святой нашёлся, – огрызнулся Сидоркин, – можно подумать, ты чужие патенты не присваивал, когда был главным инженером. Правильно тебя Пинчук разжаловал.

– А ты чего, подлизаться ко мне захотел? – встрял в разговор упомянутый Пинчук. – Не поздно ли опомнился? А то, что твои мозги ни на что, кроме плетения интриг, не способны, так это не только Мокрицкий знает.

– Шли бы вы отсюда, – с ненавистью процедил Сидоркин. – Видеть вас не могу.

– Куда ж мы пойдём? – с издёвкой в голосе спросил Щукин. – Тут другие командуют. Как решат, так и будет. Так что, господин генеральный директор, пора забыть свой начальственный тон.

– А кто командует-то? – простодушно спросил Сидоркин. – Как с ними связаться?

– Ты никак их кинуть собрался, как меня? – предположил банкир.

– Да что кинуть! Подсесть вздумал, как меня, и занять их место, – вставил Пинчук.

– Владыкой морским решил стать наш карьерист, как в сказке Пушкина, – добавил Мокрицкий.

– Нет, поговорить просто хотел, – попытался оправдаться Сидоркин, – чтоб перевели в другую камеру или как это называется? Где мы сидим?

– А зачем тебе в другую камеру? – не унимался Щукин. – Тут и светло, и чисто.

– Чтоб вас не видеть.

– А придётся видеть, – продолжал издеваться банкир.

– Стерпится, слюбится, – добавил Мокрицкий.

– Выпустите меня отсюда! – в отчаянии закричал Сидоркин и стал молотить кулаками по стене. Но кулаки, хотя стены производили впечатление матового стекла, словно ударяли в подушку, не производя ни малейшего звука.

– Обязательно выпустят. Переведут к чертям за хорошее поведение, которые будут жарить тебя на сковородке, – изрёк Щукин.

– На медленном огне, – добавил Пинчук.

– И палкой с шипами в прямой кишке будут ковыряться, – осклабился Мокрицкий.

– А-а-а, – заорал Сидоркин и разрыдался.

– Никогда бы не подумал, что, находясь здесь, можно получать такой кайф, – сказал сияющий Щукин, жадно наблюдая страдания генерального директора.

Сверкающие глаза остальных красноречиво говорили о том, что банкир выразил общее мнение.

Однако вскоре настроение Сидоркина поменялось на противоположное. Лицо налилось кровью, кулаки сжались, всё тело напряглось.

– А вы кто такие, ангелы, что ли? – заревел он. – Судилище мне устроили. На себя бы посмотрели, мерзавцы! Ты, Пинчук, жаба жирная, когда был генеральным, интриг не плёл, да? Липовые договора не заключал, мёртвых душ не оформлял, взяток не вымогал? Да я, можно сказать, доброе дело сделал, когда тебя сбросил.

Многочисленные подбородки Пинчука затряслись от негодования, но, раскрыв рот для ответа, он так и не смог ничего произнести.

– А ты, Щукин, честный банкир, да? Ты это на исповеди скажи. В церкви-то был хоть раз?

– Поздно об этом говорить, поезд ушёл, – развёл руками Щукин.

– Мокрицкий, может, ты святой? – продолжал изобличать Сидоркин. – Всех баб перетрахал! До моей супруги добрался! И я должен это терпеть? Может, тебе зарплату надо было повысить?

– Я просто тебе отомстил, – ответил бывший главный инженер.

– Это что, теперь так мстят, что ли?

– Кто как может, – философски заметил Мокрицкий.

– Он и мою соблазнил, – опомнился Пинчук. – Кастрировать его надо было.

– Это что, господа, – вставил Щукин, – на вас у него зуб был. А вот за что он мою жену обольстил? У меня с ним и дел-то никаких не было. Я и встречался с ним всего несколько раз, когда мы вместе с Пинчуком думали, как отплатить Сидоркину. Так что скажешь, Казанова чёртов?

– Понравилась, – скромно опустив глаза, попытался оправдаться соблазнитель.

– Что значит понравилась?

– Мне что, женщина не может понравиться?

– Слушай, Мокрицкий, а кого ты здесь соблазнять-то будешь, а? – спросил Пинчук. – Тяжко тебе придётся.

– Ошибаешься. Здесь мне это не понадобится. А всё, что вы мне наговорили, – от зависти. Можно подумать, вы такие однолюбы, ни на кого, кроме жены, никогда не смотрели! А кто в Сен-Тропе с двумя девочками отдыхать летал, а, Сидоркин? Да ещё за счёт предприятия?

– Тебе только об этом говорить! – огрызнулся генеральный директор.

– А разве только в Сен-Тропе? – вставил Пинчук. – Он, когда моим замом был, в наш дом отдыха по ночам с девчонками ездил. Мне Петровна, кастелянша, рассказывала…

– Пинчук, ты молчи лучше, – возмутился Сидоркин. – Уж если у тебя не стоит, то это не означает, что ты святой.

– Эх, как бы я тебе сейчас съездил в рожу! – бывший генеральный даже привстал. – Да что толку, поезд ушёл.

– Он бы съездил! – напомнил о себе Щукин. – Да я бы, если б там вас встретил, вот так – вместе, всех бы зараз удавил!

В этот момент компанию пополнил прокурор Дятлов. Возникнув буквально из ничего, он оказался сидящим на полу между четырьмя постояльцами. Глядя на недобрые лица лютых врагов, он не сразу пришёл в себя.

– А ты откуда? – вскинул брови Сидоркин. – С Луны, что ли, свалился?

– Добро пожаловать в нашу дружную семью! – с издёвкой произнёс Мокрицкий.

– Чувствуй себя как дома! – добавил Щукин.