наберёт, да не оближет
ложечку «Растишки».
Ты чего, моя конфета,
грусть-кручину множишь?
На какой вопрос ответа
отыскать не можешь?
Я приду с тобой к ответу —
или постараюсь.
Я-то в жизни, по секрету,
плохо разбираюсь.
«Та девочка, живая, не из сказки…»
Та девочка, живая, не из сказки,
которая писала по указке
с наклоном вправо, ровно до полей
диктанты про неясные салазки,
не виданных ни разу журавлей, —
которая легко произносила
слова «стыдливость», «совесть» и «душа»
и на обои их переносила
при помощи карандаша, —
которая размазывала слёзки,
когда не брали в салки и снежки,
завидовала косам старшей тёзки,
слагала оскорблённые стишки, —
которая клочок «Московской правды»
прочла и не спала потом всю ночь,
как некто проиграл соседу в карты
жену и дочь, —
ты выросла, дошла почти до трети,
уютно обустроилась на свете,
порой таком постыдном и пустом,
и вечером со всей округи дети
к твоей домине тянутся хвостом.
Не держишь больше мулине и пялец,
а если кто невежествен и груб,
умело разгибаешь средний палец
и выпускаешь отповедь из губ.
Ты поселила злость на место грусти,
ты твёрдо полюбила захолустье,
где журавлей – что в городе собак.
Ты знаешь Степанцова наизусть
и выносишь зной не хуже, чем дубак.
Та девочка, сноп солнечного света,
фрагмент звезды, осколочек поэта,
забавный сплав обиды и мечты, —
ты выжила, родная. Или это
уже не ты?
«Мой кедрик, кедрик-лапочка…»
Я посадил дерево…
(Виктор Цой)
Мой кедрик, кедрик-лапочка,
мелькнул как метеор:
его прихлопнул тапочкой
естественный отбор.
Я, офисная девица,
возни не убоясь,
сама сажала деревце
в питательную грязь.
Ему мурлыкал песенки
поместный чернозём,
и три соседки-сосенки
заботились о нём.
Но так в природе издревле,
простите, повелось:
кого не смыло ливнями,
того затопчет лось.
И кедрик мой поверженный
побился и зачах.
Но он живёт по-прежнему:
живёт в моих стихах.
Что счастьем нежным брезжило,
что стоило труда,
то в мире нашем бешеном
не сгинет навсегда!
II место
Бикмуллина Зарина
Россия, г. Казань