Рукопожатие Кирпича и другие свидетельства о девяностых

У всех нас, кто его видел

И мы теперь
Никогда его не забудем.

Леонид Ильичёв

Командировка в Израиль

Посвящается зубопротезистам

ВЫСОКИЕ ТЕХНОЛОГИИ

Знаете ли вы, что изготовление зубных протезов на станках с числовым программным управлением методом микрофрезерования требует применения фрез толщиной в половину человеческого волоса, а иначе язык ощущает неровности коронки.

Павлу Михайловичу вырвали зуб, вернее, три зуба, и все из верхней челюсти. Ему уже к семидесяти, и в этом возрасте у многих проблемы с зубами, но его обижает несправедливость: на нижней челюсти все зубы свои, а на верхней вот уж двадцать лет как высыпаются. Хотя, говорит он, может, дело и не в этом эскулапе, родом из Житомира, а в его собственном пародонтозе или в том, что его тогда продуло в Шереметьево… Всё равно, каждый раз, когда дело касается зубного врача, он вспоминает давнишнюю поездку в Израиль и жалуется на доктора Рабиновича…

Они с приятельницей сидят на даче, пьют вино. Хозяин – инженер с нереализованными наклонностями преподавателя – много историй накопил и всегда готов обрушить их на неподготовленную голову. Выбирая вино, он обязательно должен рассказать, что по совету одного товарища, из учёных, выбирает французское 12,5 %: уж если они с такой точностью измеряют градусы, то вино наверняка должно быть хорошим.

Приятельница Аллочка – журналистка, лет на пятнадцать моложе, знаток изобразительных искусств и театра. Их когда-то свело одно деловое мероприятие. Павла Михайловича тогда подкупило в ней отсутствие питерского снобизма и живой интерес к людям, а потом уж человеческий интерес перерос в приятельские отношения. Аллочка способна и внимательно слушать, на лету подстраиваясь под собеседника, и пошутить может, если надо, и наивной школьницей прикинуться, чтобы поддержать учительскую горячность друга.

– В начале девяностых, – говорит Павел, – когда сняли ограничения КОКОМ на экспорт западных технологий, нам открылся новый мир. Товары-то – чёрт с ними, перебиться можно, а вот промышленные технологии, оборудование, инструменты не продавали, а тут – бери что хочешь! У нас прямо глаза горели. Не говоря уже о компьютерах – это вообще сказка: персоналки вместо монструозных ЭВМ размером в машинный зал! Ты ещё молодая, да и не технарь, многого не помнишь, не знаешь… А как за границу разрешили выезжать – об этом раньше и подумать было нельзя! А мне особенно: в вузе у нас был допуск. Встретишь на улице иностранца, а тем более если он с тобой заговорит – сразу беги сдаваться, докладывать о контакте.

– Что, прямо так, если на улице встретишь? – Аллочка устраивается поудобнее и автоматически принимает профессиональную позу слушательницы.

– Ну, на улице случайно – это, может, и преувеличение, но перед дипломом у нас одного парня лишили допуска: выяснилось, что он переписывался с девочкой из Швеции и не доложил. Так его должны были выгнать из института.

– И выгнали?

– Нет, декан спас, нашёл ему несекретную тему. Учился он хорошо – пожалели, дали защититься.

Сосны за окнами веранды то недвижны, как канделябры, то начинают качаться и скрипеть, когда с моря подует. Помолчали, и Павел продолжил:

– Первые разы, когда я ездил в командировки, ещё выездные визы не отменили. Помнишь то время, конец восьмидесятых – начало девяностых?

– Не, я ещё в университете училась, замуж собиралась, да и какая в то время заграница в областном центре! Хотя африканских студентов было немало…

– Сейчас он тебе целую лекцию прочтёт про те времена, – присоединилась к компании жена. – Ну, давай, давай, я, правда, эти истории сто раз слышала…

– Зарплата сто долларов в месяц, – невозмутимо продолжал Павел, обращаясь к Аллочке, – считалась хорошей, двести долларов – и ты уже обеспеченный человек, а триста – считай, что ты богат как Крёз. А ПиСи ЭВМ помнишь? Не помнишь? Все программы были ворованные, а компьютеры-то покупать приходилось! Один хороший монитор стоил как три годовые зарплаты инженера. У частных фирм таких денег просто не было! А большие заводы? Поди найди желающих вместо таких необходимых «мерседесов», «ауди» и «фордов-транзитов» потратить свои кровные на развитие! Встретить среди директоров такого, у которого были и заказы, и решимость инвестировать в производство, – почти как динозавра на Невском!

Дача старая, в стиле северного модерна, ей больше века, но лет десять-пятнадцать назад, в хорошие времена надежд и подъема Павел с женой перестроили её на современный лад: заменили нижние венцы, погребённые под песком, нанесённым за долгие десятилетия ветром, и верхние, сгнившие от протечек с крыши, утеплили и заново обшили снаружи современными материалами, вставили новые деревянные стеклопакеты, провели газовое отопление, поставили мощные электрические водонагреватели…

Павел говорит:

– Мне повезло: нашёлся потенциальный заказчик с деньгами.

Однажды Павла в качестве представителя фирмы с иностранным участием пригласили на «отраслевое производственное совещание». Всё проходило в Москве на базе одного из заводов авиакосмической отрасли. Мероприятие, естественно, заканчивалось банкетом. Павлу дали слово в конце, когда на грудь было принято столько горячительных напитков, что действо грозило превратиться в шабаш. Рассказывать о своей фирме было уже бесполезно, и Павел решил выступить нестандартно: он запел «Вихри враждебные». Голос у него сильный, петь народ тогда ещё не разучился, получился застольный хор, а он в этом хоре был дирижёром и запевалой. Пикантности придавало то, что слова революционной песни все помнили ещё с детства, но они в условиях нарождающегося капитализма обретали новую актуальность и смысл, вернее, двусмысленность.

Один из участников, солидный дядька лет под шестьдесят, судя по оканью, с Волги, очень впечатлился. Он оказался уважаемым человеком, директором научно-производственного объединения, «флагмана» отрасли. Когда-то наша страна была пионером в космических исследованиях, да и авиация своя была, но западные фирмы наступали, и этому производственному объединению давно пора было переоснащаться. Деньги государство им для этого выделило.

Хоровое пение сближает людей, и вылилось всё это в контракт на поставку софта, естественно, иностранного: своё, отечественное программное обеспечение вместе с компьютерами отстало на десятилетия.

* * *

Иностранные поставщики обычно нанимают местные компании для продвижения и продажи своих систем и за это дают так называемую дилерскую скидку. Компания Павла специализировалась на продаже софта, она на этом зарабатывала, а на заработанные деньги – развивалась: нанимали инженеров, программистов, писали приложения, открывали представительства по всему бывшему Союзу, заполучали новых поставщиков. Ссылка на успешное внедрение у такого авторитетного предприятия позволяла надеяться на новых серьёзных покупателей.

Вот почему было так важно организовать командировку за границу, и проще всего – в Израиль, где тогда никто ещё не бывал, а у Павла были контакты. Главный контакт в инженерной сфере назывался Эзра, он торговал высокотехнологичным софтом и заодно компьютерами. По возрасту – лет на пять моложе Павла, но по бизнесу – даже сравнивать невозможно, насколько он был опытнее. Иностранцы, что касалось бизнеса, были тогда для советских инженеров как боги, а сами инженеры – как дети. Эзра был проверенным кадром, с таким смело можно было везти заводчан, как говорилось, «знакомиться с опытом иностранных партнёров».

Поздний вечер, но солнце ещё не зашло, проблёскивает сквозь сосны, за окнами всё ещё белая ночь. Свет позволяет, и Аллочка делает пару снимков, камера всегда с нею. Павел подливает всем вина и продолжает рассказывать.

Наступал 1995 год, для него командировка в Израиль была уже далеко не первой, партнёры у него там были ещё с перестроечных времён.

– Я, – говорит Павел, – впервые поехал в Израиль ещё в конце советской власти, в 1989 году, повидал там уже, вероятно, все израильские технологические чудеса, начиная с системы орошения в пустыне. Это было самое большое потрясение. Каждое растение обеспечено своей персональной каплей, она регулярно поступает из подведённой к его корню трубочки, и вся эта система управляется компьютером. А ещё кибуцы, израильские колхозы, которые в Советском Союзе не получились, потому что из-под палки, а в Израиле получились. Коровы стоят в стойлах, и у них датчики на ноге, при этом они дают не 9 или 12 литров молока, как в СССР, и даже не 18, как в Голландии, а все 23. В другом кибуце – артель, где два сотрудника и три автомата; одно устройство измельчает пластмассу, те же пластиковые трубочки, другое моет, а третье гранулирует. А ещё кибуц с заводиком, где пять сотрудников: директор, два инженера и двое рабочих, несколько многокоординатных станков. Знаешь, сколько пресс-форм они экспортируют? На пару миллионов долларов! Кибуц, где делали магнитофонные кассеты…

Про коров Аллочке неинтересно, она перебивает:

– Подожди, что за пресс-формы?

– Слышала про куклу Барби? Это продукт высоких технологий…

– Страшные слова говоришь, сейчас тебе урок по подготовке производства преподнесут, нарвалась, – подначивает жена.

– Точно, я сейчас расскажу! Урок номер один. Тема: «Кукла Барби сложнее ракеты».

Слышала ли ты, дорогая Аллочка, что ракеты в секторе Газа в гаражах делают? Так вот, куклу Барби на коленке не сделаешь. Есть автоматы для литья пластмасс, на них устанавливается пресс-форма, в неё заливается жидкая пластмасса, под давлением, потом пластмасса остывает, пресс-форма раскрывается, и оттуда достают готовую кукольную голову. Или ногу. Или руку.

– Так пластмассовых кукол и в Советском Союзе делали.

– Делали, но что это за куклы были? С плоским лицом, уродины!

– Я не согласна, у нас симпатичные куклы были! – вступила жена.

– Ну, всё равно, пусть симпатичные, но лицо было не как настоящее. У Барби, как и у человека, сложный профиль лица, сложные поверхности, а возле носа есть «поднутрения», зальёшь форму, а деталь и не вытащишь. Нужна разъёмная форма, а её иначе, чем на станке с ЧПУ, и не сделать, точности не хватит. Слышала про ЧПУ?

– Слово такое слышала, а как расшифровать, не знаю, врать не буду.

– Урок номер два. Тема: «Станок с числовым программным управлением». Это станок. Он работает от стойки управления, фактически от компьютера. Для стойки управления нужна программа, и тогда станок сам будет фрезеровать заготовку так, как задано в программе. Всё программируется заранее: скорость вращения шпинделя, подача, холостые ходы, подача охлаждающей жидкости, даже смена инструмента.

– А что, у нас раньше такого не было?

– Во-первых, на заводах внедрять станки с ЧПУ не хотели: станки дорогие, а рабочий труд дешёвый. Формы вручную делали. Станки у нас тоже производили, только попроще. Стойки управления всё равно, как правило, импортировались. Со всей электроникой дело обстояло, как в той шутке: «Советская микроэлектроника – самая большая микроэлектроника в мире». И вероятность отказов тоже самая большая. А главное – координат было мало.

– Подожди, каких координат?

– Ты в школе училась? X, Y и Z!

– Ладно тебе шутить, она же на журналиста училась, объясни внятно! – вмешалась жена. – Только не надо всю технологию поднимать: литьё в землю, опоки, стержни. Урок про ЧПУ, так давай про ЧПУ.

– Хорошо, – продолжил Павел. – Советскому Союзу обрезали третью координату, она была фиксированная. Помнишь последние советские телефоны? Они все были, как коробочки, с плоскими гранями, иногда с наклонными. Возьмём металлическую заготовку. Чтобы фрезеровать плоскость, нужны две координаты, X и Y. Для фигурной поверхности – три. А если третьей координаты нет, то даже чтобы простую наклонную поверхность сделать, придётся идти лесенкой. Сделаешь один проход – поднимаешь фрезу на шаг, подаёшь на шаг вперёд, и – ещё проход, и так до посинения. Хочешь получить хорошее качество наклонной поверхности – лесенка должна быть с очень маленькими, микроскопическими ступеньками, а это – производительность! Сколько надо раз пройти по заготовке, каждый раз добавляя малюсенький шаг по вертикали, чтобы зубчики были незаметны? И управляющая программа на бумажной перфоленте получалась такой огромной, что на бобину не помещалась. А на импортных станках третья координата – непрерывная, и программа получалась маленькая, а отсюда и машинное время в разы меньше.