Андрей Первозванный – апостол для Запада и Востока

Следуя летописной иерархии перечисляемых ценностей, «Повесть» всегда при исчислении войск первыми называет варягов. Аскольд и Дир «многи варяги совокуписта» (19), других дружин у них не было. Олег первым в походе на Киев «поим воя многи, варяги, чудь, словэни, мерю, весь, кривичи» (20). Он же в походе на Константинополь «поя же множество варяг, и словенъ, и чудь <…> и кривичи, и мерю, и деревляны, и радимичи, и поляны» (23). После первой неудачи под Кон стантинополем Игорь «посла по варяги мнози за море, воюя на гре ки», затем он, «совокупивъ вой многи, варяги, русь, и поляны, словэни, и кривичи» (33), принудил греков к выгодному для Руси миру. Владимер «собра вой многи, варяги и словени, чудь и кривичи» (54). Яро слав «приведе варягы» (89), «събра Ярославъ варягъ тысячю» (96). Диспозиция варягов перед сражением была самой ответственной. Ярослав (1036) против печенегов «събра вой многи, варяги и словэне [новгородцы. – А. Р.] <…> и постави варягы посередэ, а на правей сторонэ кыяне, а на левем криле новгородцы» (101).

Прекращение варяжской миграции имело в Европе военно-политические последствия. Так, в Византии императорам пришлось заме нить варяжскую гвардию англосаксами, бежавшими из Англии после покорения ее (1006) Вильгельмом Завоевателем – правнуком норманнов. На Руси возможности такой замены не было. Поэтому после смерти Ярослава сразу обнаружилась беспомощность военно-политических действий его сыновей Изяслава, Святослава и Всеволода. Не обладая свежими варяжскими дружинами, никто из Ярославичей не смог стать, подобно отцу, «самовластием» Руси. Объединенные их усилия при сопротивлении внешней агрессии оказались неэффективны ми: при первой же войне с половцами (1068) все трое были сразу разбиты. Внутренняя политика братьев оказалась еще пагубнее для государства. Ярославичи арестовали полоцкого князя, волхва Всеслава. Когда Изяслав и Всеволод бежали от половцев в Киев, произошло городское восстание. Дружина подала Изяславу разумный совет – убить Всеслава: подозвать к оконцу «поруба» и «пронзить» мечом. (Дед Ярославичей Владимир Святой пригласил сводного брата Ярополка в киевский дворец якобы для переговоров о мире, но как только тот вошел, два варяга подняли его «под пазусе» на мечах, а по приказу дяди Ярославичей Святополка Окаянного другие два варяга добили его сводного брата св. Бориса). Но Изяслав уже не имел варягов. Нарушая родовые традиции, он не убил Всеслава, дал возможность киевлянам провозгласить его киевским князем, позволил им разграбить несметные сокровища Владимира и Ярослава, и государственная казна исчезла. Князья бежали от половцев в Киев, затем от киевлян из Киева, куда вернулись при помощи поляков. Равновесие внутри империи было нарушено. Войны князей-братьев за киевский престол стали превращаться в войны суверенных удельных князей (после Любечского съезда 1097 г.), которые часто велись с привлечением в качестве союзников половецких ханов, обычно – княжеских родственников.

Исчезновение у киевских князей варяжской гвардии стало одной из предпосылок крушения первой империи Рюриковичей. К середине XI в. «варяжское кольцо» вокруг Европы вообще стало распадаться, и в том числе его восточная сторона, путь «из варяг в греки и из грек». Это вновь ослабило юго-восточные рубежи Руси по отношению к азиатскому военному и кровнородственному воздействию. С третьей четверти XI в. и позже по крайней мере 14 знатных князей женились на дочерях половецких ханов, и, следовательно, появилось не менее 70 князей и княжон полуполовецкого происхождения, 350 половецких внуков княжеского достоинства. Герои «Слова о полку Игореве», князья Ольговичи, были родственниками половецких ха нов. Ранее этого Владимир Мономах женил своих сыновей – Юрия Долгорукого и Андрея Доброго – на половецких ханшах. Если основателем первой империи Рюриковичей был Олег Вещий, то зачинателем создания их второй империи стал полуполовец князь Андрей Юрьевич Боголюбский.

И в прежние времена на европейских путях, в неустанных поисках «добычи и славы», викинги вовлекали в свое движение местные племена, особенно языческие. С каждым движением скандинавов на юг повсюду оставались их дети, рожденные туземками.

На Руси в ближайшем географическом соседстве и тесных кровнородственных отношениях со скандинавами оказались словени (новгородцы, ладожане и др.). «Повесть» указывает на обычный факт эпохи (1015): «варязи бяху мнози у Ярослава, и насилье творяху новгородцем и женам ихъ»[27 - Более чем четырехвековые родственные сближения скандинавов и словен-новгородцев способствовали формированию характера последних, буйного и свободолюбивого: традиционные побоища на мосту р. Волхов; победы (во главе со св. Александром Невским) над родичами-шведами (1240), немцами и эстонцами (1242); последние отголоски традиций викингов – дальние речные походы ушкуйников (XIV–XV вв.) с нападениями на крупные русские города. Новгород первым (1132) освободился от власти киевских монархов, и его республиканское «вече» напоминало исландский альтинг, ранее освободившийся от норвежских королей. Былинный образ Василия Буслаевича с его, как у скандинавов, морским паломничеством в Иерусалим через «море Верейское», где он (как и Харальд Суровый) купался в «Ердан-реке». Только вторая, Московская империя Рюриковичей, свергнув монголо-татарское иго, смогла уничтожить и феодальную демократию Новгорода путем жесточайших репрессий великого князя Ивана III Васильевича и его внука, царя Ивана IV Васильевича Грозного.]. У правящих феодалов Руси и у их летописцев сношения с варягами (драки и грабежи, союзы и торговля, браки и связи) воспринимались как отношения не с чужестранцами, а с опасными родственниками.

Для понимания «маршрута» Андрея важно учесть, что в IX в. племена восточнославянские, балтийские и угро-финские не были объединены в империю. «Повесть» показывает, что племена были разделены на две сферы влияний: «имаху дань варязи из заморья на чюди и на словенехъ, на мери и на всех, кривичехъ», а «козари [хазары. – А. Р.] имаху на полянехъ, и на северехъ, и на вятичехъ» (18). Новгород и Ладога с их областями отходили таким образом к Европе; Киев, Чернигов и некоторые другие города – к Азии. Вдоль пути «из варяг в греки и из грек» развернулась почти четырехвековая борьба европейских и азиатских сил. Сначала только новгородцы (словене) могли и противиться скандинавской экспансии, и приглашать варягов на договорных на чалах. Они «изгнаша варяги за море», но затем началась междоусобная война. Послы отправились «къ варягомъ, къ руси» («Повесть» по следовательно называет часть шведов «русью»[28 - См. Харбугаев Г. А. Этнонимия «Повести временных лет» в связи с задачами реконструкции восточнославянского этногенеза. М., 1979. С. 216–222.]) и сказали историческую фразу: «Земля наша велика и обильна, а наряда въ ней нетъ» (18).[29 - Эта фраза близка к сообщению монаха-сакса Видукинда Корвейского в «Истории саксов» (сер. X в.) о призвании саксов бриттами: «Тегга nostra spatiosa et tirtilis», однако здесь нет специфического для Руси представления о том, что нужен какой-то порядок («наряд»).] Приглашенный на княжение, явился Рюрик[30 - Имя Рюрик повторялось в традиции княжеских имен: Рюрик Ростиславич († 1092), Рюрик Ростиславич († 1215). По древнейшему списку «Задонщины» Боян «пояше русскыимь: первому князю Рюрику, Игорю Рюриковичу…» (Слово о полку Игореве и памятники Куликовского цикла. М.–Л., 1966. С. 548). В «Степенной книге» (XVI в.) об Иване Грозном сказано: «самодержец всея Руси <…> бысть от святаго перваго Владимера седьмый на десять степень, от Рюрика же двадесятый». Сам Иван Грозный возводил свое происхождение к Августу. Еще в «Сказании о князьях владимерских» (нач. XVI в.) говорилось, что Август послал брата своего Пруса на р. Вислу, от него произошел Рюрик: новгородцы «обретоша тамо некоего князя имянем Рюрика, суща от рода римска царя Августа» (Дмитриев Р. П. Сказание о князьях владимирских. М.–Л., 1955. C. 162).] (видимо, конунг Рёрик) со своим домом и верной дружиной, он «пояше в собе всю русь» (18). Рюрик сначала захватил часть побережья во Фрисландии (860), затем, в 862 г., перешел на законных условиях на то место, где и был в 864 г. заложен Новгород (в это же время норманны зало жили Йорвик, будущий Йорк, в Англии). Вероятно, Рюрик первым положил начало восточного пути «из варяг в греки». Цель варягов была дальней, но точной: «бояре» Аскольд (имя скандинавское) и Дир (имя неясное) отпросились у Рюрика в Царьград. По пути они захватили «градок мал» (Киев), в котором не было князя, так как горожане ска зали варягам: «мы седимъ родъ ихъ [т. е. Кия с «братьями». – А. Р.], платяче дано козаромъ» (18). Европейцы-варяги стали «владети польской землею», т. е. европейцами-полянами, несколько оттеснив азиатов-хазар. С малыми силами (по «Повести» и византийской хронике 200 кораблей, примерно 8 тыс. воинов) Аскольд и Дир напали на столицу Византийской империи. Но буря «безбожных Руси корабля смете» (19), и они вернулись в Киев. Аскольд и Дир – первые достоверные путешественники, прошедшие «из варяг в греки и из грек» через Новгород[31 - По византийским хроникам и Вертинским анналам «русы» (шведы) ранее Аскольда и Дира посетили Константинополь: в 820 г. – с нападением; в 839 г. – с дружественным визитом) но, видимо, они шли морским западным путем; в 895 г. викинги (62 корабля под командованием Хааштейна) дошли до Константино поля.]. Третий импульс скандинавского движения возглавил конунг-князь Олег, из «рода» Рюрика. Он убил своих бывших сослуживцев Аскольда и Дира и принялся сначала за устройство новой империи, способной бороться с Византией. Олег еще решительнее оттеснил на юго-восток хазар[32 - Святослав Игоревич затем взял хазарскую крепость Саркел (Белая Вежа) и восстановил античную европейско-азиатскую границу по Дону. Древнейший путь варягов шел, видимо, через исток Волги, волоком Волга, Дон, затем Азов ское и Черное моря. Победы Олега, Игоря и Святослава перенесли этот путь на Днепр как более короткий и государственно перспективный.]. Спустя 20 лет после того, как Аскольд и Дир захватили «градок мал», Олег превратил его в столицу обширной европейской державы. Олег стал первым общепризнанным (русскими и иностранными источниками) киевским князем[33 - «Олег объединил Новгород и Киев, вследствие чего образовалась огромная территория, управление которой предъявляло несколько иные запросы к княжеской власти, требуя от нее большей активности и самостоятельности. И мы видим, что Олег преуспевает в этом» (Фроямов И. Я. Указ. соч. С. 201).]. «И седе Олегь, княжа в Киеве, и рече Олегь: «Се буди мати градомъ русьскимъ». И беша у него варязи и словени и прочи прозвашася Русью» (20). Для успеха такого общего переименования нужно было уничтожить древ нее славянское название центрального в империи (Киев и Среднее Поднепровье) и наиболее культурного племени – поляне. Это могло быть сделано только актом государственной власти: «поляне, иже ныне зовомая русь» (21), что и показано летописцем в форме наречия («зовомая»). Летописец отметил и важный факт ославянивания варягов: «А словеньский язык и рускый одно есть, отъ варягъ бо прозвашася Русью, а первое беша словене; аще и поляне звахуся, но словеньска речь бе» (23). Олег в широких масштабах повторил ту смену именований, которую начал Рюрик в Новгороде: «И от тех варягъ [Рюрика с «братьями». – А. Р.] прозвася Руская земля, новугородьци, ти суть людье ноукородьци от рода варяжьска, преже бо беша словени» (18). Эти два племенных названия исчезают из «Повести»: столичные «поляне» (до 944 г.), «словене» (до 1036 г.), так как жители двух важнейших городов империи, через которые проходил путь «из варяг в греки», стали называться – кияне и новгородцы.

Олег прошел весь путь «из варяг в греки», одержав имперскими (многоплеменными) войсками (2 тыс. кораблей, примерно 80 тыс. воинов) первую победу над Константинополем. В сознании Владимира Мономаха и его предшественников (и летописцев) великие события княжеского рода решались на пути предков, проложенном Олегом. Частично путь «из варяг в греки» прошли Игорь Рюрикович и его сын Святослав (до предместий Константинополя); жена первого и мать второго – Ольга, крестившаяся в столице православия; Владимир Святославич – до Корсуня, его внук, Владимир Ярославич – почти до Константинополя. Однако ни скандинавам, ни славянам не удалось, подобно Олегу, пове сить в Царьграде «тцитъ свой въ вратехъ, показуя победу» (25).

По мере приближения ко времени создания «Повести» «маршрут» Андрея становился всё более актуальным для Владимира Мономаха, так как ему, вероятно, всё чаще приходилось с грустью думать о под вигах прадеда Владимира (в честь которого он получил свое имя) и деда, «самовластца» Ярослава. Летопись повествует, что после убийства Святослава Игоревича печенежским князем Курей началась первая на Руси борьба князей-братьев за киевский престол. Еще при жизни Святослава старшие его сыновья, Ярослав и Олег, совершили роковую ошибку: никто из них не пожелал княжить в далеком от столицы Новгороде. Туда был послан младший, и как казалось, неполноценный сын – Владимир, матерью которого была рабыня-славянка, «ключница» княгини Ольги, Малуша. Когда, будучи в Новгороде, Владимир узнал, что брат его Ярополк убил брата Олега, он «убоявся бежа за море» (54), очевидно, к родичам-варягам, что и опре делило его победу. Юный князь Владимир, скандинав по отцовской линии, был хорошо принят «за морем», ибо его личные интересы сов пали с интересами скандинавского движения по восточному пути. Спустя три года он повторил деяние Рюрика: «Приде Володимеръ съ варяги Ноугороду» (54). Изгнав посадников киевского князя Ярополка, Владимир восстановил свою власть и двинулся на юг. Забегая вперед, отметим историческую обратимость событий, разворачивавшихся на пути «из варяг в греки». Сначала Владимир бежал к варягам и с их помощью завоевал престол. Потом, после гибели норвежского конунга Олава Святого (1030), на Русь бежал его единоутробный брат Харальд Суровый Правитель, который при поддержке своего тестя Ярослава стал норвежским королем.

Итак, Владимир, подобно Олегу Вещему и деду Игорю, укрепил варяжское войско: «варяги и словени, чюдь и кривичи» (54). Он двинулся тем же путем и завоевал Киев. На этом пути происходила 20-летняя борьба за власть его сына Ярослава. Когда Ярослав, подобно Владимиру, княжил в Новгороде и возмужал (35 лет), он отказался в 1014 г. платить ежегодную дань (2000 гривен) в Киев «отцю своему». Владимир собирался идти знакомым путем войной «на сына своего» (88). По традиции «Ярославъ же пославъ за море, приведе варягы» (89), но в это время Владимир умер. В Новгороде события развивались по обычаю: в ответ на насилия со стороны ярославовых варягов новгородцы «избиша» их (95). Ярослав защитил варягов и «исече» знатных новгородцев. Узнав о том, что после смерти их грозного отца брат Святополк убил брата Бориса, за тем братьев Глеба и Святослава, Ярослав помирился с уцелевшими новгородцами. «И собра Ярослав Варягъ тысячю, а прочихъ вой 40 тыс. [видимо, 4 тыс. – А. Р.], и поиде на Святополка» (96).

Противясь этому традиционному европейскому движению с се вера, Святополк первым из Рюриковичей, бывших уже христиана ми, решил опереться на азиатов-язычников. Он возглавил печенегов, убивших некогда его деда Святослава. «И бысть сеча зла <…> и одоле Ярослав» (96). Не владея северным путем, Святополк пересек его, бросившись с Востока на Запад, «въ Ляхы». Это была тоже европейская апелляция. Однако поляки (в отличие от варягов) не передвигались по всей Европе и в наемной гвардии не служили. Опора на них со стороны претендента на киевский престол не могла быть прочной. Со Святополком пришел (на короткое время, 1018 г.) князь Болеслав I Храбрый. Ярослав был разбит, казалось, окончательно. И однако, не боясь возмездия за погубленное войско, Яро слав твердо держался традиции предков – «убежа с 4-ми мужи Новугороду» (97). По примеру отца Ярослав «хотяше бежати за море» (97). Но посадник Константин Добрынич (племянник Малуши, бабушки Ярослава), поняв опасность такого шага для себя и новгородцев, решил поддержать беглеца: новгородцы «расекоша лодье Ярославле» (97). Однако без варягов обойтись было нельзя, так как самостоятельно никто (словене, чудь, кривичи, меря, весь) не ходил по пути «из варяг в греки». Разумнее всего было не ждать нападения вольных варягов во главе с Ярославом (как сделал Владимир), а пригласить их снова, обусловив это договором. Богатые и деловитые новгородцы, раздобыв такую высокую плату для суровых наемников, сами «приведоша варягы, и вдаша им скотъ, и совокупи Ярослав воя многы» (98). И новое неудержимое движение по имперскому пути началось. Двигаясь по пути антиимперскому, «бежа Святополкъ в Печенегы» и вернулся «съ Печенегы въ силе тяжьце» (97). И на этот раз азиаты были отражены: в битве «яка же не была в Руси <…> одоле Ярославъ» (98).

Другой брат Ярослава, храбрый Мстислав, двинулся из Тмутаракани с хазарами (предки которых властвовали над Киевом) к столице империи, повторяя ориентацию Святополка. Ярослав снова ушел в Ногород (1024) и «посла за море по варягы. И приде Якун [конунг Хакон. – А. Р.] съ Варягы и идее Ярослав с Ягуном на Мстислава» (100). Но Мстислав, прославленный военный герой (каковым Ярослав не был), сумел перебить варягов. И снова Ярослав бежал в Новгород, а «Якун идее за море» (100). Важно, что еще до этой войны, когда Ярослав посылал за варягами, сами киевляне «не прияша» Мстислава. (99) Но в 1036 г., когда Ярослав по обыкновению был в Новгороде, печенеги самостоятельно подступили к Киеву. Старый князь «събра вси многи, варяги и словени <…>. И бе печенег без щисла». Бой шел в самом Киеве «идее же стоить ныне святая София <…>. И бысть сеча зла <…>. И побегоша печенеги <…>» (102). Это была последняя битва варягов за Киев.

Последним проделал весь восточный путь (Норвегия, Швеция, Дания, Русь, Византия, Палестина, Африка, Сицилия) и часть западного пути (Норвегия, Англия) знаменитый король-викинг Харальд Суровый, начальник византийской гвардии.

Сведения «Повести» и исландских саг во многом совпадают, хотя и получают различное литературное воплощение. По «Эдмундовской саге» (XIII в.) конунг Эймунд, спасаясь от своего побратима Олава Святого (который сам был связан с Ярославом), вместе с ярлом Рюриком поступил на службу к «Ярицлейву конунгу», который сказал им: «Нам очень нужна от вас помощь, потому что вы – норманны – мудрые мужи и храбрые». (Р 92) При Ярицлейве норвежский «конунг и 600 норманнов» (Р 93), а по летописи – 1000 варягов. Норманны обеспечили победу Ярицлейва над двумя его братьями (по летописи – Святополком и Мстиславом). Согласно саге, Ярицлейв, был тяжело ранен в ногу, а по летописи и по научному обследованию скелета, Ярослав был хромым. Брат его, «Бурислав», говорит сага, «был в Тюркланде <…> и у него <…> войско, которое не станет бежать, и это – тюрки <…> и мы, норманны, не побежим первыми» (Р 97). Бурислав был убит Эймундом.

Сага смешивает здесь братьев – Бориса и Мстислава (Борис-слав). Первый боролся с Ярославом, а второй княжил в Тмутаракани, входившей в тюркоязычный Хазарский каганат.

В упомянутой битве, по «Повести», «трудишася варяги, секуще север». Еще Олег Вещий силами варягов «победи северяны» (20), потом они участвовали в его походе на Царьград. Но теперь этих славянизированных иранцев Мстислав противопоставил слабеющим варягам. Он увидел – «лежачие сечены от своихъ съверъ и варягы Ярославле, и рече: «Кто сему не рад? Тагда свежая азиатская дружина Мстислава стал «сечи варягы» (100). Мстислав умер в том же году, и Ярослав «бысть самовластецъ в Русьстей земли» (101), а по саге – «весь народ в стране пере шел под руку Ярицлейва конунга» (Р 100).

Престарелый Ярослав начал, видимо понимать, что его империя, достигшая расцвета, стала неспособной к завоеваниям и вступила в период неустойчивого развития внутренних политических сил. Двух вековая эра геройских походов по пути «из варяг в греки и из грек» миновала. Ярославичи совсем освободились от варяжской зависимости, а потому никто из них и всех их потомков уже не располагал надежными силами для завоевания киевского престола и сохранения целостности империи. Именно поэтому Ярослав выступил в качестве первого из идеологов нового этапа государственности Руси. Он стал проповедовать в завещании братолюбие, чуждое его предкам и ему самому. Ярославу не оставалось ничего иного, как вспоминать о славе предков и пугать сыновей: «Аще ли будете ненавидно живуще, в распряхъ <…>, то погыбнете сами и погубите землю отецъ своихъ и дедъ своихъ, юже налезоша трудомъ своимъ великымъ» (108). Поставленный Ярославом первый из русских митрополит Иларион в «Слове о законе и благодати» апеллируя к славе предков, вспомнил даже само го незадачливого из них, язычника «старого Игоря». Повторяя формулу Ярослава о великом труде «отцов и дедов», митрополит-грек Николай пытался увещевать Владимира Мономаха и враждующих князей. Мономах, подобно Ярославу, но в еще более обстоятельной форме «Поучения» наследникам, и в письме врагу (двоюродному брату Олегу Святославичу) обращался к примеру «отцов и дедов». Так грозная сила варяжских дружин уступила место утопической морализации – верному признаку ослабления империи.

В такой идеологической атмосфере мысленное обращение к прошлой славе отечества искало своего хронологического предела и идей ной кульминации. Необходимо было освятить путь «отцов и дедов» высшим духовным авторитетом: вспомнили и о греческой легенде об апостоле Андрее, и об утратившем свое значение пути «из варяг в греки». Оба этих сюжета не могли превратиться в идеологическую реалию без их объединения и обработки, что и было сделано при Владимире Мономахе, который стремился удержать империю от распада и был заинтересован в создании такого великолепного предания.

«Маршрут» апостола Андрея требует изучения передвижений по этому пути исторических лиц, происхождение, взаимоотношения и деятельность которых поясняются генеалогическими наблюдениями. Важность генеалогии для познания всего феодального мира велика потому, что сами феодалы (и их историографы) мыслили историю как смену поколений, династий и аристократических родов[34 - Baumgarten N. Genealogies et mariages occidentaux des Rurikides russes du Xe siecle. Orientalia Christiana, 35. Roma, 1927.]. Путь «из варяг в греки» был и свадебной магистралью. Так, с севера в Киев прибывали из Пскова Ольга – к Игорю, из Полоцка – Рогнеда (дочь князя Рогволода, при шедшего «и(з) заморья», норвежка Адлага – к Владимиру, шведка Ингигерд (дочь короля Олава) – к Ярославу, англосаксонка Гита (дочь короля Харальда, из Англии, через Данию) – к Владимиру Мономаху, шведка Кристина (дочь короля Инги) – к Мстиславу. А из Киева пошел в Швецию на свою погибель Всеволод Владимирович – к княгине Сигрид Гордой. Елизавета Яро славна уехала с Харальдом Суровым; Мальмфрид Мстиславовна поехала к норвежскому королю Сигурду Йорсалафари (затем она вышла замуж за датского короля Эйрика Эймуна); Ингибьёрг Мстиславовна – к датскому герцогу Кнуту Лаварду. На юг отпра вилась из Киева Мария Владимировна (дочь Мономаха) к византийскому царевичу Леону, не названная по имени дочь Мстислава – к царевичу из династии Комнинов. С юга тем же путем плыли к Киеву царевна-гречанка Анна и неизвестная по имени болгарка – к Владимиру Святому, гречанка – к Ярополку Святославичу, гречанка Мария (дочь императора Константина IX Мономаха) – к Всеволоду Ярославичу. Все эти и другие родственные связи были европейскими.

Говоря о генеалогии, нельзя не обратить внимания и на скандинавскую этимологию имен князей. Рюрик от древнескандинавского – «славный», «знаменитый»; Олег – «святой»; Ольга – «святая»; Игорь (Ингвар) – «защитник Ингве» бога; Рогнеда (Рагихильд) – от основ «боги», «держава», «сражение», ее отец Рогволод-Рангвальд. Владимер (Володимер) – из готского Вальдемар (летописное «мер» производное от «мар») – «знаменитый властитель». Имени «Владимир» (в поздней орфографии, с народной этимологией «владеющий миром») в «Повести» и других источниках нет[35 - Суперанская А. В. Как вас зовут? Где вы живете? М., 1964. С. 76–89; здесь имеется научная библиография.].

Первым на Руси из князей получил греческое имя Андрей сын Ярослава Всеволод, в 1086 г. он заложил в Киеве церковь во имя св. Андрея. А 1089 г. в Переяславле, принадлежавшем Всеволоду, митрополит Ефрем основал церковь св. Андрея.

Варяжские силы давно иссякли, и Всеволод не ходил родовым путем «из варяг в греки и из грек». Сын его Владимир в «Поучении» отметил, что отец, «сидя дома, изумеше пять языкъ». Очевидно, это были языки русский и «словеньский» (от отца, церкви и подданных), шведско-норвежский (от матери принца Магнуса), греческий (от жены Марии), половецкий (от второй жены, половецкой ханши). При дворе Ярослава, Всеволода и Владимира сложилась типичная для Средневековья интернационально-национальная культура, которая в данном случае была связана со старославянской и греческой книжностью, что обеспечивало благоприятные условия для культа св. Андрея.

По всем эти историческим, генеалогическим, культурным и политическим обстоятельствам «маршрут» апостола Андрея, охвативший все европейское варяжское «кольцо», для Руси практически утраченный, настолько импонировал мечтам Владимира Мономаха, что оказался соединенным с киевской и новгородской темами (при их антиномической оценке) в единую «Легенду», которая была даже занесена в великокняжескую «Повесть временных лет», как казалось, навечно[36 - Иван Грозный, отвергая католичество, предлагаемое ему папским легатом Пос-севино, заявил, что Россия приняла веру от апостола Андрея; см. Possevinus А, Moscovia. Antverpen, 1597. P. 139. Писатель-игумен Волоколамского монастыря Иосиф Волоцкий (кон. XV в.) в «Сказании о новоявившейся ереси» повторил легенду об Андрее (см. Козакова Н. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретические движения на Руси XIV – нач. XVI в. М.-Л., 1955. С. 486). При царе Алексее Михайловиче о том же говорил грекам посланный на Афон (1653) писатель и дипломат Арсений Суханов (см. Белокуров С. Л. Арсений Суханов. Изд. 2-е, М„1894. С. 137–139). Первый российский император Петр Великий основал первый и высший орден России (1698–1917 гг) Андрея Первозванного, с надписью на нем: «S. Andreas Patronns Rossiae». Андреевский белый флаг с голубым крестом по диагоналям был установлен Петром для российского морского военного флота.].

Адальберто Майнарди. Андрей – «первый ученик» Христа. Вселенский взгляд на ученичество и общину в четвертом Евангелии

Корпус Иоанна содержит очень важное для вселенского богословия глубокое видение единства церкви как общины[37 - Например, только в первой главе Unitatis redintegratio есть четыре ссылки на Иоанна (1 Ин 4:9; Ин 11:52; Ин 13:34; Ин 16:17) и цитата Ин 17:21: ‘??? ?????? ?? ????, ????? ?? ?????, ev е??? ???? ev ???, ??? ??? ????? ?? ???? ????, ??? ? ?????? ??????? ??? ?? це ??????????’.], в которой первенство Симона-Петра, «Камня», понято как «служение общине». Игнатий Антиохийский, «в посланиях которого мы видим наиболее ранние отголоски Иоанновской мысли» (Браун)[38 - Brown R. E. The Gospel according to John (i-xii). Garden City-New York, 1966 (1982) (The Anchor Bible 29). Р. 475.], определил церковь Рима как «церковь, первенствующую в любви» (??????????? ??? ??????, Послание к Римлянам, Пролог). По сути это модель отношений церквей, близкая к богословию четвертого Евангелия: так, в Ин 21 мы читаем, что Симону-Петру вверено «пасти овец» Господних, ибо он «любит Господа более других». Но есть и другой ученик, «которого любил Иисус», на него Петр указывает Господу (Ин 21:7), и он находится в поразительной симметрии с другим учеником, Андреем, который в начале Евангелия приводит Петра к Иисусу (Ин. 1:42). За многообразием личностных проявлений в четвертом Евангелии открывается богословие, укорененное в определенной исторической традиции[39 - См. Vignolo R. Personaggi del quarto Vangelo: figure della fede in san Giovanni. Milano, 1994.]. Также не следует забывать, что Андрей – брат Симона-Петра.

Анализ фрагментов Евангелия от Иоанна, где упоминается Андрей, по сравнению с синоптической традицией и традицией ранней церкви, поможет нам пролить свет на глубокую связь между ученичеством и общиной Христа, с одной стороны, и общением учеников и их общинами, с другой стороны. В заключение мы попытаемся предложить вселенский взгляд на именование апостола Андрея как «первого ученика Христа», как именует его Иоанн.

* * *

В Восточных церквах апостол Андрей именуется Первозванным, o ???????????. Этот эпитет впервые встречается в гностических «Деяниях Андрея» (кон. II в.)[40 - Lampe G. W. H. (ed.) A Patristic GreekLexikon. Oxford, 1989. P. 1200.], но вошел в литургические тексты Великой церкви только после переноса мощей апостола в Константинополь в конце IV в. (356 или 357 н. э.)[41 - Aprile R. s.v. ‘Andrea, apostolo’, в: Bibliotheca Sanctorum I.]. Первые изображения Андрея в ранней христианской иконографии мы находим во фресках катакомб и на саркофагах IV–V вв., но всегда вместе с апостолом Петром, также в иллюстрациях евангельских текстов (например, Россанский кодекс). Отдельно изображение Андрея как «апостола Востока» появляется только к концу VII в. в периферийных областях Восточной империи (например, в Абхазии)[42 - Ендольцева Е. Ранняя иконография св. апостола Андрея. Материалы международного коллоквиума «Апостолы Петр и Андрей – икона будущего» (Бозе, Италия, окт. 2007), не опубликовано.].

В синоптической традиции, однако, «первым» (??????, Мф 10:2) становится Симон, прозванный Петром, так во всех списках учеников Иисуса (Мк 1:16–20 и параллельных местах: 1:29; 3:16–19; 5:37; 9:2; 13:3; 14:33, Лк 22:8, Ин 20:2; 21:2). Как справедливо отмечает Рудольф Пеш, это не только отражает ведущую роль Петра в первоначальной церкви, но это отражает также его исключительное положение среди всех учеников, равно как и среди Двенадцати при жизни Иисуса[43 - Pesch R. Simon-Petrus. Geschichte und geschichtliche Bedeutung der ersten J?ngern Jesu Christi. Stuttgart, 1980 (цит. по итал. пер.: Simon Pietro. Storia e importanza storica del primo discepolo di Ges? Cristo. Brescia, 2008. Р. 43).].

В самом раннем литературном источнике о призвании Петра – Мк 1:16–18 – имя его брата Андрея упомянуто вторым:

Проходя же близ моря Галилейского, увидел Симона и Андрея, брата его, закидывающих сети в море, ибо они были рыболовы. И сказал им Иисус: «идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков». И они тотчас, оставив свои сети, последовали за Ним.

В параллельном тексте Мф 4:18–19 воспроизводится та же последовательность, при этом в третьем Евангелии Андрей не упоминается вообще (Лк 5:1-11), хотя употребление множественного числа (Лк 5:6–7), возможно, предполагает присутствие обоих братьев. Некоторые экзегеты (Дибелиус, Шмитхальс) утверждают, что первоисточник Марка в эпизоде о призвании Симона вообще не упоминал его брата и появлению двух братьев мы обязаны редакции евангелиста[44 - Андрей не упоминается в основном тексте, оказываясь не в числе Двенадцати; а Иаков и Иоанн встречаются только в 10:35 и на следующих страницах, где они, прежде анонимные, получают имена; Симон, напротив, подается в основном тексте как образцовый апостол; и если в евангелии Мк появляется Симон-Петр (с Андреем) вместе с Иаковом и Иоанном, то это благодаря редакции евангелиста, который знает о иерусалимских «столпах» (Гал 2:1-10) – самом близком круге Иисуса, посвященных в его предвечную тайну, и о призвании сыновей Заведеевых (19 след.). Евангелисту принадлежат и последующие аналогии 2:13 след. и параллели с 16:18 формулировки (Dibelius 108 след.; Schulz 98): Schmithals W. Das Evangelium nach Markus I, Kapitel 1–9,1. G?tersloh, 1979. S. 106.].

Лука вводит интересующую нас сцену после первой проповеди Иисуса (Лк 4:21–37) и первых чудес в доме Симона (Лк 4:38–41), благодаря чему выстраивается поясняющий контекст и призвание кажется не столь неожиданным, каким выглядит оно у Марка и у Матфея. Параллелизм этой сцены с сюжетом о чудесном улове в Ин 21 очевиден, поэтому, при всех разногласиях касательно литературной зависимости четвертого Евангелия от синоптиков[45 - См. дискуссию в: Denaux A. (ed.) John and the Synoptics. Leuven, 1992, и особенно Fortna R. T. Diachronic Synchronic Reading John 21 and Luke 5, в: Там же. Р. 387–399. Лука сконцентрирован на фигуре Петра, которого именует Симоном-Петром только здесь и в Мф 16:16, тогда как в четвертом Евангелии имя Симон-Петр упоминается 17 раз.], большинство библеистов склонны видеть здесь различные разработки одного и того же источника.

В любом случае, на наш взгляд, есть все основания полагать, что Андрей вместе с Петром и сыновьями Зеведеевыми, Иаковом и Иоанном, принадлежал к ближайшему кругу учеников Христовых. С ними он был свидетелем первых чудес (Мк 1:29–33), адресатом «сокровенного эсхатологического учения» Иисуса (Мк 13:3) – в домарковой традиции, Андрей был, возможно, единственным учеником, расспрашивающим Иисуса о «конце мира»[46 - Pesch R. Das Markusevangelium II (Herders Theologischer Kommentar zum Neuen Testament II,2). Freiburg-Basel-Wien, 1965. S. 264.], и он, конечно, был важным членом в ранней христианской общине. Андрей назван четвертым в списке апостолов в Евангелии от Марка (Мк 3:17; ср. Мк 13:3)[47 - См. Pesch R. Die Apostelgeschichte I (Apg 1-12). Z?rich-Einsiedeln-K?ln, 1986. S. 78.], но вторым у Матфея и Луки (Мф 10:2; Лк 6:13–16; Деян 1:13). Первым он назван в апокрифическом Евангелии Марии[48 - Hennecke E., Schneemelcher W. Neutestamentliche Apokryphen I. T?bingen 1959. S.].

Папий Иерапольский (Церковная история III, 39, 3–4) приводит другой порядок апостолов, полностью отличающийся от синоптических Евангелий:

если когда-либо кто-либо приходил, кто следовал за пресвитерами, я расследовал слова пресвитеров, что Андрей или Петр или Филипп или Фома или Иаков или Иоанн или Матфей, или другие из учеников Господа, сказали, и что говорили Аристион и пресвитер Иоанн, ученики Господа[49 - Eusebius. The Ecclesiastical History, with an English Translation by Kirsopp Lake. Cambridge (Mass.)-London, 1980 (Loeb Classical Library 153). Vol. I. P. 292–293.].

Как показал в своем исследовании, посвященном авторству Иоаннова корпуса, Мартин Хенгель, поразительный параллелизм между последовательностью, приведенной в Ин 1:35–51, списком апостолов в Ин 21:2 и порядком именования, который находим у Папия, вряд ли можно считать случайным совпадением[50 - Hengel M. Die johannische Frage. Ein L?sungversuch mit einem Beitrag zur Apokalypse von J?rg Frey. T?bingen, 1993; цит. по итал. версии: La questione giovannea. Brescia, 1998. Р. 67. Обзор исследований, посвященных Евангелию от Иоанна, см., например, в: Schmithals W. Johannesevangelium und Johannesbriefe. Forschungsgeschichte und Analyse. Berlin-New York, 1992. S. 1–214.]. В отличие от Петровой традиции, представленной Марком, Папий и Иоанн придают наибольшее значение в среде учеников Андрею (называя его первым!), а далее Петру, Филиппу и Фоме. Также примечательно, что Андрей, когда его имя появляется в четвертом Евангелии, всегда соотносится с Филиппом (Ин 1:40, 43; 6:7, 8; 12:22). Впрочем, это объяснимо: оба апостола сыграли большую роль в дальнейшей жизни христианских общин Малой Азии[51 - Hengel. La questione… Р. 68.]. Значимость Андрея для Иоанновой традиции подтверждена, как отмечает Мартин Хенгель, также фрагментом Канона Муратори (Canon Muratorianus, rr. 13 ss.: eadem nocte reuelatum andreae ex apostolis ut recogniscentibus cuntis [sic] iohannis suo nomine cuncta discriberet) и «Деяниями Андрея» (конец II в.), где область миссии апостола (северная Малая Азия, Ахайя, Македония) обозначена недалеко от Эфеса[52 - Там же. Р. 71.]. Можно также упомянуть исследователя исторической традиции четвертого Евангелия Чарльза Гарольда Додда, который утверждает, что во II в. в Малой Азии всё еще существовала традиция, корни которой восходят к апостолу Андрею и чьи следы ведут к Евангелию от Иоанна[53 - Dodd C. H. Historical Tradition in the Fourth Gospel. London, 1963 (приводится в итал. пер.: La tradizione storica nel quarto Vangelo. Brescia, 1983).].

Мы не станем обсуждать здесь тезис Хенгеля о происхождении корпуса Иоанна, но то, что он приписывает Евангелие от Иоанна и Первое послание Иоанна – Иоанну Старшему, Иоанну Пресвитеру (o ??????????? упоминаемый у Папия), представляется нам в высшей степени спорным[54 - См. Moloney F. J. Review, в: Biblica 76 (1995), 2. Р. 270–273.]. Однако в данном случае нас более интересует то, что пишет Хенгель о свидетельстве церкви II столетия и первоначальном восприятии Евангелия от Иоанна[55 - См. также: Hill Ch. E. The Johannine Corpus in the Early Church. Oxford, 2004.]. На его взгляд, внимание евангелиста к не столь значимым для синоптического повествования отдельным ученикам или группе апостолов указывает на связь с исторической традицией, внутри которой осуществлялась работа над текстом. Кроме того, если Хенгель прав, признавая руку одного автора в богословской и повествовательной линии четвертого Евангелия[56 - См. Hengel. La questione… Р. 214–251; здесь содержится полемика со сторонниками чрезмерно скептического подхода к Евангелию от Иоанна.], то выделение некоторых учеников (или замалчивание других: например, сыновей Заведеевых), возможно, не просто разница текстовых традиций, но фактически это указывает на истинные намерения евангелиста. Данная предпосылка позволяет более обоснованно интерпретировать образ «первого ученика» Христова в четвертом Евангелии с учетом той роли, какую играл Андрей в истории ранней церкви.

В рассказе Иоанна о призвании первых учеников, значительно отличающемся от синоптических Евангелий[57 - Иисус встретил двух первых учеников «в Вифаваре при Иордане, где крестил Иоанн» (Ин 1:28), а не на Галилейском море; из двух пар братьев, названных синоптическими Евангелиями, Иоанн сохраняет только Андрея и Петра и т. д.], сохраняются следы автономной, «предканонической» традиции, сохраняющей достоверную информацию[58 - Brown. The Gospel… Р. 77.]: например, то, что Андрей, Петр и Филипп происходили из Вифсаиды[59 - Dodd. La tradizione… Р. 374–375; Schnackenburg R. Das Johannesevangelium, Erster Teil. Einleitung und Kommentar zur Kap. 1–4. Freiburg – Basel – Wien, 1972. S. 313; другие версии: Haenchen. Johannes Evangelium… S. 181.], иудейского города в языческой земле, у которого были тесные взаимоотношения с греческой культурой; это объясняет, почему у апостола греческое имя Андрей (???????)[60 - Cullmann O. Petrus. J?nger – Apostel – M?rtyrer. Z?rich-Stuttgart, 1952; итал. пер. San Pietro. Discepolo-Apostolo-Martire, в: Prandi А. (ed.) Il primato di Pietro nel pensiero contemporaneo. Bologna, 1965. Р. 22.], а также его ходатайство от имени эллинов, упомянутых в Ин 12:22. Об историчности других деталей (например, о первенстве Андрея, встрече Иисуса и Нафанаила) экзегеты спорят по сей день[61 - Dodd. La tradizione… Р. 373–374; Haenchen E. Johannes Evangelium. Ein Kommentar. T?bingen, 1980. S. 178, 184.].

В любом случае Андрей – первый ученик, который упоминается в той части текста (Ин 1:35–51), где задаются некоторые из главных богословских тем четвертого Евангелия.

На другой день опять стоял Иоанн и двое из учеников его. И, увидев идущего Иисуса, сказал: вот Агнец Божий. Услышав от него сии слова, оба ученика пошли за Иисусом. Иисус же, обратившись и увидев их идущих, говорит им: что вам надобно? Они сказали Ему: Равви, – что значит: Учитель, – где живешь? Говорит им: пойдите и увидите. Они пошли и увидели, где Он живет; и пробыли у Него день тот. Было около десятого часа. Один из двух, слышавших от Иоанна об Иисусе и последовавших за Ним, был Андрей, брат Симона-Петра. Он первый находит брата своего Симона и говорит ему: мы нашли Мессию, что значит: Христос; и привел его к Иисусу. Иисус же, взглянув на него, сказал: ты – Симон, сын Ионин; ты наречешься Кифа, что значит: камень (Петр). На другой день Иисус восхотел идти в Галилею, и находит Филиппа и говорит ему: иди за Мною. Филипп же был из Вифсаиды, из одного города с Андреем и Петром. Филипп находит Нафанаила и говорит ему: мы нашли Того, о Котором писали Моисей в законе и пророки, Иисуса, сына Иосифова, из Назарета. Но Нафанаил сказал ему: из Назарета может ли быть что доброе? Филипп говорит ему: пойди и посмотри. Иисус, увидев идущего к Нему Нафанаила, говорит о нем: вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства. Нафанаил говорит Ему: почему Ты знаешь меня? Иисус сказал ему в ответ: прежде нежели позвал тебя Филипп, когда ты был под смоковницею, Я видел тебя. Нафанаил отвечал Ему: Равви! Ты Сын Божий, Ты Царь Израилев. Иисус сказал ему в ответ: ты веришь, потому что Я тебе сказал: Я видел тебя под смоковницею; увидишь больше сего. И говорит ему: истинно, истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому.

Как уже отмечалось, ученики вовлечены в разворачивающееся христологическое откровение: оно начинается свидетельством Иоанна Крестителя (Ин. 1:35), дополняется исповеданием Андрея (Ин 1:41) и также Филиппа (Ин 1:45) и достигает кульминации в словах Нафанаила (Ин 1:49), подкрепленных ответом Христа (Ин 1:51).

Свидетельству Иоанна Крестителя принадлежит в интересующем нас фрагменте исключительная роль. Именно Иоанн, «воззрев на Иисуса» (???????? ?? ?????, Ин 1:36)[62 - Термин ???????? часто используется в рассказе призвания (например, Мк 10:21), и встречается при наречении Иисусом Симона Кифой (10:42): ???????? ???? ? ?????? ????? ?? ei ????? ???????, ?? ??????? ????? (? ??????).], указывает Его ученикам «Се Агнец Божий» (? ????? ??? ????, Ин 1:36)[63 - Об этом термине см. Brown. The Gospel… P. 58–63. Иоахим Иеремиас предполагает, что греческое ????? является переводом арамейского talja, означающего одновременно и «агнец», и «служитель» (греч. ????): Theologisches W?rterbuch zum Neuen Testament, hrsg. von G. Kittel, G. Friedrich, Stuttgart, 1933 (1979) (ThWNT). T. V S. 685–698; также Schnackenburg. Das Johannesevangelium… S. 286; ноем. Dodd С H. The Interpretation of the Fourth Gospel. London, 1953. P. 235–236; Bultmann R, Das Evangelium des Johannes, G?ttingen, 1964. S. 67.]. Показательно, что с самого начала Иисус предстает не как «Учитель», но как «Агнец». В Ветхом Завете агнец – не только искупительная жертва, но также «животное Исхода». Новый Исход теперь происходит через Иисуса-Агнца; эта символика будет развита в книге Открытия (14:4). Иоанн Креститель узнаёт Агнца, и два его ученика, слыша слова, которые их учитель Иоанн произносит в Духе (Ин 1:32), также видят в Иисусе Агнца Божьего.

Евангелист называет имя только одного из двух, услышавших исповедание Иоанна и последовавших за Христом – это Андрей, брат Симона-Петра (Ин 1:40), естественно предположить, что Петр уже знаком читателю. Имя другого ученика остается неизвестным, хотя в первой редакции текста, возможно, это был Филипп[64 - Личность анонимного ученика была проблемой уже для отцов церкви (Иоанн Златоуст. Гомилия XVIII, 3, PG 59, 117); его традиционно отождествляют с «учеником, которого любил Иисус» (Ин 13:23; 19:26; 20:2; 21:7,20), о котором говорится в четвертом Евангелии (Ин 21:24), и затем с Иоанном, сыном Заведея (Irenaeus. Adversus Haereses III,1, 1–2; Eusebius. Historia Ecclesiastica V,8,4), что сегодня отклоняется экзегетами: Dodd. La tradizione… P. 168, n. 6; Becker J. Das Evangelium nach Johannes. Kapitel 1–10, G?tersloh, 1979. S. 102.].

Ученики, которых Иоанн, «умаляясь», отдает Иисусу (Ин 3:30), совершают три последовательных действия, в Иоанновом словаре обозначающих ту духовную перемену, с которой начинается «ученичество» и «дружба» (Ин 15:15) с Богом: «они пошли» (Ин 5:2; 5:40; 6:35; 7:37; 8:21), «и видели» (Ин 8:56–57), «и оставались» (ср. Ин 6:56; 12:26; 15:4; 15:9). Как следует из Евангелия, происходит это лишь потому, что обращенное к ним «Что вы ищете?» (‘?? ?????? Ин 1:38)[65 - В более поздней версии (IX в.) читаем: ???? ?????? – «кого вы ищете?»] стало их сокровенным вопросом, и, движимые им, они отвечают новым вопрошанием: «Равви (что значит Учитель), где Ты живешь?» (‘?????… ??? ??????’). Употребленный в данном фрагменте глагол ??????, (Ин 1: 38 и 39 ?????, ???????) который относится ко Христу и к ученикам, вводит нас, как замечает Раймонд Браун в толковании на Ин 14:10–11 и 17:21,23, «в проблематику Иоаннова богословия имманентности, то есть пребывания друг в друге, неразрывно связующего Отца, Сына и тех, кто идет за Христом». Таким образом, продолжает исследователь, «использование ?????? для того, чтобы передать мысль о взаимопребывании, дает право утверждать, что и в других случаях, например в Ин 1:39, где речь идет о том, что ученики «остаются» со Христом, этот глагол можно интерпретировать не только в житейском, но и в духовном смысле»[66 - Brown. The Gospel… Р. 510. О богословии пребывания у Иоанна, см. Scholtissek K. In ihm sein und bleiben. Die Sprache der Immanenz in den johanneischen Schriften. Freiburg-Basel-Wien-Barcelona-Rom-New York, 2000.].

Только «оставаясь» с Иисусом, слушая Его слово, эти два ученика могли признать в том «раввине», к которому их послал Креститель, Христа, Мессию Израиля. В этом «пребывании» с Иисусом, как ветви пребывают на виноградной лозе (Ин 15:4), и в этом, всё более глубоком взаимопребывании наконец находят то, что неосознанно искали. Вопрос Иисуса («Что вы ищете?»), получает ответ через признание сначала Андрея: «Мы нашли (?????????) Мессию – то есть Христа», Ин. 1:41), а затем и Филиппа (Ин 1:45).

Отношения со Христом качественно меняются (от «с Ним» – к «в Нем»), и в это вовлекаются и другие ученики, и все вместе они постепенно дорастают до наивысшей точки эсхатологического откровения: «узрите небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому» (Ин 1:51). Андрей «сначала» (??????)[67 - О разных толкованиях и переводах см: Schnackenburg. S. 310 (proton, adverb: в первом значении); Cullmann. Pietro… P. 30 and Schenke L. Johannes: Kommentar D?sseldorf, 1998. S. 46–47 (proton, прилагательное, винительный падеж относится к Симону: «он нашел своего брата Симона первого», ?'?????? ??? ????? ??????); ?????? (Андрей находит своего брата первым), что засвидетельствовано в Синайском кодексе и поздних греческих манускриптах.; третий вариант (???? – лат. mane) обнаруживается в трех списках V?tus latina, но это, возможно, «упрощение», сознательно допущенное писцом, чтобы прояснить смысл непонятного слова proton' (Brown, p. 75–76). ?????? является предпочтительным прочтением для греческих отцов: Кирилл. О Евангелии от Иоанна II, PG 73,217.] находит (????????) своего брата Симона (Ин 1:41) и приводит его к Иисусу (Ин 1:42): На другой день <…> он находит (????????) Филиппа[68 - Не до конца ясно, где в ст. 43 подлежащие, отчего возможны разные предположения: безымянный ученик (Bultmann. S. 68); Филипп (Schnackenburg. S. 312; Becker. S. 100; Schmithals. S. 325); Иисус (Haenchen. S. 180–181); Андрей (Brown. The Gospel… Р. 85; Dodd… La tradizione… Р. 366).] и говорит ему: иди за Мною (Ин 1:43). Филипп же был из Вифсаиды, из одного города с Андреем и Петром. Филипп находит (????????) Нафанаила и говорит ему: мы нашли (?????????) Того, о Котором писали Моисей в законе и пророки… (Ин 1:45)» В этом круговом движении, как это ни парадоксально, произведенном пребыванием Иисуса (?????? ??), каждый ученик находит своего брата, и эти отношения братьев определяются связью со Христом. Предвосхищая первосвященническую молитву Иисуса в Ин 17, в нем со всей очевидностью намечен образ христианской общины как общения (koinonia) в Троице.

Заметим также, что именно здесь, а не после Симонова исповедания веры (ср.: Мф 16:13–19 и паралл.; Ин 6:69) евангелист говорит о новом имени апостола: «Ты – Симон, сын Ионин. Ты наречешься Кифа»[69 - ?? ?? ????? ????? ???????, ?? ??????? ?????: арамейское k

fa, в синоптических Евангелиях отсутствует, однако весьма распространено у Павла, что объясняется влиянием Иоанновой традиции и, в свою очередь, свидетельствует о ее древности. (Schnackenburg. S. 310–311; Dodd. La tradizione… Р. 373). В Мф 16:17, Симон именуется «сыном Иониным» (????? ???????) – не исключено, что это допустимое в устной речи сокращения от «сын Иоаннов» (bar-j?hanan): см Jeremias J. ThWNT, III, 410; Dodd. La tradizione… Р. 372–373; Haenchen. S. 179–180.] (Ин 1:42). Петр занимает исключительное место в сюжете движения учеников ко Христу, равно как и в евангельском повествовании как таковом. Он предаст, раскается и будет прощен (Ин 21); научится служить, омывать ноги братьям (Ин 13:6–7), пасти стадо Господне (Ин:21,15.16.17), пока, наконец, он не станет тем, что значит его имя – Камнем, Скалой, опорой веры для всех, кого вверит ему Христос. Неслучайно, в конце четвертого Евангелия, в главе 21 (вставка «Иоанновой школы»), воскресший Христос, доверяя Петру свое стадо – «Паси моих овец», – снова называет его «Симон, сын Ионин» (???? ???????, Ин 21,15.16.17), и этот фрагмент зеркально симметричен рассказу о новом призвании «ученика, которого Иисус любил» – ему предстоит пребывать (??????) до пришествия Господня (Ин 21:23) (Ин 1:42). Петр занимает исключительное место в сюжете движения учеников ко Христу, равно как и в евангельском повествовании как таковом. Он предаст, раскается и будет прощен (Ин 21); научится служить, омывать ноги братьям (Ин 13:6–7), пасти стадо Господне (Ин:21,15.16.17), пока, наконец, он не станет тем, что значит его имя – Камнем, Скалой, опорой веры для всех, кого вверит ему Христос. Неслучайно, в конце четвертого Евангелия, в главе 21 (вставка «Иоанновой школы»), воскресший Христос, доверяя Петру свое стадо – «Паси моих овец», – снова называет его «Симон, сын Ионин» (???? ???????, Ин 21,15.16.17), и этот фрагмент зеркально симметричен рассказу о новом призвании «ученика, которого Иисус любил» – ему предстоит пребывать (??????) до пришествия Господня (Ин 21:23)[70 - См. Bianchi E. Amici del Signore. Torino, 1990. Р. 201; он же. Pietro e Giovanni. L’apostolo-roccia e il discepolo amato (Giovanni 21, 15–23), в: Alle origini dell’Occidente. Parabole e personaggi del Vangelo. Brescia, 2002. Р. 67–76.].

В этой связи тем более важно помнить, кто привел Симона к Иисусу и первым признал в Нем Мессию. Чтобы придти ко Христу, надо встретить Его свидетеля, каким был Иоанн Креститель для Андрея и другого, оставшегося неизвестным, ученика, Андрей – для Петра; Филипп – для Нафанаила и т. д. Исключительная значимость фигуры Петра уравновешивается в четвертом Евангелии не только присутствием «ученика, которого Иисус любил» (что неудивительно – оно складывалось внутри Иоанновой общины), но также неповторимостью отношений каждого из апостолов со Христом, и это, в первую очередь, относится к Андрею.

* * *