Ферапонтовский сборник. VIII

И.А. Кочетков фиксирует все отдельные пятнышки киновари и следы киноварных мазков, но проходит мимо главного. Если обследовать не выборочно и непредвзято отмеченные им участки на разгранках, то на каждой из них, кроме мест, где смыт завершающий разбеленный слой и обнаружены следы киновари, непременно будут находиться участки с завершающим разбеленным слоем без следов киновари – как на поверхности, так и внутри слоя. На разгранках нижнего яруса имеются многие десятки метров хорошо сохранившегося разбеленного слоя, и еще больше его можно видеть на разгранках, одеждах и других деталях на верхних ярусах росписей. Под белилами где-то могут быть и пятнышки, и мазки киновари там, где она была.

В верхних ярусах некоторые разгранки, закрашенные розовой охрой подготовительного слоя, так и остались без завершающей белильной лессировки, во всяком случае, следов ее не обнаружено. По цвету такие разгранки не отличаются от разгранок с темно-красным или коричневым подготовительным слоем, который перекрыт белильным слоем. По технике исполнения розовые одежды ничем не отличаются от розовых разгранок. Так написаны розовые рубахи воинов и плащ Георгия, одежды дев («Притча о девах разумных и неразумных»), одежда еретика («Второй Вселенский собор») на западных столпах собора, огненный серафим, одежды Захарии, праведной царицы, геенна огненная, подушки на тронах Богоматери, велумы – на западной стене. Все такие одежды и другие детали сохранили линии завершающего рисунка или его фрагменты на разбеленном слое. Подготовительный слой охры интенсивно красного цвета на столпах и западной стене просвечивает сквозь верхний белильный слой. По-видимому, в XVIII веке этот белильный слой был грубо счищен с изображений плаща Георгия, геенны, одежд фигур на западной стене, но везде сохранились фрагменты первоначального слоя с красными линиями завершающего рисунка.

Кроме отдельных киноварных пятнышек на разгранках, в «углублениях» штукатурного шва, по которому идет разгранка, И.А. Кочетков отмечает более толстый слой красной краски. Его можно понять так, что «углубления» в штукатурных швах существовали изначально, и в них сохранилась киноварь. На самом деле «углублениями» штукатурных швов И.А. Кочетков называет разнообразные поздние механические повреждения – сколы левкаса или глубокие царапины по швам. Киноварь видна только в сколах и царапинах. Если же шов не нарушен, киноварь не видна.

Наличие киновари в глубине шва можно объяснить только тем, что краска была нанесена еще до того, как сформировали шов. Когда мастер заканчивал композицию, он срезал снизу остаток левкаса под косым углом и по этому скосу проводил киноварную линию (скос левкаса сейчас хорошо виден на портальной росписи под изображением архангела Михаила). Слой левкаса следующего участка присоединялся к верхнему заподлицо, закрывая и скос и киноварную полоску, поэтому в сколах швов видно, что слой киновари уходит вглубь, сверху вниз по скосу. Зачем художник делал киноварную «опушь» вокруг законченной композиции, мы можем сейчас только предполагать и искать аналогии, например, в иконописи. По мнению И.А. Кочеткова, киноварь затекла в шов сверху, с разгранки. Но тогда сначала в шов должна была бы затечь подготовительная коричневая краска и где-нибудь сверху, на краях шва, должны были бы также сохраниться следы киновари. А это не так – киноварь можно видеть только в местах утрат левкаса в глубине швов. Зачем такая опушь делалась на иконах многих древних иконостасов? Ведь сверху и снизу ее неизбежно скрывал паз тябла, в котором стояли иконы, а с боков – колонки или накладные декоративные планки. Не знать этого иконописцы не могли, и тем не менее «тратили» дорогую киноварь, не заменяя ее дешевой охрой.

Известно, что окружности медальонов в барабане, на подпружных арках, на сводах проводили с помощью циркуля. В центре многих медальонов в углублениях от ножки циркуля можно увидеть киноварь. Эти закрашенные киноварью углубления закрыты левкасом. Там, где левкас сейчас выкрошился, обнажились киноварные пятна. Или еще пример: на левкасе рисунок фигуры воина Федора Тирона на юго-западном столпе выполнен охрой, а граница нижнего края его голубого плаща на грунте отмечена киноварью, которая находится под красочным слоем. И вновь может возникнуть вопрос: чем объясняется наличие киноварных точек в медальонах, почему рисунок желтый, а пометы на одежде воина красные?

Что касается использования киновари, то обычно приводятся доводы о дороговизне пигмента и поэтому о нерациональности его применения там, где он не виден. Вряд ли эти доводы правомерны. Наш подход, наши современные представления нельзя свободно переносить в средневековье. Следует отметить главное: киноварь не затекла в штукатурный шов с поверхности, она была на этом месте еще до формирования шва. Это факт, и никакая интерпретация не может его устранить.

Необходимо добавить, что киноварь в глубине штукатурного шва была обнаружена нами при исследовании росписей XV века Успенского собора во Владимире. Специально мы этой проблемой не занимались, и не исключено, что где-то еще можно найти пример этого незнакомого нам приема, впервые обнаруженного в ферапонтовских росписях Дионисия.

Свои заключения о том, что в живописи собора Рождества Богородицы первоначально доминировала открытая киноварь, И.А. Кочетков подкрепляет, как ему кажется, сведениями о наличии киновари в других росписях, в частности, в некоторых новгородских памятниках. Однако нельзя по аналогии переносить что-то из одного памятника в хронологически другой, принадлежащий иной художественной культуре, созданный другими художниками. Памятник существует, и его нужно изучать не «примеряя» на него чужие «одежды».

Справедливости ради отметим, что в последнее время неколебимая уверенность И.А. Кочеткова в своей правоте, по-видимому, несколько ослабевает. Если раньше существовало только одно утверждение: киноварь переродилась, то теперь у него появилась новая идея по поводу исчезновения все той же киновари из росписи Дионисия – биологический фактор. Узнав, что колонии микроорганизмов способны образовывать маскирующий налет, полностью скрывающий живопись, И.А. Кочетков пытается отождествить белильные лессировки в росписях собора Рождества Богородицы с таким налетом. Но это означает, что не делается различий между биологическим налетом и красочным слоем. Налет биологического характера был обнаружен в соборе только в алтаре и только на определенном земляном пигменте. Подобная интерпретация состояния сохранности и техники исполнения росписей представляет собой характерный пример экспертизы живописи. С одной стороны, выводы, опирающиеся на технологические исследования, с другой – чрезвычайно вольное субъективное толкование одного и того же памятника, не имеющие между собой ничего общего. Из описанной ситуации следует однозначный вывод: нельзя на основании визуального наблюдения делать заключения о составе и природе изменений красочного слоя, особенно настенной живописи, которая в интерпретации сложнее, чем икона.

«Киноварная проблема» в росписях Дионисия – это сугубо индивидуальный предвзятый взгляд и подход одного исследователя. Этот взгляд не способен изменить давно сложившееся верное представление о природе колорита и хорошей сохранности подлинной росписи собора Рождества Богородицы в Ферапонтовом монастыре, подтвержденное подробными научными исследованиями пигментного состава красок и технологии росписей Дионисия.

Аннотация

Работа выполнена при финансовой поддержке

Российского гуманитарного научного фонда.

Проект № 06–04–00006а

Cтатья О.В. Лелековой посвящена проблемам исследования живописи Дионисия в соборе Рождества Богородицы Ферапонтова монастыря. Сопоставляются результаты пигментного состава и техники исполнения красочного слоя на основе специальных лабораторных исследований с визуальным восприятием живописи. Доказывается, что объективные данные о живописи можно получить только на основании специальных технологических исследований. Заключения, основанные на визуальном обследовании не дают адекватного представления о составе, технологии и сохранности красочного слоя росписей.

Д.С. Головкова

Икона «Богоматерь Неопалимая купина» из Ферапонтова монастыря и ее реставрация

Данная статья посвящена реставрации замечательного памятника русской иконописи XVI века – иконы «Богоматерь Неопалимая купина», принадлежащей Кирилло-Белозерскому музею-заповеднику (инв. № дж 848). Этот образ происходит из местного ряда иконостаса собора Рождества Богородицы Ферапонтова монастыря. Большинство ученых относит время создания иконы к середине XVI века, все предложенные варианты ее датировки, от 40-х до 60-х годов, не выходят за пределы второй трети XVI века. Таким образом, рассматриваемый памятник является одним из самых ранних сохранившихся образов с развернутой иконографией «Неопалимой купины». Благодаря времени создания, а также особенностям композиционного решения ферапонтовская икона является одним из ключевых произведений для изучения этого сюжета, чем обусловлен выбранный подход к раскрытию авторской живописи образа.

Работы по реставрации данного памятника велись со значительными перерывами. Они были начаты еще в начале 1970-х годов в Кирилло-Белозерском музее (тогда сотрудники темперного отдела ВЦНИЛКР раскрыли нижнюю четверть иконы и часть средника с изображением младенца Христа). В 1974 году памятник был передан во ВЦНИЛКР (сейчас ГосНИИР), и в начале 90-х годов реставрация была продолжена Ю.А. Рузавиным, который удалил потемневшее покрытие, записи и частично прописи с левой верхней четверти и центральной части иконы. Вновь работы по раскрытию авторской живописи были возобновлены в 2002 году автором данной статьи.

Сначала несколько слов о технологии иконы. Образ «Неопалимой купины» имеет размеры 132,5 ? 102 ? 3 см. Иконный щит состоит из трех липовых досок. Две врезные, встречные, сквозные шпонки выполнены из древесины хвойной породы. Ковчег иконы с необычно широкими полями (около 10 см), верхнее и нижнее поля почти одинаковой ширины с боковыми. Можно предположить, что основа специально изготовлена под определенный сюжет с соответствующими сценами на полях. Паволока использована льняная, саржевого плетения, с ромбообразным рисунком, она нанесена на всю поверхность лицевой стороны. Левкас меловой, достаточно рыхлый по структуре. Икона выполнена в технике яичной темперы с использованием сусального золота.

Икона «Богоматерь Неопалимая купина» из местного ряда иконостаса собора Рождества Богородицы в Ферапонтовом монастыре. Вторая треть XVI века. Музей фресок Дионисия

Памятник неоднократно поновлялся, два вмешательства были достаточно серьезными, поскольку икона промывалась и прописывалась. Имеются следы и других, менее значительных, чинок. Вскоре после написания золотой фон, а также нимбы Христа, Богоматери и святых были покрыты басмой. Мы предполагаем, что первое поновление было вызвано необходимостью скрыть повреждения, нанесенные образу при удалении басменного оклада во время Смуты. Известно, что тогда Ферапонтов монастырь подвергся разграблению[6 - О разграблении монастыря: Бриллиантов И. Ферапонтов Белозерский, ныне упраздненный монастырь, место заточения патриарха Никона. М., 2001, с.74.] (насколько можно судить по мельчайшим фрагментам басмы, оставшимся на некоторых гвоздиках, она была серебряной, позолоченной). Второй раз басма на фон, поля и нимбы персонажей в пророческих сценах не набивалась: гвоздевые отверстия, потертости и царапины перекрывались мелкодисперсной светлой охрой, а затем поля и нимбы были закрашены охрой другого оттенка. Напротив, многочисленные гвоздевые отверстия на нимбах Христа и Богоматери говорят о том, что венцы здесь набивались несколько раз. При промывке особенно пострадали золото на полях, изображение ангела в углу красного ромба, фон и изображение мафория в левой части синего ромба, облачные сегменты зеленого цвета, частично утрачен рисунок глаз Богоматери. Поврежденные участки живописи были прописаны, выполнены новые надписи.

Второе значительное поновление иконы могло быть произведено в конце XIX века, возможно в 1898 году, когда отмечался 500-летний юбилей со времени основания монастыря[7 - Как предполагал Н.В. Перцев, описывая поновления на иконе «Богоматери Одигитрии» из того же местного ряда: Перцев Н.В. О новооткрытом произведении Дионисия. – Древнерусское искусство. Художественная культура Москвы и прилежащих к ней княжеств. XIV–XVI вв. М., 1970, с. 158.]. К нему относятся красно-коричневая запись фона средника и слой белой краски на полях и нимбах персонажей в медальонах, нимбе Спасителя в стенах града. Краска нанесена толстым слоем, чтобы выровнять поверхность живописи с многочисленными утратами как красочного слоя, так и покрытия. Нимб Христа и внутренняя часть полей от синей полосы с текстами до лузги были покрыты серебром (?). Тогда же еще были прописаны черным контуры изображений символов евангелистов и ангелов. Кроме того, киноварные надписи по периметру синего ромба, по контуру фигуры Богоматери, у медальона с изображением Моисея имеют следы незначительных правок, выполненных, очевидно, между первым и вторым поновлениями.

Основа иконы претерпела следующие вмешательства: доски, между которыми на обороте образовались трещины, были скреплены над верхней и под нижней шпонками «ласточкиными хвостами». После этого оборот был заклеен грубым льняным холстом. Вероятно тогда же в торцы шпонок были вбиты деревянные клинышки. Сверху и снизу икона надставлена деревянными планками, каждая около 3 см шириной. Верхняя планка, прямоугольная в сечении, утрачена, вероятно, уже в XX веке, она крепилась деревянными шкантами. Нижняя планка выполнена «L»-образной в сечении, соответственно торец был обработан таким образом, что получилась «ступенька», и ширина нижнего поля уменьшилась на 1 см. Следует отметить, что на нижнем, сохранившем надставку, поле иконы не наблюдается никаких отставаний паволоки или левкаса, а на верхнем поле они многочисленны, наиболее значительными по краю и в местах сплочения досок.

Степень сложности реставрационных работ определялась как особенностями техники и технологии памятника, так и наличием разновременных поновлений, а также нерегулярным характером раскрытия иконы в последние десятилетия. Согласно реставрационному заданию, необходимо было максимально выявить авторскую живопись из-под позднейших наслоений, оставив в местах утрат прописи.

Этот классический музейный подход наиболее наглядно может быть продемонстрирован на таких фрагментах иконы как лик Богоматери, а также на изображениях ангелов и символов евангелистов, наиболее пострадавших при промывках. Описи глаз Богоматери буквально собраны из различных поновительских фрагментов и сохранившихся линий авторского рисунка. Раскрытие такого рода участков требует дополнительной документации – цветной макросъемки и схем с указанием разновременных фрагментов.

На небесных сегментах с изображением ангелов в верхней правой четверти и вдоль левого края иконы наблюдаются значительные потертости; так, сильно пострадал лик ангела в коричневом сегменте в верхней части иконы. Согласно решению Реставрационного совета, прописи на этом фрагменте максимально удалены. В результате пришлось оставить и поновительский рисунок глаз и поздний контур головы.

На изображении небесных сегментов зеленого цвета красочный слой сильно деструктирован, около 50 % их площади составляют прописи, нанесенные на ослабленный промывками и сильно потертый красочный слой. Исследования, проведенные химиками, показали, что зеленый цвет составлен из желтой охры, натурального азурита и аурипигмента, а также незначительного количества свинцовых белил. В процессе раскрытия было обнаружено, что высветления на зеленых участках потемнели и приобрели коричневатый (серовато-коричневый) оттенок. Причины подобных изменений требуют тщательного изучения, это могут быть как последствия промывок агрессивными веществами, так и взаимодействие ослабленного ими красочного слоя с различными покрытиями. Подчеркнем уникальность состава зеленого колера (за многолетнюю работу химиков ГосНИИР, занимающихся исследованием древнерусской живописи, такая смесь еще не встретилась ни разу). Также на некоторых участках небесных сегментов темного тона (коричневого, темно-вишневого, зеленого цветов) и краях синего ромба хорошо заметен следующий эффект. Здесь первоначальная интенсивность белил сохранилась только вокруг линий кракелюра с приподнятыми краями, а в углублениях чешуек красочного слоя белила как бы погасли. Эти повреждения не связаны с механическими потертостями, так как в этом случае пострадали бы как раз белила по кракелюру, и был бы обнажен нижележащий красочный слой, более темный по тону. Предполагаем, что этот эффект также связан с названными выше причинами.

Одной из самых серьезных проблем представляло раскрытие авторского золота. На таких участках было необходимо избежать любого соприкосновения с поверхностью металла. Раскрытие золота на нимбе Богоматери осложнялось тем, что оно имеет поверхность с мелкими бугорками, возможно, из-за толстого клеевого слоя проклейки. По той же причине золотая кайма мафория и ассист на гиматии Младенца имеют очень неровную поверхность. Здесь на золоте оставлялся тонкий слой покрытия. Раскрытие фона иконы было осложнено тем, что золото значительно ослаблено промывкой, после которой перекрыто темперной записью охристого цвета без разделительного слоя. Также сильно пострадали контуры небесных сегментов, края медальонов, изображений фигур и растительных побегов, которые заходят на металл. Методика раскрытия таких участков сочетала использование органических растворителей и приемы раскрытия всухую. Предполагаем, что сохранность золота на полях связана также с технологией нанесения металла, недостаточной или неравномерной проклейкой под золото. Очевидно, что связь металла с подложкой более прочная на верхнем и левом полях иконы.

Принципиальное значение при реставрации имело сохранение всех разновременных надписей, поясняющих значение композиции. Бесспорно авторскими являются тексты на полях в синей ленте, это высококлассная вязь XVI века, для выполнения которой мог быть приглашен и профессиональный писец. Авторские: перекрестие на нимбе Младенца Христа, монограммы Христа и Богоматери, надпись над изображением Иессея, надписи в углах красного ромба. Предположительно, авторскими частями являются и тексты по краям нимбов Христа.

Поновительскими являются киноварные надписи по краю синего ромба (они лежат по покрытию) и контуру фигуры Богоматери. Позже нанесены белые надписи по краям синего ромба, тогда же выполнены тексты над двумя верхними ангелами, в этом же слое надписи у левого верхнего медальона. Во время последнего поновления грубо выполнены черные надписи на полях.

Необходимость сохранения записей, имеющих важное символическое значение, может быть показано на фрагменте нижнего поля с «Древом Иессеевым». Авторские края куста, на фоне которого возлежит Иессей, утрачены при промывках, так как заходили на золото полей. Бездумное удаление записей в таких случаях может привести к потере смысла некоторых деталей композиции, что повлечет за собой неверную интерпретацию. Так произошло, например, с «Неопалимой купиной» из Соловецкого монастыря (ГМЗ «Коломенское»), когда появилась интерпретация рассматриваемой сцены как «Погребения Моисея»[8 - Полякова О.А. Государственный музей-заповедник «Коломенское». Шедевры русской иконописи XVI–XIX веков. М., 1999, с. 146.].

М.Л. Шаромазов

Северодвинский мастер Степан Амосов

Около десяти лет тому назад вышла из печати книга М.В. Сурова о народном искусстве, в которой была опубликована необычная по сюжету росписи белофонная северодвинская прялка. Через несколько лет владелец подарил мне эту прялку, а я передал ее в музей (МФД 5109).

Композиционно лицевая сторона лопаски разделена по высоте на три регистра (става). Верхний традиционен: два желтофонных оконца, между ними – шестилепестковая ромашка, по сторонам от которой – две птицы с синими крыльями. Одна тянется к цветку, вторая, более крупная, оглядывается на первую.

Казалось бы, если вверху традиционная сцена, то и второй регистр должен был бы развивать привычную тему. Но здесь помещена непонятная сцена, которую первый владелец рассматривал как состоящую из двух частей – казнь и заточение в темницу. У левого края стоит фигура в подпоясанном светлом кафтане с треугольным вырезом, в высоких черных сапогах и островерхой красной шапочке с загнутыми вверх мягкими полями. На круглом лице – небольшая лохматая борода. Правой рукой, в которой у него то ли меч, то ли палка, он размахнулся и, чуть нагнувшись к стоящему на коленях мужчине в лиловой одежде и круглой красной шапочке с мягкими полями, левой рукой держит его за плечо. Руки коленопреклоненного пытаются схватиться за быстро уходящего вправо человека в черном кафтане и красной островерхой шапочке без полей, красных штанах и коротких черных сапожках. Он в свою очередь тянется к последнему в этом ряду персонажу, на котором красный подпоясанный кафтан, синие штаны и короткие черные полусапожки. Головной убор – как у первого. Одежда у всех одного покроя с характерным вырезом (двубортные кафтаны). У правого края яруса изображен плохо сохранившийся двухэтажный дом с высокой лестницей в крыльце и филенчатой входной дверью, которую распахивает персонаж в красной одежде. На первом этаже – две комнаты, на втором – комната с тремя окошками по фасаду. На крыше имеются чердачные окна.

В нижнем регистре, который занимает более половины лопаски, написана симметричная композиция, очерченная сверху аркой, а снизу – рядом четырехугольников, разделенных по диагонали и раскрашенных черной и белой краской. В центре под аркой изображено древо с мощным вертикальным стволом оранжевого цвета. На верхних ветвях четыре птицы, а внизу два лихих всадника, мчащихся к центру композиции на красных конях, размахивая один, справа, сжатым в левой руке палашом, а другой, слева – неизвестно чем, так как его поднятая правая рука вышла за пределы композиции.

Обращаем внимание на то, что на лицевой стороне ножки изображен прямой стебель, а на обороте – вьющийся.

Существующая сейчас литература практически ничем не может помочь в атрибуции этой прялки. М.В. Суров не знал, как ее датировать, поэтому в одном месте пишет: «середина XIX века», в другом – «начало XIX века»[9 - Суров М.В. Вологодчина: Невостребованная древность. Вологда, 2001, с. 144, 152.]. Попробуем ответить на вопрос об авторстве росписи.

Прялки, расписанные близ пристани Борок в среднем течении Северной Двины (мы будем называть их просто северодвинскими, в отличие от пермогорских и ракульских росписей верхнего течения Северной Двины), после экспедиций 1950–1960-х годов ведущих исследователей народного искусства стали яркой и легко узнаваемой частью русского культурного наследия. Так сложилось, но после первичных публикаций С.К. Жегаловой[10 - См. статьи С.К. Жегаловой: Жегалова С.К. Экспедиции ГИМ на Северную Двину. – Советская этнография, 1960, № 4; Художественные прялки. – Сокровища русского народного искусства. Резьба и роспись по дереву. М., 1967, с. 123–132; Новые материалы по истории северодвинский росписи. – Русское народное искусство Севера. Л., 1968, с. 34–46; История одной экспедиции. – Пряник, прялка и птица Сирин. М., 1971; Русская народная живопись. М., 1975; Северодвинская роспись по дереву (народный мастер из Пермогорья Яков Ярыгин). – Русское художественное дерево. М., 1983, с. 117–148.] и О.В. Кругловой[11 - Круглова О.В. Жанровые росписи Русского Севера. – Сообщения Загорского Государственного историко-художественного музея, вып. 3. М., 1960; Росписи Северной Двины. – Тезисы докладов к научной конференции «Народное декоративно-прикладное искусство Русского Севера». Л., 1965; Северодвинские росписи. – Русское народное искусство Севера. Л., 1968, с. 19–33; Русская народная резьба и роспись по дереву. 4-е изд. М., 1983; На родная роспись Северной Двины. М., 1987.] не появилось серьезных работ. Несколько особняком находятся статьи Н.В. Тарановской, обратившей внимание на неокончательность выводов первых публикаций; правда, и ее работы не лишены дискуссионности[12 - Тарановская Н.В. Росписи по дереву Нижней Тоймы. Мастера. – Народное искусство. Исследования и материалы. СПб., 1995, с. 7 – 24.; Её же. Об изобразительных мотивах в росписи северодвинских прялок. – В кн.: От средневековья к Новому времени. Сборник статей в честь О.А. Белоборовой. М., 2006, с. 482 – 492].

Первые исследовательницы датировали самые ранние борецкие прялки XVIII веком. Этой группе стилистически однородных памятников посвящены две последних публикации Н.В. Тарановской, после которых можно уверенно говорить, что неизвестно ни одной северодвинской прялки старше второй половины XIX века.

Выше по течению Северной Двины от пристани Борок находятся еще два центра росписи – село Пучуга и деревня Верхняя Жерлыгинская. О.В. Круглова, определяя различия между ними, обращала внимание, в первую очередь, на рисунок на ножке: «Различить борецкую и пучужскую прялки можно в первую очередь по узору на ножке. Вместо прямого стебля, который мы видим на всех борецких прялках, на пучужских обычно нарисован гибкий вьющийся стебель с листьями и заканчивается, как и в Борке, круглой розеткой»[13 - Круглова О.В. Народная роспись Северной Двины. М., 1987, с. 21.]. О росписи Третьяковых из Верхней Жерлыгинской на реке Тойма написано также просто и прямолинейно: «Характерной особенностью прялок Тоймы являются ярко раскрашенная токарная ножка и зеркальце, врезанное в центр той стороны лопасти, которая была обращена к пряхе»[14 - Там же, с. 23.].

Попробуем проверить правильность этих признаков на подписных прялках мастеров Борка и Тоймы. Работы мастеров Пучуги имеют столь характерный рисунок лошадей и декоративных завитков, что дополнительного анализа рисунка на ножке не нужно. В коллекции Музея фресок Дионисия хранится прялка с подписью старшего сына Матвея Гавриловича Амосова Степана (МФД 3246). Еще одна прялка этого мастера находится в коллекции Ольги и Александра Ильиных в Ярославле. Подпись в обоих случаях помещена на донце: «КРА. С.А.» или «КР. С.А.», то есть «красил Степан Амосов». На прялке Ильиных указана дата: «1882».

Роспись Степана Матвеевича несет характерные признаки стиля отца – мастера, выработавшего художественный язык северодвинских прялок. Замечу, правда, – и это заслуживает отдельного разговора, – язык этот не уникален и, по-видимому, истоком своим обязан пермогорской росписи. Композиционно лопаска ферапонтовской подписной прялки разделена по вертикали на четыре регистра, каждый из них четко определен – оконца, птицы, врата рая (древо жизни) и выезд. Позже в работах его братьев и сестры второй и третий ярусы сливаются. Мастер хорошо чувствует композицию, не мельчит: завитки декоративных ветвей соразмерны возничему и поддерживают движение, подчеркивая его. Колорит сдержан, доминирует графическое начало.

Между окон верхнего яруса в круг вписаны три птицы с графичной разделкой оперения и реалистично решенными красными цветками на длинном стебле с узкими попарно расположенными красными и зелеными листьями. Сравнивая этот фрагмент со сценой на первой прялке, обращу внимание на то, что средник отделен от окон двумя красными стойками на обеих прялках. Как на первой прялке, так и на подписной прялке Степана Матвеевича верхний ярус от второго отделен цепочкой ромбов, но на первой они одного цвета.

Рисунок выполнен в три приема. На первом этапе делался рисунок пером черной краской, он подробно описывал все детали. Затем делалась локальная заливка цветом, при этом краска могла заходить и за границу рисунка, как, например, на листьях у цветка у правого края композиции. На завершающем этапе рисунок описывался тонкой кистью коричневой краской. Возможно, так очерчивались не все детали. Интересной особенностью работы мастера являются «спиральки» – постепенно увеличивающиеся по высоте начерченные пером вертикальные штрихи, поверх которых положена цветная полоска.

Следующий регистр разделен на пять квадратов, их углы отделены так, чтобы в середине образовывался правильный восьмигранник. У боковых квадратов эти уголки цветные – попарно синие и зеленые. В среднем квадрате – плохо сохранившийся шестилепестковый цветок на золотом фоне. Вдоль изгибающегося стебля узкие листочки, два крупных завитка и четыре «спиральки». В оставшихся четырех квадратах – птицы. Их рисунок не повторяется: крайние обращены к боковым полям лопаски, одна чистит перья, друга я смотрит на зрителя. В первом и четвертом квадратах цветок около птиц изображен в профиль, во втором и третьем – распластан.

В среднике третьего яруса на золотом фоне – крупный восьмилепестковый цветок с оконтуренными лепестками, растущий из вазона простой формы. Ниже по сторонам главного цветка – два цветка, написанные в профиль. Ниже крупные завитки, похожие на завитки у цветка во втором ярусе. Углы отделены дугами, внутри которых растительный мотив («кустик»), построенный из крупных декоративных завитков, расположенных попарно, между ними зеленый картуш. На дугах нижних углов помещены крупные птицы, обращенные в центр.

Замечателен образ возничего в сцене выезда. Сани с загнутым передком, заканчивающимся простой решеткой. Контур крытого возка, вход в него и оконце имеют обрамление в виде цепочки небольших коричневых полукружий. Крупный возничий сидит на облучке, голова откинута назад, в руках вожжи, которыми он погоняет коня. Рисунок реалистичен и убедителен: крупный нос, всклокоченная борода на круглом лице, тесноватая одежда подчеркивает плотную фигуру, несколько декоративно решенные складки и уверенная посадка ярко характеризуют героя. Считаю важным обратить внимание на близость общего решения и деталей композиции ферапонтовской подписной прялки Степана Амосова к росписи прялки, с которой начал рассказ (особенно левого всадника в нижнем ярусе росписи), и обороту лопаски прялки из Музея этнографии (РЭМ 1721–4)[15 - Тарановская Н.В. Об изобразительных мотивах в росписи северодвинских прялок, ил. 3.].