Российский колокол № 5-6 2020

Однако недовольные в лесу все же остались. Куда же без них! Собрались они как-то все вместе и решили еще раз сходить к пауку, по душам поговорить. Мол, не пора ли тебе, «хелицеровый», уже что-нибудь полезное для народа сделать или место освободить, коли ноша тяжела?

Воробья с собой звали, да только он плюнул в сердцах и упрыгал в соседний лес, где, как говорят, всех пауков давным-давно дустом потравили! Впрочем, врут, наверное… Однако диссиденты эти далеко не ушли. Сделали по паре шагов да увязли, как один, в липкой паутине, которая к тому времени весь лес оплела. Висели они в ней, дергались и громко возмущались:

– Это что же такое, где правда? Где справедливость? Даешь честные выборы нового Отца родного, который и мордой пригож, и лап не более четырех на одно туловище.

Смешно, право слово! На такой должности лапы сами отрастают, чего зря вопить?

Чем больше «ходоки» трепыхались, тем больше в паутине запутывались, но шума меж тем немало создали.

Выполз к ним тогда опять слизень, то ли тот же самый, то ли другой (кто их разберет, беспозвоночных?). Распластался он по поляне, огромный, как грязная лужа после сильного ливня, и сердито спросил:

– Чего, паразиты, глотки дерете? Их лесное величество отдыхать изволят!

– Мы – не паразиты! – возмущались представители оппозиции. – Мы – честные граждане демократического Леса, а вот это самозваное величество только и знает, что отдыхать. При таком режиме ему и работать некогда. А ну, тащи сюда этого «гаранта», мы ему жвалы-то начистим, мы ему… ать… мать… размать… – ругался заляпанный паутиной демократический электорат, нимало не смущаясь своей врожденной интеллигентности.

Но слизняка их гнусные выпады нисколько не тронули.

– Надо, – веско сказал он, – внимательно читать прессу. По новому постановлению императорского серпентария именно вы и являетесь паразитами, и другим паразитам не бывать! Да и вам недолго осталось ерепениться. Паутинка-то, она только с виду легкая да тонкая, а на самом деле крепкая, как удавка!

– Караул! – завопила испуганная оппозиция. – Кровавый заговор! Требуем допустить нас к его вечно спящему величеству, может, его и нет совсем! Кто он, господин паук?! Кто он?!

Шум поднялся такой, что хоть всех святых выноси, грандиозный получился шум! Но среди всеобщей суеты и гвалта раздался ехидный голос слизняка:

– Посмотреть хотите? Это можно! Грех отказывать народу в последнем желании.

И тут только заметили бузатеры, что в лесу как-то резко потемнело. В мертвой тишине с ужасом наблюдали они, как огромная тень, медленно надвигаясь, заслонила собой яркое полуденное солнце. Холод и мрак вмиг опустились на Лес. Высоко, намного выше самого высокого дерева, широко расставив свои лохматые лапы, стоял огромный паучище! Его острые как бритвы жвалы со страшным металлическим скрежетом терлись друг о друга, наводя этим звуком смертную тоску и ужас на тех, кто сразу не умер от первого приступа животного страха. Огромные красные глаза невиданного зверя горели адовым огнем, и был в них космический холод, пустота и абсолютная безжалостность, которую невозможно описать словами.

Тогда только даже до самых безмозглых обитателей леса дошло наконец, что если все и казалось дурной сказкой, то сказка эта была последней.

Так-то вот. А вы думайте…

    2005 г.

Наталья Якушина

Родилась в Бресте, живет в Подмосковье. Окончила Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А. М. Горького. Член Союза писателей Москвы, Интернационального Союза писателей, Национальной Ассоциации Драматургов. Редактор раздела драматургии журнала «Лиterraтура». Организатор Международного драматургического конкурса «ЛитоДрама», Семинара современной драматургии под руководством И. Райхельгауза при Школе современной пьесы. Прозаик, драматург, журналист.

Яковлев и бес. Записки из Коктебеля

Я хотела этот рассказ назвать «Заметки из Коктебеля. С Яковлевым и без», но Яковлеву не понравилось. И тогда я предложила другой вариант: «Яковлев и бес. Записки из Коктебеля». Яковлев заулыбался и одобрительно закивал.

Дом Гули

Лев Яковлев повел на этот раз не в Лисью бухту, а на улицу Грина. Наш маршрут пролегал через безжизненные горы, впереди совершала восхождение одинокая девушка. Мы ее спросили, не идет ли она туда же – на улицу Грина, девушка недоуменно оглядела местность и ответила, что даже не предполагает, каким образом здесь может оказаться какая-либо улица. Но Яковлев не унывал и убеждал нас следовать за ним.

«Вы же знаете, я всегда куда-нибудь выведу», – говорил Яковлев. И мы медленно и устало тащились за ним, как евреи за Моисеем.

Мы добрались, но джазовый концерт на улице Грина перенесся на два часа позже. Нам гостеприимно предложили переночевать в японском домике. Настоящем трехугольном японском домике с умиротворяющим садом.

В главном доме висела люстра из цветного стекла, находились уютный камин и диваны. На стенах висели чудесные картины: вернисаж лучших художников Крыма. Во дворе рос виноград, и нас ждала настоящая чайхана на веранде.

Хозяйка усадьбы на улице Грина – Гуля. Атмосфера у Гули самая что ни на есть волошинская: хаотично распределившись по гостеприимному дому, сновали туда-сюда творческие люди.

Я рада, что Яковлев нас туда завел, хотя мы так и не попали на джазовый концерт. Зато нас угостили виноградом. И мы увидели своими глазами, что в суровых киммерийских горах есть улица Грина. И даже японские домики и сады.

Фая и Венечка

Оказывается, в номере гостиницы вай-фай тоже работает, а я, как полная психопатка, провела час у бассейна, на морозе, с охрипшим голосом.

Фая сегодня много рассказывала про всех интересного: кто из-за какой писательской сволочи покончил жизнь самоубийством или сошел с ума. И я сказала, что мужчин нельзя любить, их надо угнетать и истязать, пусть они плачут и страдают, а не мы… такие красивые, талантливые, умные, замечательные… Про нас, женщин, можно говорить хорошее бесконечно. Тем более нельзя влюбляться в писателей. А если в поэта – то вообще крышка.

Фая рассказала, как она познакомилась с Венечкой Ерофеевым в первый раз. Замечу, что многие поэты знакомились со мной раза три, каждый раз приговаривая: «Такая интересная девушка. Я вас раньше не видел». Так много раз знакомился со мной поэт Герман Власов. И поэт Евгений Чигрин.

Фая – красивая, молодая – бежала на поезд, который вот-вот отойдет. Бессовестно опаздывала. У нее на ногах – босоножки на огромных платформах. Мужики вслед говорили: «Эта на ходулях не успеет». А Фая разбежалась и запрыгнула в поезд, как грациозная лань, в последний вагон. Эту сцену наблюдал из окна писатель Венечка Ерофеев. И, конечно же, он, движимый туманными желаниями, захотел эту прыгучую девушку найти, ему было удивительно, что она, которая никак не могла успеть, успела… На его глазах свершилось волшебство. Венечка бродил по вагонам, заглядывал в каждое купе и не находил девушки. А Фая предусмотрительно сменила черную куртку на красную, вернее, куртка была двусторонняя. И еще Фая надела на голову капюшон, погрузившись сразу в чтение книги.

Венечка потом долго вспоминал в беседах с друзьями, что видел однажды настоящее и чудесное видение – прекрасную девушку-китаянку на ходулях, которая запрыгнула в отходящий поезд, а потом таинственно исчезла, растворилась, рассеялась.

Встреча в кафе «Московское»

Поесть мы любим в кафе «Московское». Вчера официантка заметила, что мы, писатели, как одна большая семья: одни приходят, другие уходят, и размножаемся мы, как тараканы. Ежик, оказывается, затаил на нас с Санией обиду за то, что мы как-то зимой, по дороге из Литинститута, купили ему картошку в «Макдоналдсе», и он за это решил отомстить нам и оплатить наш ужин в кафе. Мы с Санией тут же сообразили, что надо бы наладить выгодный бартер, и пожалели, что мы тогда не купили Ежику еще и чизбургер. И сегодня мы пришли, а там – драматурги, и мой «любимый» Олег Михайлов, который очень возбужденно меня встретил, стал показывать всем каталог липкинских писателей (с собой носит) и называть меня Якушкиной. Видимо, Михайлов хотел поиздеваться над тем, что мою фамилию исказили. А что я сделаю, это все Сенчин, «великий редактор и составитель» липкинских сборников, не умеет фамилии копировать и вставлять.

Олег начал задавать мне издалека по этому поводу вопросы, на что я ответила блистательно: «Я плохо слышу, и если вы, Олег, хотели мне что-то сказать, то подойдите и скажите». И он не подошел. Конечно же, не подошел, ведь он невоспитанный. Мы сидели за разными столами, как два враждебных драматургических лагеря.

Я выпила три стаканчика портвейна и, уходя, решила протянуть руку мира. Никто не ждет, а я протяну. Олег дружелюбно взял у меня автограф. Я написала ему: «С любовью!» Олег еще раз спросил, почему исказили мою фамилию. Я ответила, что я не сержусь на то, когда ошибаются другие, потому что сама часто ошибаюсь и путаюсь в фамилиях. И Филатов, руководитель фонда, извинился передо мной публично. Михайлов всем тогда торжественно сообщил, что испытал оргазм. И спросил, не хочу ли я получить его автограф на моем экземпляре каталога. Признаться, мне польстил бесконтактный оргазм Олега Михайлова.

Слава не танцует на столе

Слава Харченко сделал вывод, что я лидер, а потому подавляю мужчин. И почему-то начал говорить, что он бы пристал ко мне, но его желание крайне вялое… Не знаю, почему подавленные мужчины чувствуют себя обязанными приставать ко мне. Я всего лишь заметила, что Слава как мужчина мог бы и развлечь двух дам беседой. И началось: «Что мне, на столе танцевать?» – и я грустно констатировала факт: «Слава не танцует на столе». «Хорошее название рассказа. Дарю», – поддержал Слава. На что я ответила, что не гордая и возьму… Тем более я сама его придумала.

Правильно Светлана Василенко говорит про этих писателей: «Они забыли, что у них в штанах».

Но, между прочим, мне иногда встречаются мужчины, которые умеют относиться к женщине как к женщине, и я себя с такими ощущаю без всяких проблем хрупкой и нежной, мне это приятно… Забота, снисхождение…

Вчера не получилось кататься на лошади, а завтра конная прогулка состоится. Сначала мы будем двигаться медленным шагом, потом плавно перейдем в галоп, затем – в рысь… Я боюсь рысью. Но мне сказали, что главное – не показывать лошадям страха.

Я не хотела рысью. Конная прогулка

Я не хотела рысью, о чем прямо заявила. И не было никакого плавного галопа, а сразу началась рысь. Девушка впереди меня упала с лошади. Но быстро вскочила и заявила, что опять галопом согласна. И мы двинулись… в сторону кладбища. А до этого туристы с часовой экскурсии без галопа возвращались, и все стонали. И инструктор говорит: мол, хватит стонать, сейчас эти три отважные девушки поедут на двухчасовую с половиной экскурсию рысью. Стало страшно.

Мне дали не коня, а кобылу Маню. Маня оказалась спринтером. Выдавала семьдесят километров в час, легко перепрыгивала канавы, метр в высоту брала. Я ощутила себя ковбойшей с Дикого Запада. У меня горы в глазах плыли, будто я алкоголя через край бахнула.

Инструктор же настраивал на эротический лад. Сообщил про седло-вибромассажер и как им правильно пользоваться. А еще он так галантно яблоки в руки мне вложил, так многозначительно, чтоб я лошадей покормила. А потом мое ожерелье крайне заботливо под майку спрятал…

Мы посетили Султанские купанья, каменные ванны в горе. И почему-то все нас обвиняли в том, что мы комаров с собой привезли. Наверное, это местный обычай: «Эй, туристы! Опять комаров с собой привезли?»

Экскурсовод всю обратную дорогу рассказывал, как одна женщина два дня назад расческу в ладонь вогнала, а один мужчина родео устроил, а другую женщину двое суток искали в степи… И сам он весь порвался, показал в качестве доказательства многочисленные шрамы.

В конце нас ожидали закат и голубые горы… Бонусом нам устроили джип-сафари на «Ниве». Предложили остаться навсегда. Но мне нужно было в ресторан «Крым» на банкет, где Союз российских писателей устроил нашу судьбу с Санией Шавалиевой, посадил нас рядом с писателями-мужчинами из-за границы, и теперь я в Германию еду, а Сания – в Финляндию.