Русское слово №08/2010

ПОЛОЦКИЙ (задумчиво). Ишь как зажёгся, протопоп! (К монашку.) Целое ведь представление устроил, а?

МОНАШЕК. Он не представляется, брат… Он – воистину верует, что творит…

ПОЛОЦКИЙ (встревожено). Ты думаешь, он всерьез всё это плел?

МОНАШЕК. Здесь всё всерьёз, брате Симеон… Тебя тогда в Москве не было, когда они в церкве во время службы друг в друга плевали. И в святых угодников и в алтарь плевали.

ПОЛОЦКИЙ (возмущённо). Дикость какая!

МОНАШЕК. Да, брат… Вера и истовость…

ПОЛОЦКИЙ. Но коли всерьёз это, так нельзя ведь таково не то что к царю допускать, а и в книжные справщики. Не надёжен государь – крепко ещё за старину держится. Слушай! (Поворачивается к монашку.) Я выйду куда-нибудь, а ты заплачь, на колени пади! Скажи: держись-ка ты, протопоп, старой веры. Растрогай его! Веры вдохни! Ты же мастер у нас на такие штуки… Нужно каб отказался протопоп от должности! Каб разгневал царя совсем! Каб отказался веру сменить!

МОНАШЕК. А он и не сменит, брате… Покойным будь.

ПОЛОЦКИЙ. Бережёного бог бережёт. Ты сделай, как я велю. Какая бы крепость веры ни была у Аввакума, а соблазн дюже большой.

Входит Аввакум. Он вылил на голову ведро воды – волосы его мокрые. Рукавом Аввакум утирает лицо.

АВВАКУМ (весело). На крылечке-то дружище мой – Ртищев сидит. Плачет бедный. «Помирись, – плачет, – протопоп!» А чего плакать, если царь сам одумался? Вот глупенькой… Не знает ещё, что в царские духовники меня ладят… А ты, Симеон, на Пашкова грешишь? Откуль ему известно про милость, если и Ртищев не ведает?

ПОЛОЦКИЙ (пожимает плечами). Ртищев-то знает… С чего ты взял, что Ртищеву неведомо. Государь при нём велел мне к тебе отправляться…

АВВАКУМ. Знает? А чего же плачет тогда?

ПОЛОЦКИЙ. А он этого… (Крутит у виска пальцем.) Тронутый… Он уже всё имение на богадельни потратил. Скоро по миру пойдёт… Ты тронутых не врачуешь, протопоп?

АВВАКУМ. Опять надо голову остужать… (Топает ногой.) Говори, Симеон, что сделать надо. Господи! Сколько я сегодня терпеть понужен!

ПОЛОЦКИЙ. Да и потерпишь, так худо не будет. Ещё и не то терпеть придётся. Дикость свою сибирскую позабудь, протопоп.

АВВАКУМ. Говори. Симеон, скорее. Сил больше нету глупость твою слушать.

ПОЛОЦКИЙ. Да я уже всё сказал. Мне нужно было согласие твоё спросить и всё. Напиши царю письмецо покаянное. Дескать, осознал всё, больше не будешь народ мутить… Ну да что мне учить тебя? Сам книжки пишешь…

АВВАКУМ. Подожди! Ты про какое письмецо толкуешь, не пойму я?

ПОЛОЦКИЙ. Да чего тут непонятного? Написать надо царю, что принимаешь реформу церковную, что служить будешь по новому правилу, а если упорствовал раньше, то из-за необразованности своей…

АВВАКУМ (поворачивается к иконам, крестится). Господи милостливый! Я отрицаюся никониан, а они сами в глаза лезут! (К Полоцкому.) Изыдь от меня, лукавый!

ПОЛОЦКИЙ. Погоди, протопоп! Не спеши! Подумай вначале… Нешто тебя Сибирь не научила ничему?

АВВАКУМ (медленно и торжественно). Господи! Зима еретическая на дворе! (Голос его начинает звенеть.) Передай от меня царю, Симеон, что от милости его отка-азуюся! Не по карману она мне!

ПОЛОЦКИЙ. Ты… Ты всерьёз. Аввакум, или тебя в жар кинуло? Ты подумал, что говоришь?

АВВАКУМ (мотнув головой). Иди, Симеон! Передай как сказано.

ПОЛОЦКИЙ. Ага! Сейчас разбежался. Только этого и не хватало, чтобы ты меня в свою дикость вставил! Для этого я тебя из Сибири вытаскивал… Нет уж! Если рехнулся совсем, то сам и пиши царю. А мне велено уговаривать тебя.

АВВАКУМ. Не трать слов, Симеон… Пустые слова у тебя. А письмо я напишу…

Входит слуга.

СЛУГА. Госпожа-боярыня откушать просят… (Смотрит то на Аввакума, то на Полоцкого, задумчиво почёсывая затылок и пытаясь что-то сообразить. Безнадёжно.) Чем Бог послал…

ПОЛОЦКИЙ. Вот и славненько. Пойду погляжу, чего Бог боярыне посылает. А ты, протопоп, подумай пока. И учти: второй раз такое место предлагать не станут!

Уходит следом за слугой.

АВВАКУМ (задумчиво). Вот и дорадовался ты, протопоп… Царь-то теперь кручиноват будет. Не любо ему, что говорю я. Любо, когда молчу. Снова воеводы станут, аки козлы, прыскать.

МОНАШЕК (отступая от стены). Протопоп! А не отступай ты от старого благочестия. Не гляди на нас, что погибаем мы. Велик будешь у Христа человек, коли до конца претерпишь!

АВВАКУМ (удивленно смотрит на монашка). Ты ли, никонианин, говоришь мне такое?! (Обходит вокруг монашка.) А чего же сам не приступаешь к Христу?

МОНАШЕК. Нельзя-а, батюшко… (Плачет.) Никон-бес опутал меня…

АВВАКУМ. Бедной, ох, бедной… (Сокрушенно вздыхает.) Отрёкся перед Никоном от Христа, так уже и встать не можешь?

МОНАШЕК. Не могу, батюшко… (Всхлипывает.) Цепями меня опутал Никон… А ты, ты стой за старую веру!

Появляется на сцене Настасья Марковна. Оказывается, что всё это время она просидела в запечном углу.

НАСТАСЬЯ МАРКОВНА. Стой, протопоп. Стой! (Грозит мужу пальцем.) Слушай вот разумного человека. (Кивает на монашка.)

АВВАКУМ. Да ты што, Марковна?! Приснилось нехорошее что?

НАСТАСЬЯ МАРКОВНА. Приснилось, протопоп. Такое приснилось, что и словами не рассказать. И про то, как эти злодеи (кивает на монашка) сговорились тебя с царем поссорить! И такое ещё непотребное привиделось, что и язык не поворачивается сказать. Привиделось мне, протопоп, что ты убивца детей твоих простил!

АВВАКУМ. Ты чего языком мелешь, старая?!

НАСТАСЬЯ МАРКОВНА. Сны свои рассказываю, батюшка! (Низкокланяясь, медленно наступает на Аввакума.) А может, я и сейчас сплю, а? Ты не знаешь?

АВВАКУМ. Господь с тобой, Марковна… (Крестит жену.) Опомнись, глупая. Приди в себя!

НАСТАСЬЯ МАРКОВНА. Опомниться? Да я-то давно в доброй памяти, Петрович… Это ты опомнись, протопоп! Не видишь разве, что недействительный у тебя крест! Тебе убивцев только благословлять им. Пусть с миром идут, дальше людей мучат!

АВВАКУМ. Вот ты о чём… Ну так слушай. Теперь я говорить буду! Бог прощал, Марковна, и нам велел…

НАСТАСЬЯ МАРКОВНА (перебивая его). Нет! Нету для таких, протопоп, Бога! И ты Бога не гневи, Петрович! Прокляни! Прокляни воеводу! (Падает на колени перед Аввакумом.) Про-окляни-и, Петрович!!!

АВВАКУМ (быстро отступая). Опомнись, Марковна! Дура ты, а своим умом куриным наставлять берёшься меня!

НАСТАСЬЯ МАРКОВНА. Не умом, Петрович! Сердцем! Сердцем своим материнским заклинаю: прокляни воеводу!

АВВАКУМ (повернувшись к иконам, сам становится на колени). Господи! Тошно мне, ох, тошненько. Уже и жена не разумеет меня! И этим ты покарал меня за малодушие… Зато покарал, что размяк душой от слов ласковых… Прости меня, грешного!