Русское слово №08/2010

Фёдор вдруг обмякает, обвисает на Аввакуме. Протопоп бережно укладывает его на лавку. Садится рядом, утирает рукавом пот со лба.

АВВАКУМ. Ишь, как беси его крепко держат… (Встаёт, достаёт из-за икон пузырек со святой водой, брызгает ею на Фёдора, разбрызгивает воду по углам.) Кыш! Кыш! Нету вам тут поживы, криворогие!

Пока Аввакум хлопочет, изгоняя из комнаты беса, Полоцкий проходит к свободной лавке и садится на неё, вытянув вперёд ноги. Второй монашек, вошедший следом за Полоцким, ведёт себя более скромно, более по-монашески. Становится на колени перед иконами и начинает молиться.

ПОЛОЦКИЙ. Врачуешь помаленьку, протопоп? Никон тоже врачевать стал… Письмецо недавно царю прислал, не слышал? Дескать, отнято у него патриаршество, зато дар врачевателя ниспослан. А в конце укоряет царя, что он клубнички ему к столу позабыл послать…

АВВАКУМ (убирает пузырёк за иконы. Ворчливо). Отступник бесем лечит, а я от беся… (Садится на лавку рядом с Фёдором.) Сколько я. уже ослободил народу от беся, что, почитай, поболе рожоных деток будет. А с первым намучался… Променял тогда мне брат на лошадь книгу Ефрема Сирина, а вечером бесь и схватил брата. Я уж и святой водою кропил его, и молитвы над ним стонал – насилу выжил. Дак ведь никуды не ушёл. Сел на окошко и сидит, хорошо, брат на него перстом указал. Согнал я его с окошка, а он – в жерновой угол. Там святой водой покропил – бесь в печи притаился. Так до ночи и гонялся за ним… От, грешные мы люди… (Вздыхает.) Ну, ладно… Говори, Симеон, какая у тебя ко мне надобность? Недосуг мне лясы-то точить. Пора уже к Ртищеву идти – с отступниками браниться.

ПОЛОЦКИЙ. Всё-то тебе недосуг, протопоп… А ты попробуй: не торопись никуда. Погляди: лепота-то какая вокруг! Утром выйдешь на огород – Господи! – колокола звонят, пташки заливаются… На Кремль глянешь, а там царь-батюшка живёт… Благодать ведь!

АВВАКУМ (хмуро). Ни к чему мне здешних птах слушать. Там-то, небось, где дом для меня выстроен, ещё слаще птицы поют.

ПОЛОЦКИЙ. Там?.. Где там, протопоп?

АВВАКУМ. Там… Где уж не знаю доведётся ли нам снова встретиться…

ПОЛОЦКИЙ. Протопоп-протопоп… Ты равно дитё малое, хоть и на пятый десяток пошёл. Да озирнись ты вокруг, погляди, что вокруг делается. Царёва власть во все концы света, во всякия страны сияет. Уже и Сибирь до самого дальнего моря свет этот узрела. Уже и Украина этому свету поклонилась. Никон слепой не заметил его, вздумал царёвой власти перечить – вот и сидит теперь усмирённый и о патриаршестве своём слёзы льёт.

АВВАКУМ. Кабы царь хотел быть добрым, так давно бы уже отступника этого на высоком дереве повесил.

ПОЛОЦКИЙ. Кто о чём, а ты о своём, протопоп… Да надо будет царю и нас с тобою повесит. Да ладно. Я ведь с тобой о деле потолковать пришёл… (Помедлив.) Слышал, Лукьян-то, духовник царский, – слабый стал…

АВВАКУМ. Чего ещё стряслось с ним? Вечер бранился со мною у Ртищева как леший какой…

ПОЛОЦКИЙ, (коротко смеётся) Простоват ты ещё, протопоп. (Наклоняется к Аввакуму) Царь недоволен Лукьяном…

АВВАКУМ. Эко, диво! Да чего ж это довольным быть, если Лукьян и во дворце ересь завёл!

ПОЛОЦКИЙ (недовольно морщится). А вчера Государь тебя, протопоп, поминал… (Прищурившись, смотрит на Аввакума. Затем встаёт. Торжественно.) Тебя, Аввакум, желает Царь всея Руси в духовники!

АВВАКУМ. Меня?!

ПОЛОЦКИЙ. Тебя, протопоп. Тебя… Но что же ты молчишь? Али не рад?

АВВАКУМ (задумчиво). Великое дело – великой силы требует. Не знаю: достанет ли у меня сил такой крест взять…

ПОЛОЦКИЙ. Достанет, протопоп. Достанет. Не сомневайся. Ты только подумай, какое перед тобой поле открывается! Какая луговина духовная!

АВВАКУМ. Поля воистину обширные… Дурной травой поля наши позарастали, давно хозяйской руки не слышали…

Входит в комнату Морозова. Она не ожидала застать здесь Полоцкого и вошла просто, по-домашнему. Но смущение её длится только мгновение. Сразу же надменно поднимает она голову.

МОРОЗОВА (обращается к Аввакуму, не замечая почтительно вставшего Полоцкого). Прости, отче, что от трудов духовных тебя отвлекаю. Но там, на дворе, воевода какой-то захудалый, Пашковым, кажись, кличут. Люди уж и пихали его, а он в грязь на колены встал и не идёт ни в какую со двора. Протопопа, орёт, желаю видеть. Пьяный, кажись…

АВВАКУМ. Пашков? Афанасий Филиппович? Вели пустить, госпожа боярыня…

МОРОЗОВА. Надо ли это, отче? Об чём тебе говорить с ним?

АВВАКУМ. О-хо-хо… Увы, горе! Бедная, бедная моя духовная власть! Уж мне баба, быдто патриарх указывает, как мне пасти Христово стадо, как детей духовных своих управляти ко царству небесному…

Морозова смотрит на Аввакума, и видно, как трудно сдержать ей свой гнев. Но сдерживается. Опустив голову, подходит к Аввакуму.

МОРОЗОВА. Благослови, отче…

АВВАКУМ (крестит её). Не гневайся и ты, госпожа-болярыня. Не сердитуй… Кто ково любит, тот о том печётся и о нём помышляет перед богом и человеки.

Морозова уходит. Полоцкий, потирая руки, проходит по комнате. Останавливается напротив Аввакума.

ПОЛОЦКИЙ. Первые ласточки, а, протопоп? (Восхищённо.) Ну и нюх же у воеводы! Это он небось у Стрешнева в Сибирском приказе выведал. При Стрешневе разговор царский был. Каяться прибежал воевода…

АВВАКУМ (недовольно). Ты-то почём ведаешь, для какого он дела пришёл?

ПОЛОЦКИЙ. А сам увидишь. Испугался воевода, как о царской милости прознал…

АВВАКУМ (морщится). Вроде ты, Симеон, и речи говоришь славные, а слова у тебя, как бесенята мелкие, прыгают…

Входит Пашков. Как и боярыня Морозова минуту назад, он не ждал застать здесь посторонних. Недоумённо, набычившись, смотрит на продолжающего молиться монашка, на Полоцкого, стоящего возле Аввакума. Несколько секунд длится эта немая сцена. Наконец, плюнув в сторону Полоцкого, Пашков бухается на колени перед Аввакумом.

ПАШКОВ (словно выдохнув из себя). Не мучай меня, протопоп! Не могу больше! Прости, если можешь…

ПОЛОЦКИЙ (азартно). Ну, что, протопоп? Что я говорил, а?

АВВАКУМ. Не суйся сюда. Тут дело старое. (Подходит к Пашкову.) Я прощаю, воевода, тебя. Прощаю тебя за все обиды свои. Моли Бога, чтобы и он простил.

ПАШКОВ. Протопоп! Если ты простил, то и Бог простит!

Аввакум становится на колени рядом с Пашковым. Обнимает и целует его.

АВВАКУМ. И ты, воевода, прости меня… Десять лет, не знаю, кто кого мучил: ты меня или я тебя…

Аввакум размашисто и истово крестится на иконы и встаёт. Встаёт и Пашков. Ни слова не говоря, медленно пятится к двери, не сводя глаз с Аввакума. Так и уходит со сцены.

ПОЛОЦКИЙ (восхищённо). Да-а… Лихо у тебя, протопоп, получается, Никон, прямо скажу, мелковат супротив тебя… Одобряю… Так, глядишь, и в патриархи выйдешь…

АВВАКУМ (раздражаясь). Прыгают, Симеон, у тебя слова, яко беси!

ПОЛОЦКИЙ (отступая). А ты не гневайся, не кричи, протопоп! Чего и пошутить нельзя? Не патриарх, чай, еще!

АВВАКУМ (крестится, обернувшись к иконам). Господи! Уйми ты дурака этово!

ПОЛОЦКИЙ. Да буде тебе, протопоп, буде… Чего передо мной-то представляться? Вместе ведь будем царю служить…

АВВАКУМ. Ох, Симеон, грешная душа твоя… Выведешь ведь ты меня из терпения… (Смотрит на Полоцкого, потом медленно поворачивается к залу.) А может, я сам дурак? (Вздыхает.) От, ведь тоже – грешная душа… Пойду, однако, голову остужу маленько…

Быстро выходит.

Полоцкий остаётся в комнате вдвоём с монашком. Фёдор по-прежнему спит.