Российская империя в сравнительной перспективе

19 Tilly Ch. Op. cit. P. 99–103.

20 Khoury D.R. Administrative Practice between Religious Law (Shari’a) and State Law (Kanun) on the Eastern Frontiers of the Ottoman Empires //Journal of Early Modern History. 2001. P. 305–320.

21 Togan Isenbike. Ottoman History by Inner Asian Norms // New approaches to State and peasant In Ottoman History / Ed. by H. Berktay, S. Faroqui. 1992. P. 185–210.

22 Davidson R. Reform In the Ottoman Empire, 1856–1876. Princeton, 1963. P. 43–45,92-98,115–120,362-390,407.

23 Mardin S. Op. cit. Особенно гл. 4.

24 Lewis В. The Emergence of Modern Turkey. L„1961. Особенно гл. 5.

25 Heindl W. Gehorsame Rebellen: B?rokratie und Beamte In ?sterreich, 1780 bis 1848. Vienna, 1991.

26 BoyerJ. Political Radicalism In Late Imperial Vienna. Chicago, 1981. P. 4–5.

27 BoyerJ. Freud, Marriage and Late Viennese Liberalism:

A Commentary from 1905 //Journal of Modern History. 1978. March. № 2. P. 72–74.

28 BoyerJ. Political Radicalism… P. 278–280.

29 Cohen G.B. Neither Absolutism nor Anarchy. New Narratives on Society and government In Imperial Austria, 1848–1918. West Lafayette (Ind.), 1996. P. 108–126.

30 BoyerJ. Political Radicalism… P. 293–294,304-305,349–352,415-416.

31 Plavsic B. Seventeenth Century Chanceries and Their Staffs // Russian Officialdom: The Bureaucratization of Russian History from the Seventeenth to the Twentieth Century / Ed. by W.M. Pinter, D.K. Rowney. Chapel Hill, 1980. P. 19–45.

32 Pinter W.M. The Evolution of Civil Officialdom, 1755–1855 // Ibid. P. 190–226; Lincoln B. In the Vanguard of Reform: Russian’s Enlightened Bureaucrats, 1825–1861. De Kalb (111.), 1982.

33 Рибер А. Групповые интересы в борьбе вокруг Великих реформ // Великие реформы в России, 1856–1874 / Под ред. Л.Г. Захаровой и др. М., 1992 С. 44–72.

34 RobbinsR.G.Jr. The Tsar’s Viceroys. Russian Provincial Governors In the Last Years of the Empire. Ithaca, 1987. Особенно гл. 9.

35 Lieven D. Empire: The Russian Empire and Its Rivals. New Haven, 2000. P. 283. В середине столетия от 15 % до 20 % центральной бюрократии состояло из немцев и поляков. См.: Pinter W.M. Op. cit. P. 207–208.

36 MaceyD.AJ. Government and Peasant In Russia, 1861–1906: The Prehistory of the Stolypin Reforms. De Kalb, 1987. P. 44–68.

37 См., например: Yaney G. The Systematization of Russian Government: Social Evolution In the Domestic Administration of Imperial Russia, 1711–1905. Urbana, 1973: Lieven D. Op. cit.

38 См., например: RaeffM. The Bureaucratic Phenomena of Imperial Russia, 1700–1905 // American Historical Review. 1979. Vol. 84. April; Vertier A.M. The Crisis of Russian Autocracy. Nicholas II and the 1905 Revolution. Princeton, 1990; Russian Officialdom…

39 McDonald D.M. United Government and the Crisis of Autocracy, 1905–1914 // Reform in modern Russian history: progress or cycle? / Ed. and translated by T. Taranovski. Washington (D.C.), 1995. P. 208–212; VemerA.M. Op. cit. Особенно гл. г.

40 RieberA. Frontiers In History // International Encyclopedia of the Social Sciences. Oxford, 2001. P. 5812–5819.

41 Bracewell W. The Uskoks In Senj. Ithaca, 1992; Kaser K. Freier Bauer und Soldat. Die Militarisirung der agrarischen Gesellschaft In der ktoatisch-slawonischen Militargrenze, 1535–1881. Vienna, 1997; Barrett Th.M. At the Edge of Empire. The Terek Cossacks and the North Caucasus Frontier, 1700–1860. Boulder, 1999.

42 Критический обзор литературы по данному вопросу см.: Heywood С. The Frontier In Ottoman History. Old Ideas and New Myths // Frontiers In Question. Eurasian Borderlands, 700-1700 / Ed. by D. Power, N.L. Standen. 1999. P. 228–250.

43 Aksan V.H. Locating the Ottomans Among Early Modern Empires // Journal of Early Modern History. 1999. № 3. P. 121, 130–131.

44 Stojanovich T. Factors of decline of Ottoman Society In the Balkans // Slavic Review. 1962. December. № 4. P. 630–632.

45 Rogan E.L. Frontiers of the State In the Late Ottoman Empire, Transjordan, 1850–1921. Cambridge, 1999. P. 12–20.

46 Kortepeter C.M. Ottoman Imperialism during the Reformation: Europe and the Caucasus. N.Y., 1972.

47 Weeks Th.R. Nation and State In Late Imperial Russia: Nationalism and Russification on the Western Frontier, 1863–1914. De Kalb, 1996:

Suny R.G. Looking Toward Ararat: Armenia In Modern History. Bloomington, 1993. P. 44–47.

48 Ascher Ah. The Revolution of 1905: Russia In Disarray. Stanford, 1988.

49 Ingrao Ch. The Habsburg Monarchy, 1618–1815. Cambridge, 1994. P. 50.

50 Rothenberg G.E. The Military Border In Croatia, 1740–1881. Chicago, 1966. P. 42–46,116–117,122,136–137,163-164.

Доминик Ливен

Империя на периферии Европы: сравнение России и Запада

Цель этой статьи – сравнить европейские империи на западной и восточной периферии. В первую очередь, это означает сравнение Российской и Британской империй, хотя речь зайдет и об Испании. В этой статье я не буду касаться другого полезного сравнения империй на европейской периферии, а именно России и Османской империи. К этому вопросу я уже обращался

. К тому же, он затрагивается в других статьях этой книги. В своей статье я сконцентрирую внимание на том, что мне кажется главными атрибутами империй: это, с одной стороны, организация пространства и полиэтничности; с другой стороны, это подразумевает власть, и особенно «жесткую власть» или военную мощь в международном контексте.

Придавать преобладающее значение жесткой власти, когда речь идет об империях прошлого, немодно в современных западных академических кругах. Сейчас академические историки империй намного больше расположены сосредотачивать внимание на вопросах культуры, эпистемологии, самоопределения и расы по причинам, связанным с современными тенденциями западной мысли и целями внутренней политики западных государств. Тем не менее, наивно, как отмечает Линда Колли, предполагать, будто этих факторов достаточно, чтобы знать все необходимое о возникновении, выживании и влиянии империй

. Забавно, но в то время, как историки пренебрегают реалиями власти в изучении империй, специалисты по международным отношениям, напротив, переживают запоздалое признание важности концепта империи именно из-за того, что остро осознают американскую мощь и ее последствия для существующего глобального порядка.

Доминация пяти держав в европейских межгосударственных отношениях возникла в XVIII веке и окончательно установилась после выживания Пруссии и внушительной демонстрации военной силы Россией в Семилетней войне

. Она была укреплена и в какой-то мере стала европейским институтом после поражения Наполеона и Венского конгресса. В рамках этого концерта пяти империй Россия и Британия были периферийными державами континента. Их общая и ключевая роль состояла в том, чтобы гарантировать, что Европа останется многополюсной международной системой и не попадет под гегемонию одной империи, как это обычно происходило в истории Восточной Азии и происходит в западном полушарии с тех пор, когда США стали великой державой.

Система пятивластия в Европе отчасти является результатом провала предыдущих попыток испанских Габсбургов и французской монархии установить гегемонию в Западной и Центральной Европе. Для этой статьи попытка Испании более интересна, потому что она во многом зависела от способности Габсбургов мобилизовать средства заморской империи для достижения господства в Европе военной и династической империи, связанной в типичном историческом стиле с универсалистской религией, в данном случае, католической контрреформацией. Главное различие в стратегии Испании и ее наследника на европейской атлантической периферии в том, что британцы никогда не следовали стратегии континентального превосходства. Вместо этого они сосредоточились на гегемонии в заморских территориях, сохраняя свое положение в Европе за счет политики равновесия власти. В моменты кризиса они поддерживали ее ограниченной военной интервенцией и, главным образом, большими субсидиями союзникам на континенте, возможными благодаря коммерческой гегемонии в заокеанском пространстве и колонизации

.

Основная характеристика европейской геополитики с 1756 до 1945 года состоит в том, что одному государству было сложно, но не невозможно захватить и контролировать «каролингское ядро» континента – Францию, Германию и Италию. И Наполеону, и Гитлеру это удалось. Вильгельм II был к этому близок. Однако, в определенный момент завоеватель сталкивался с двумя периферийными империями – Британией и Россией. Для того, чтобы установить полное господство в Европе, нужно было победить и покорить эти две империи. Безотносительно желания завоевателя достичь неоспоримой гегемонии на всем континенте, Британия и Россия не собирались терпеть его господство даже над «каролингским ядром». Если бы им была предоставлена свобода действий, они почти наверняка посягнули бы на его власть, и, скорее всего, сообща. Так они поступали с Наполеоном, Вильгельмом II и Гитлером.

Однако, проникнуть в ядро геополитической власти Британии и России и уничтожить его было чрезвычайно трудным предприятием. Периферийные державы обладали большим географическим преимуществом. Британия была защищена морем, а Россия – огромными пустынными равнинами Восточной Польши и Белоруссии и возможностью завести захватчика глубоко на свою территорию, не теряя при этом контроля над военными и экономическими ресурсами империи. Еще хуже было то, что решившему стать европейским властелином требовались разные типы армии, чтобы покорить эти две периферийные империи. В случае России нужна была большая подвижная армия с такой системой логистики, которая позволяла бы поддерживать ее на обширной и негостеприимной русской земле. Чтобы победить Британию, необходим был флот, способный противостоять Королевскому флоту, сила которого была частично основана на мощном торговом флоте и на обширной и богатой коммерческой и финансовой общемировой сети. В принципе, очевидная стратегия состояла, конечно, в том, чтобы установить гегемонию на континенте, и только тогда нападать на британскую морскую державу. Однако, британская правящая элита полностью отдавала себе отчет в этой опасности и всегда обрушивалась всей своей мощью на любого, захотевшего стать континентальным властителем. В конце концов, Британия всегда могла найти сильных союзников, поскольку (хотя государствам на континенте и не нравилось ее морское господство) это было менее опасно, чем если бы государство-соперник установило гегемонию в Европе, и они оказались бы в бессильной зависимости.

Если рассматривать европейское сообщество под таким углом, оно похоже на саморегулирующийся часовой механизм. В действительности все было совсем не так просто и автоматично. Временами обе периферийные державы склонялись к тому, чтобы сконцентрировать внимание на внеевропейских делах и оставить

Европу на ее собственное попечение. Классический пример: сосредоточенность России на Дальнем Востоке в 1896–1905 годах, из-за которой нарушилось равновесие сил в Европе, и которая стала одной из важных причин Первой мировой войны

. Некоторые современные консервативные британские историки жалеют, что Британия противостояла стремлению Германии к европейскому господству в XX веке, полагая, что в этом случае она напрасно пожертвовала своей заморской империей и глобальной властью

. Как и когда реагировали периферийные империи, зависело от того, была ли потенциальным гегемоном Франция или Германия. Если это была Франция, Британия естественным образом реагировала раньше, поскольку Франция – ее сосед, и любая французская экспансия начиналась, с наибольшей вероятностью, с захвата Нидерландов, независимость которых от какой-либо великой державы была неизменным пунктом в большой британской стратегии. Британия начала войну с Францией в 1793 году. Россия вступила в нее только в 1798-м и играла вспомогательную роль до 1806–1807 годов, когда стало ясно, что французское господство в Центральной Европе напрямую угрожает безопасности России.