Оценить:
 Рейтинг: 0

Анима. Отношение к домашним животным в России

Год написания книги
2022
Теги
<< 1 2 3 4 >>
На страницу:
3 из 4
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
У Н. А. Некрасова в поэме «Современники» (1875) некий учёный-агроном вещает:

В крови у русской клячи есть
Привычка золотая:
«Работать много, мало есть» —
Основа вековая!
Печальный вид: голодный конь
На почве истощённой
С голодным пахарем…[56 - Некрасов Н. А. Современники // Некрасов Н.А. Поли. собр. стихотворений: в 3 т. Л.: Сов. писатель, 1967. Т. 3. С. 252.]

Это – пахотное, рабочее животное. А как жилось ямщицкой лошади? Историк Н.С. Борисов утверждал: «Для ямщика (как, впрочем, и для русского крестьянина вообще) лошадь была не только средством, с помощью которого он зарабатывал свой хлеб насущный. Она была его другом, помощником, почти членом семьи». Борисов признавал, что «лирическая сторона отношений между человеком и лошадью редко попадала на страницы официальных документов» и приводил в пример перепись ямщиков в Новгороде в 1601 году, которая «отмечена каким-то особым отношением к лошадям» (а там всего лишь указывали масть и особые приметы)[57 - Борисов Николай. Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья. М.: Мол. гвардия, 2010. С. 36–38.]. Но вот как формулировал литератор И.В. Фёдоров-Омулевский (1836–1883): «…Бедная, безответная, поистине всеми загнанная, пресловутая русская почтовая лошадь…»[58 - Фёдоров-Омулевский И.В. Сутки на станции: рассказ из путевых впечатлений // Фёдоров-Омулевский И. В. Проза и публицистика. М.: Сов. Россия, 1986. С. 69.] Известно, что для скорого проезда каждого российского императора с его свитой заранее приготовляли смены лошадей – резвых и объезженных. Запрягая, гнали их так, что те после пробега погибали сотнями. А ещё по стране постоянно колесили министры, сенаторы, члены августейшего семейства, из конца в конец империи мчали фельдъегеря – «загоняя лошадей и разбивая лица ямщиков», как сказано в «Хаджи-Мурате» Льва Толстого[59 - Толстой Л.Н. Хаджи-Мурат (1896–1904) // Толстой Л.Н. Поли, собр. соч. Сер. 1: Произведения. М.; Л.: ГИХЛ, 1950. Т. 35: Произведения 1902–1904 гг. С.76.].

Вообще-то лошадь русскими крестьянами ценилась: без лошади как без рук. В рассказе Ф.М. Решетникова «Тётушка Опарина» (написанном, очевидно, в 1866 году) мужик жаловался: «И думал ли я?.. И что это за год нони: первую лошадь украли, а эта пала… <…> Ну, что я теперь за крестьянин?»[60 - Решетников Ф.М. Тётушка Опарина: рассказ //Решетников Ф.М. Поли. собр. соч. 1937. Т. 3. С. 260.] Ещё в «Русской правде» конокрадство расценивалось как очень тяжкое преступление, которое влекло за собою наказание, именовавшееся «потоком и разграблением». Это означало конфискацию всего имущества («разграбление») и изгнание злодея за пределы земли или обращение в рабство с женой и детьми («поток»)[61 - Аристов Н. Промышленность Древней Руси. СПб.: [Б. и.], 1866. С. 44–45; ГейманВ.Г. Право и суд // История культуры Древней Руси ? под общ. ред. Б.Д. Грекова, М.И. Артамонова. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1951. Т. 2: Домонгольский период. Общественный строй и духовная культура / под ред. Н.Н. Воронина, М.К. Каргера. С. 56.]. За конокрадство (как и за поджог) мужики устраивали виновным лютый самосуд[62 - Чалидзе В. Уголовная Россия. М.: ТЕРРА, 1990. С. 26–27.]. Студент А. А. Лебедев, записавший в 1899 году свои наблюдения, сделанные в Калужской губернии, отмечал: «Без лошади и мужик – не хозяин, поэтому к случаям угона лошадей крестьяне не могут относиться равнодушно и принимают все меры к розыску похищенного животного: нагоняют по горячим следам, заявляют немедленно полиции, ездят по конным рынкам и проч. Тяжёлая расправа постигает тех конокрадов, которых застигают на месте преступления; после чего конокрад уже не жилец на этом свете»[63 - Русские крестьяне. Жизнь. Быт. Нравы: Материалы «Этнографического бюро» князя В.Н.Тенишева. СПб.: Изд-во «Деловая типография», 2005. Т. 3: Калужская губерния ? науч. ред. Д.А. Баранов, А.В. Коновалов. С. 338.]. Соответственно, обзывание «лошаводом» или «кобыльником», то есть конокрадом, хотя и бывало нередким, но расценивалось как весьма тяжкое, которое непременно требовало разбирательства с обидчиком[64 - КушковаА.Н. О некоторых коммуникативных аспектах крестьянской ссоры второй половины XIX в. // Проблемы социального и гуманитарного знания: сб. науч, работ. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. Вып. 2 ? отв. ред. Н.Б. Вахтин. С. 315, 326.]. Это притом, что с точки зрения государства (по крайней мере, в допетровской России) конокрадство не выделялось в отдельную уголовную статью и воспринималось как обычное имущественное преступление, наказание за которое зависело от стоимости лошади. Правда, воры-профессионалы, которые этим занимались, уводили обычно самых ценных коней, а потому кара и по законам бывала весьма суровой[65 - Ляпин Д.А. Конокрадство на юге России в XVII в. // VII Бартеневские чтения: мат. Междунар. науч, конф., посвящ. 330-летию со дня рожд. В.Н. Татищева, 200-летию со дня рожд. С.А. Гедеонова, 175-летию со дня рожд. В.О. Ключевского ? отв. ред. А.Н. Долгих, И. А. Шевченко. Липецк: ЛГПУ им. П.П. Семенова-Тян-Шанского, 2016. С. 51–53.]. В повести А. И. Куприна «Олеся» (1898), действие которой происходило в Полесье, героиня рассказывала о расправе местных мужиков над конокрадом Яшкой. Его схватили, когда он «лошадей хотел свести»: «Всю ночь его били… Злой у нас здесь народ, безжалостный… В пятки гвозди ему заколотили, перебили кольями все рёбра, а к утру из него и дух вон». В рассказе Куприна «Конокрады» (1903), который тоже был создан по впечатлениям о народной жизни в Полесье, – сразу два эпизода расправы. Немец-колонист обрубил вору, застигнутому на месте преступления, все пальцы на обеих руках, кроме единственного. Рубил и приговаривал: «Не воруй коней». А мужики-полещуки, нагнав конокрада, приволокли того в деревню, там все вместе увечили его и, наконец, забили насмерть[66 - Куприн А. И. Олеся//Куприн А. И. Соч.: в Зт. М.: ГИХЛ, 1953. Т. 1. С. 359–360; Его же. Конокрады//Там же. 1953. Т. 2. С. 89–91,101–105.].

Знаток народной жизни, учитель, а затем священник Г.Е. Верещагин (1851–1930) так судил о значении лошади в своих очерках из жизни вятских крестьян: «Лошадь крестьянину служит спутницей в жизни; она, так сказать, главный двигатель всех его действий в отрасли земледелия; словом, лошадь крестьянину как главная пружина в машине. Он на ней пашет, боронит, ездит в лес, на базар, в извоз и прочее. Без неё вятскому крестьянину существовать немыслимо: он без неё – как воин без оружия. Поэтому, если кто лишился последней лошади и при всём своём старании завести её остался без неё, тот уже, как говорят, – бобыль бобылём; и поступает он в работники, а из работников ему уже трудно выплестись. Так необходима здешнему крестьянину лошадь!»[67 - Верещагин Г.Е. Собр. соч.: в 6 т. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1998. Т. 3: Очерки русских Вятско-Прикамского края. Кн. 2. Вып. 2.С. 32.] Повесть Д.В. Григоровича «Антон-Горемыка» (1847) – о том, как вконец обнищавший, преследуемый барским управителем крепостной мужик вынужден был отвести на ярмарку свою лошадь, чтобы заплатить недоимку. А там её украли, и это стало страшным ударом по хозяйству Антона-Горемыки. Мужики толковали об этом происшествии: «Знамо, в крестьянском житье лошадь дело великое: есть она – ладно (то есть всё ладится. – В.К.), нет – ну, вестимо, плохо»[68 - Григорович Д.В. Антон-Горемыка (повесть) // Григорович Д.В. Соч.: в 3 т. М.: Худож. лит., 1988. Т. 1: Повести и рассказы (1844–1852). С. 206.]. Знаток пореформенной жизни, популярный литератор Глеб Успенский в очерках «Власть земли» (1882) передавал слова бедолаги-крестьянина: «…Какой же я буду мужик без лошади?..» И ещё: «Хоть волком вой без лошади-то…»[69 - Успенский Г.И. Власть земли // Успенский Г.И. Собр. соч.: в 9 т. М.: ГИХЛ, 1956. Т. 5. С. 151.] Он же в очерке «“Четверть” лошади» (1888) наглядно изобразил, что кроется за сухими статистическими данными, согласно которым на одну ревизскую душу приходилась лишь четверть

лошади, – а именно: замкнутый круг нищеты и надрывного труда[70 - Его же «Четверть» лошади // Там же. 1957. Т. 7. С. 483–497.]. Действие рассказа «Побег Лизы Басовой» (из цикла «Бабы и дамы»), написанного А. В. Амфитеатровым, по-видимому, в первом десятилетии XX века, происходило в Сибири. Там имеется попутное замечание: «В России мена конём, продажа или покупка лошади для крестьянина – жизненный вопрос первой важности, а в степной Сибири конь – это своего рода живой денежный знак, четвероногая, ходячая, если не из рук в руки, то со двора во двор, оборотная монета»[71 - Амфитеатров А.В. Бабы и дамы // Амфитеатров А.В. Собр. соч.: в Ют. М.: НПК «Интелвак», 2001. Т. 3: Рассказы, повести, легенды. С. 75.].

Важная сторона российского коневодства выразительно обрисована в эпизоде романа А.Ф. Писемского «Тысяча душ» (1858). Главный герой, которого назначили вице-губернатором, беседовал с молодым помещиком – того по навету наследников засадили в сумасшедший дом. Теперь же, наконец, было назначено «свидетельство в умственных способностях дворянина Язвина». Вице-губернатор, среди прочих вопросов, осведомился, хорошо ли родится хлеб в поместье Язвина. «Где уж, васепиисхадитество, хоросо хлебу родиться! – продолжал сумасшедший, как бы совсем попавший на свой тон. – Всё вон дядинька Михайло Ильич, вон он сидит тут. “Посто, говорит, дурак, тебе лосади? Ещё убьют тебя”, весь табунок и угнал к себе. Ну, а по деревне, васепиисхадитество, известно, как без лосадки, сами посудите! Посадка тебе и дело сделает, и добра накладёт. Мужички мне опосля говорят: “Барин, говорят, посто вы лосадок отдали: без скота хлебца не бывает”; а мне сто делать?»[72 - Писемский А.Ф. Собр. соч.: в 9 т. М.: Правда, 1959. Т. 3: Тысяча душ. С. 378.] И крестьяне, и помещики были согласны: лошадь в деревенской жизни необходима. Она и работы выполняет («дело сделает»), а ещё навоз от неё («добра накладёт»), без которого в большей части России сколько-нибудь значительные урожаи невозможны.

Фольклорист и этнограф Д.К. Зеленин цитировал чувашскую поговорку: мол, если богатеет чувашин – «платит беду», если богатеет татарин – берёт себе жену, а если богатеет русский – покупает себе лошадь[73 - Зеленин Д. Кама и Вятка: путеводитель и этнографическое описание Прикамского края. Юрьев: Тип. Эд. Бергмана, 1904. С. 28.]. У марийцев были пословицы, которые в переводе звучат так: «Лошадь – опора хозяйства»; «Хозяйство без лошади, что человек без головы»; «Лошадь – крылья человека». По наблюдению марийского фольклориста А. Е. Китикова, «другие животные в пословицах используются как образы для характеристики человека, но такого почтительного отношения к себе, как лошадь, не имеют»[74 - КитиковА.Е. Народная сельскохозяйственная мудрость в марийских пословицах//Вопросы аграрной истории Среднего Поволжья: дооктябрьский период ? отв. ред. М.К. Мухарямов. Йошкар-Ола: МарНИИ, 1978. С. 130.]. Пожилые женщины-марийки из села Байса Уржумского района Кировской области, судя по записям, сделанным в 1990–1994 годах, повторяли: «Плохо жить безлошадному»[75 - Шо но тумо мом ойла (мысли старого дуба): из высказываний пожилых людей села Байса/сост. С. А. Захарова. Уржум: Уржум, центр, библиотека; Байсин. сельск. библиотека, 2009. [Рукопись; без пагинации].]. Согласно фольклорным данным, и у мордвы лошадь весьма почиталась[76 - Маскаев А. И. Мордовская народная эпическая песня. Саранск: Мордов. кн. изд-во, 1964. С. 241–260.].

В газете «Вятская речь» осенью 1912 года была помещена зарисовка из деревенской жизни. Муж-крестьянин жаловался на жену: «Плакивал я от неё, сказал он грустно, много слёз потерял; я по людям ходил, мыкался… две лошади было… женился – всё пошло худо…»[77 - Шубин Н. В вятской деревне (из дневника земского начальника). Репенок // Вятская речь. 1912. № 241 (1 нояб.). С. 2.] В 7-й главе поэмы А.Т. Твардовского «Страна Муравия» (1936) нашли своё выражение надежды крестьян при начале советской власти, ещё до коллективизации:

И при хозяйстве, как сейчас,
Да при коне —
Своим двором пожить хоть раз
Хотелось мне[78 - Твардовский А. Т. Страна Муравия // Твардовский А.Т. Собр. соч.: в 6 т. М.: Худож. лит., 1976. Т. 1: Стихотворения (1926–1940). Страна Муравия: поэма. Переводы. С. 254.].

«Две лошади», как у вятского крестьянина, – ёмкая формула мужицкого достатка. Домашнее хозяйство и хотя бы один конь, как у героя поэмы Твардовского, – идеал умеренной, но вполне достойной, самостоятельной деревенской жизни. В противоположность тому – угрюмое слово «безлошадный». Помещик К.А. Бенкендорф (1880–1959), вспоминая дореволюционную жизнь в родовом имении на Тамбовщине, заметил, что для русского народа это слово означало «нищий»[79 - Бенкендорф К.А. Половина жизни: воспоминания русского дворянина. М.: Форум; Неолит, 2014. С. ПО.].

В рассказе В.Г. Короленко «В облачный день» (1896) мужик-ямщик вспоминал о жизни при крепостном праве, когда крестьяне его села четыре дня в неделю (а не три, как у соседей) должны были работать на барщине: осенью и зимой – на молотьбе, вместе со своими лошадьми. В его речи прозвучала знаменательная фраза: «Об себе не столь тужили, сколь много лошадьми убивались»[80 - Короленко В. Г. В облачный день: очерк // Короленко В. Г. Собр. соч.: в 5 т. Л.: Худож. лит., 1989. Т. 2: Рассказы, 1889–1903. С. 370.].

В русской литературе XIX–XX веков из всех животных, домашних и диких (включая насекомых), именно лошади изображались чаще всего. И уже затем, вслед за ними – кошки, собаки. Ну, и медведи[81 - Tymieniecka-Suchanek Justyna. Literatura rosyjska wobec upodmiotowienia zwierzat: w kregu zagadnien ekofi lozofi cznych. Wyd. 2, poprawione i uzupelnione. Katowice: Wydawnictwo Uniwersytetu Slaskiego, 2020.].

На одном только кнуте

Свою скотину – собственное орудие труда, понятное дело, берегли пуще чужой. Твердили: «Бей: не нашего стада скотина»; «Режь, волк, чужую кобылу, да моей овцы не тронь!»; «Вольная (чужая) скотина – не животина»[82 - Даль В.И. Пословицы русского народа. М.: Рус. книга, 1993. Т. 3. С. 615, 616, 620.]. Чужую жалеть нечего: «Хорошо ездить, у кого свой кнут – на чужих коней»; «Конь не свой, погоняй, не стой!»; «Лошади чужие, хомут не свой – погоняй, не стой!»; «Своего коня шлепком, чужого коня кругляком»; «Коли конь, да не мой – так волк его ешь!» (курсив автора. – В.К.)[83 - Там же. С. 613, 614.]. Вот и у А.С. Пушкина в «Капитанской дочке» (1836): «А почему ехать мне вправо? – спросил ямщик с неудовольствием. – Где ты видишь дорогу? Небось: лошади чужие, хомут не свой, погоняй не стой»[84 - Пушкин А.С. Капитанская дочка// Пушкин А.С. Поли. собр. соч.: в 17 т. М.: Воскресенье, 1995. Т. 8, кн. 1: Романы и повести. Путешествия. С. 288.]. Такое присловье бывает частью развёрнутого фольклорного приговора, вкраплённого в текст сказки или детской потешки[85 - См.: Васнецов Н.М. Указ. соч. С. 319; Кенозерские сказки, предания, былички ? вступ. ст., сост., примеч. Н.М. Ведерниковой. М.: Ин-т наследия, 2003. С. 21–22; «Жили мы у бабушки, кушали оладышки…» (детский фольклор Усть-Цильмы). № 70.].

В деревенской жизни нередко происходили потравы – это когда скотина по умыслу хозяина или случайно забредала на чужое поле, топча и поедая посевы. В таких случаях, если не решались в отместку завладеть этими животными, то жестоко их избивали. В 1780 году церковные власти Вятской епархии разбирались с доносом священника Архангельской церкви села Колянура на угрозы ему со стороны пономаря той же церкви Софона Домрачева. Пономарю припомнили стычку из-за потравы за пять лет до того: «…Когда в том 775-м году ево Софонову лошадь, поймав в хлебном поле, священника Луки сын, пономарь Михайла, держав у двора своего, проговаривал он, пономарь Софон, чтоб оную лошадь не бить…» Попавшийся на потраве Софон хорошо понимал, что коллеги-церковники запросто могут изувечить скотину: «…И пономарь Лев Антипов с товарищи якоб крычали, ево связав, бить…»[86 - Дело по доношению из Кукарского духовного правления села Калянура Архангелской ц[еркви] на пономаря Софона Кондратова и его сына дьячка Бориса Софонова Домрачевых о угрозительных ими причиненных того села с[вя]щеннику Федору Павлову худых речах и о протчем // Центральный гос. архив Кировской обл. Ф. 237. Оп. 83. Д. 323. Л. 11.] В общем, достаться могло и лошади, и её хозяину. В 1860 году Котельничский уездный суд Вятской губернии разбирал жалобу четырёх мужиков, у которых пропали восемь их лошадей, пасшихся в ржаном поле. Избитые и голодные лошади обнаружились в конюшне жителя соседней деревни. Вскоре после этого один мерин издох от побоев. И хотя дело закончилось без точного указания на виновника, было очевидно: животных наказали, чтоб напакостить их хозяевам[87 - Дело по обвинению крестьян починка Щепина в избиении лошадей, принадлежавших крестьянам деревни Дубровской, за поимку их в ржаном поле // Там же. Ф. 55. Оп. 1. Д. 361.]. Не нашего стада скотина…

Однако и собственную лошадь не слишком жаловали: «Свою клячу как хочу, так пячу» (то есть толкаю)[88 - Русские пословицы и поговорки, собранные А. В. Кольцовым //Кольцов А.В. Сочинения. М.: Правда, 1984. С. 421.]. Говорили: «Жалеть коня, истомить себя». Даже если лошадь хороша, всё равно без побоев не обойтись: «Добрую лошадь одной рукой бей, другой рукой слёзы утирай». Редко когда иначе: если «удастся голубец (голубая лошадь), не надобен и дубец» (курсив автора. – В.К.). А уж ежели лошадь плохая или несытая, то «без хлебного корму лошадь на кнуте едет». Потому что вообще-то «на лошадь не плеть покупают, а овёс»[89 - Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей, 1956. Т. 2. С. 155, 270; Его же. Пословицы русского народа. Т. 3. С. 620–621. Приведя эту же пословицу в другом месте «Толкового словаря», Даль пояснял: «Голубец означает здесь голубого коня, который, на редкость, удаётся лихим, и тогда не нужно дубца, погонялки…» (Его же. Толковый словарь… 1956. Т. 1. С. 371. Курсив автора. – В.К.). Забавно, что Гоголь в «Мёртвых душах» упоминал о такой лошади как о явной несуразице. Про Ноздрёва там сказано: «…Или проврётся самым жестоким образом, так что наконец самому сделается совестно. И наврёт совершенно без всякой нужды: вдруг расскажет, что у него была лошадь какой-нибудь голубой или розовой шерсти и тому подобную чепуху, так что слушающие наконец все отходят, произнесши: “Ну, брат, ты, кажется, уж начал пули лить”» (Гоголь Н.В. Поли. собр. соч. и писем: в 23 т. М.: Наука, 2012. Т. 7. Кн. 1. С. 68). Однако прав был Даль, а не Гоголь. На русских иконах святых Флора и Лавра, покровителей лошадей, иногда встречаются фигуры коней, написанные голубой краской. По разъяснению историка коневодства, литератора В. А. Курской, очевидно, так изображали мышастую масть: «В действительности такие лошади пепельно-серые, иногда с заметным голубым оттенком; грива, хвост, ноги и ремень на спине у них чёрные» (Курская Вера. История лошади в истории человечества. М.: Ломоносовъ, 2016. URL: https://educ.wikireading.ru/hex7156c2k (дата обращения: 11.07.2022)). В ямской книге Вышнего Волочка середины XVI века упомянуты кони «голубые», которых разводили в Тверском крае. В ценнике отмечено, что проезд в упряжке с «голубым» конём стоит в 15 раз дороже, чем с любым другим (Лебедева А. А. О зимнем гужевом транспорте русских крестьян в XIX – начале XX в. // Полевые исследования Института этнографии. 1975 г. / гл. ред. С. И. Вайнштейн. М.: Наука, 1977. С. 12). Если этим сведениям можно доверять (слишком уж велика разница цен), то, возможно, дело не столько в каких-то особых скоростных качествах этой породы, а в престижности выезда на такой приметной упряжке. В прошлом соображения престижа и показухи вообще были очень важны, когда дело касалось приобретения, подбора, оснащения коней и экипажа – так же, как в наше время марка и «навороченность» личного либо служебного автомобиля. Правителям России неоднократно приходилось принимать специальные постановления, регламентировавшие количество лошадей в упряжке и пышность выезда. Скажем, Екатерина II обусловливала такие строгости необходимостью умерить роскошь (см.: Без излишеств и пышностей: манифест императрицы Екатерины II «О сокращении роскоши» // Родина. 2001. № 12. С. 35–36).]. Была и пословица: «Не гони коня кнутом, а гони его овсом», – так, кроме русских, говорили сибирские татары. Сходно звучала удмуртская пословица: «Не покормив лошадь, далеко не погонишь»[90 - Матвеев А.В. Основные элементы традиционной культуры путешествия сибирских татар Омского Прииртышья в XIX – первой трети XX века // Культурологические исследования в Сибири. Омск, 2005. № 2 (16). С. 106; Первухин Н. Эскизы преданий и быта инородцев Глазовского уезда. Вятка: Губ. тип., 1888. 3 эскиз: Следы языческой древности в образцах произведений устной народной поэзии вотяков (лирических и дидактических). С. 66.]. И ещё: «Не лошадь везёт, а хлеб (или: овёс)»; «Не воз едет, овёс везёт»; «Какова еда, такова и хода»; «Не гладь коня рукою, гладь мешком»; «Не кормя, далеко не уедешь»[91 - Даль В. И. Пословицы русского народа. Т. 3. С. 326, 328.]. Карл Маркс в своих выписках из работы российского учёного и публициста А. Н. Энгельгардта (1832–1893) приводил русскую пословицу: «Конь везёт не кнутом, а овсом» – и с одобрением о ней отзывался[92 - См.: Криницкий А.М. Работа К. Маркса над вопросами естествознания (сообщение по неопубликованным материалам)//Вопросы философии. 1948. № 1. С. 82. У Энгельгардта эта пословица – в 9-м письме, которое было опубликовано в 1881 году, а в 5-м письме (1876) она встречается в таком виде: «Лошадь везёт не кнутом, а овсом» (Энгельгардт А.Н. Из деревни. 12 писем: 1872–1887. М.: Гос. изд-во сельскохозяйственной лит., 1960. С. 383, 206).]. Украинцы в середине XIX века говорили: «Хто коня годуе, той дома ночуе»[93 - Украiнськi приказки, прислiвъя и таке инше: збiрники О. В. Марковича и других / спорудив М. Номис. СПб.: В друкарнях Тиблена и Ко и Кулiша, 1864. C. 222.], то есть кто хорошо кормит коня, тот доезжает до дома быстро и вовремя. Новгородский краевед И.Е. Братышенко (1893–1978) записал в деревне Щелино Шимского района пословицу: «Не гладь коня рукой, а гладь мешком, так не пойдёшь пешком»[94 - Лапин В.А. Пословицы и поговорки в записи И.Е. Братышенко // Традиционный фольклор Новгородской области: Пословицы и поговорки. Загадки. Приметы и поверья. Детский фольклор. Эсхатология. По записям 1963–2002 гг. ? сост. М.Н. Власова, В.И. Жекулина. СПб.: Тропа Троянова, 2006. С. 41.].

В созданном в 1874 году очерке Глеба Успенского «Злые новости» говорилось: «– Как перед богом, перед создателем скажу, – окончив работу, клянчил покровец перед нанимателем, – как есть – ни крохи не осталось… Лошадей задрал… Всю дорогу, сам суди, на одном кнуте ехал…»[95 - Успенский Г.И. Очерки и рассказы // Успенский Г.И. Собр. соч.: в 9 т. 1956. Т. 3.C.340.]

В повести Д.В. Григоровича «Антон-Горемыка» есть эпизод, когда хозяин, стремившийся продать свою лошадку цыганам и желая показать её в деле, взгромоздился на неё верхом и начал понукать:

«А Антон между тем употреблял все усилия, чтобы раззадорить пегашку: он то подавался вперёд к ней на шею, то спускался почти на самый хвост, то болтал вдоль боков ногами, то размахивал уздечкой и руками; нет, ничего не помогало: пегашка всё-таки не подавалась.

– Э… ге… ге… ге! – заметил цыган, – да она, брат, видно, у тебя опоена, видно, на кнуте только и едет»[96 - Григорович Д.В. Указ. соч. С. 180.].

В дорожных очерках литератора-этнографа С.В. Максимова, где рассказывалось о поездке на Дальний Восток на рубеже 1850-1860-х годов, приведён разговор с ямщиком, который вымогал денежную добавку, без чего не желал ускорить лошадь:

«– Однако, как я погляжу, вы порядочные плуты.

– Да ведь без того нельзя: на одном кнуте далеко не уедешь: так-то! А сухая ложка рот дерёт»[97 - Максимов С. На Востоке. Поездка на Амур: дорожные заметки и воспоминания. Изд.2-е. СПб.: Изд. книгопродавца С.В. Звонарёва, 1871. С. 67. Ср. также у В.Г. Короленко в рассказе «Убивец» (1882) выражение «в три кнута (гнать)», с дополнением «как говорится» (Короленко В.Г. Убивец // Короленко В.Г. Собр. соч.: в 5 т. 1989. Т. 1: Повести и рассказы, 1879–1888. С. 132).] (курсив мой. – В.К.).

Философ и литератор Ф. А. Степун, вспоминая свою воинскую службу под Можайском в 1901 году, писал о тамошних извозчиках, что они были такими же, «как на всех дорогах средней полосы России: худые, ломанные лошади, сплющенные рессоры, кривые кузова и “лихая” на кнуте езда, ради прибавки на водку»[98 - Степун Фёдор. Бывшее и несбывшееся. Изд. 2-е. London: Overseas Publications Interchange Ltd, 1990. Vol. 1. C. 76.].

В повести Д.Н. Мамина-Сибиряка «Авва» (1884), названной очерком, есть эпизод, когда священник, отец Андроник пытался запрячь в повозку-кошёвку недавно купленную им норовистую лошадь:

«Ввиду предстоящей работы о. Андроник препоясался по шубе широким гарусным шарфом и вооружился новым хлыстом.

– Это для актрисы у меня овёс, – смеялся старик, пробуя хлыст. – Я ей убавлю порцию-то, чтобы дурила меньше. Вишь, какое представление задаёт… У!., шельма!..»[99 - Мамин-Сибиряк Д. H. Авва: очерк // Мамин-Сибиряк Д. Н. Собр. соч.: в 10 т. М.: Правда, 1958. Т. 6: Сибирские рассказы. Рассказы 1893–1897. Золотопромышленники. С. 83.]

В этой сценке хлыст в шутку соотносится с овсом. Даже так: чем меньше будет лошади овса, тем больше ей хлыста! Как видно из приведённых материалов, такое сопоставление вполне обычно для русской речи.

Хлесь да хлесь

В статьях священника и краеведа М.И. Осокина о «народном быте» середины XIX века в северо-восточной части европейской России приводился разговор двух подвыпивших мужиков.

Возвращались они из соседней деревни, где пировали на празднике. Ехали и беседовали. Один жаловался на сына: мол, вырос, жених уже, а по хозяйству помогает плохо. Другой советовал проучить парня – побить его, даром что тот взрослый. И пояснял: «Ну, вот это, Степан, напримерно, кобыла твоя. Коли она плохо пробует гужи, ты её и тово… ух да ух, хлесь да хлесь; а кто тебе тут указ?» Тот подтвердил: «Подлинно»[100 - Осокин М.[И.], свящ. Народный быт в северо-восточной России. Записки о Малмыжском уезде (в Вятской губернии): ст. 1–3 И Современник. 1856. Т. 60: Ноябрь – декабрь. Отд.: Смесь. С. 29.]. В общем, что сын, что скотина – если они твои, ты волен поступать с ними по своему разумению. Мужицкая мораль: как грозный царь со своими холопами – так и большак в семье.

В очерках Глеба Успенского «Волей-неволей» (1884) есть такой эпизод:

«Сели и поехали, то есть сначала сели, и сидели довольно долго, покуда мальчишка драл свою лошадь кнутом. Драл он её весьма долго, после чего она потянулась вперёд, потом ещё потянулась, а потом уж и сани поехали…

– Видно, кормишь плохо? – спросил лавочник.

– Знамо, плохо!

– Сена нету?

– Нету!

– Так! От этого она и нейдёт.

– Знамо, от этого. Кабы корм был, так пошла бы.

– Верно! – сказал лавочник.

И я подтвердил это. Всё тут понятно и правильно.

Мальчик постоянно должен был стегать лошадь кнутом и дёргать вожжами, чтобы принудить её страхом наказания исполнять свои обязанности. И лошадь шла, подпрыгивая от каждого удара. Но у кабака она вдруг стала. Мальчонка стал опять изо всей силы стегать её и приговаривал:

– Это тятенька тебя, проклятую, приучил…»[101 - Успенский Г. И. Волей-неволей (отрывки из записок Тяпушкина) //Успенский Г.И. Собр. соч.: в 9 т. 1956. Т. 6. С. 12–13.]

Рассказ А.Ф. Писемского «Плотничья артель» (1855) написан от первого лица, и в нём даны зарисовки из жизни деревенского поместья. Успеньев день в тамошнем приходе был престольным праздником. Все потянулись в село на богослужение. Барин выехал на своих лошадях. «Давыд, несмотря на мои просьбы и наставления, распорядился по-своему: лошади, весьма добронравные и хорошо выезжанные, вылетели из сарая, как бешеные, так что он, повалившись совершенно назад, едва остановил их у крыльца. Я убеждён, что они жесточайшим образом нахлёстаны; кроме того, коренную он по обыкновению взнуздал бечёвкой, чтоб круче шею держала, а бедным пристяжным притянул головы совершенно к земле, так что у них глаза и ноздри налились кровью. Напрасно я восставал против этой его системы закладыванья: на все мои замечания он отвечал: “Господа так ездят, красивее этак!..” В настоящем случае я ничего уж не говорил, а только просил его, ради бога, не гнать лошадей, а ехать лёгкой рысью; он сначала как будто бы и послушался; но в нашем же поле, увидев, что идут из Утробина две молоденькие крестьянки, не мог удержаться и, вскрикнув: “Эх, вы, миленькие!” – понёсся что есть духу»[102 - ПисемскийА.Ф. Очерки из крестьянского быта // Писемский А.Ф. Собр. соч.: в 9 т. М.: Правда, 1959. Т. 2. С. 332.]. Конечно, лошади – не Давыдовы, а барские. Кучер Давыд обрисован Писемским как «сильный бахвал и охотник до лошадей». По всему видно, что он и своих бы не слишком жалел, когда нужно было «проехать и пофорсить»[103 - Там же. С. 328.]. Лошадям могло сильно доставаться от таких удальцов.

В романе Писемского «Тысяча душ» (1858) главный герой Калинович «тащился на сдаточных» в тарантасе из уездного городка в Москву. Севший к ним на одной из подмосковных станций новый ямщик был молодой парень, «недавно прогнанный с почтовой станции и всё ещё ездивший с колокольчиком». Ему дана выразительная характеристика: «В отношении лошадей он был каторга; как подобрал вожжи, так и начал распоряжаться». Это «распоряжаться» означало: вовсю нахлёстывать. Тарантас сильно затрясло. «У Калиновича, как ни поглощён он был своими грустными мыслями, закололо, наконец, бока.
<< 1 2 3 4 >>
На страницу:
3 из 4