Ким

– Награда бывает только после исполнении поручения. Отнеси это бенгальцу и скажи, что присылает «Сын чар».

– Верно! Верно! Волшебник – похожий на сахиба.

– Нет, «Сын чар», и спроси, будет ли ответ.

– Но если он будет груб. Я… я боюсь.

Ким расхохотался.

– Я не сомневаюсь, он очень устал и голоден. Горы делают людей холодными к ласке. Эй… – он чуть было не сказал «матушка», но спохватился и назвал ее «сестра», – ты мудрая и остроумная женщина. В настоящую минуту приключение с сахибами известно во всех селениях, не правда ли?

– Правда. В Циглаур известие было принесено в полночь, а завтра распространится в Котгарте. Жители и боятся и сердятся.

– Напрасно. Скажи им, чтобы они кормили сахибов и отпускали с миром. Нам нужно спокойно спровадить их из наших долин. Украсть – одно дело, убить – другое. Бенгалец поймет, и потом не будет жалоб. Посторонись. Я должен ухаживать за моим учителем, когда он проснется.

– Пусть будет так. После исполнения поручений, сказал ты, бывает награда? Я – женщина из Шемлега и происхожу от раджи. Я гожусь не только на то, чтобы рожать детей. Шемлег твой: копыта, и рога, и шкуры, молоко и масло. Бери или оставляй.

Она решительно пошла вверх, чтобы встретить утреннее солнце на сто пятьдесят футов выше; серебряные ожерелья звенели на ее высокой груди. На этот раз Ким, заклеивая воском уголки клеенки, в которой лежала пачка бумаг, думал на туземном наречии.

«Как может человек идти по Пути или принимать участие в Большой Игре, когда ему постоянно надоедают женщины? В Акроле у Форда была девушка, а там жена поваренка, не считая других, а тут еще эта! Куда ни шло, когда я был ребенком, а теперь я мужчина, а они не считают меня мужчиной. Орехи, скажите пожалуйста! Ха, ха, ха! А на равнинах – миндаль!»

Ким отправился в селение собирать дань не с нищенской чашей – это годилось для равнин – а с видом настоящего принца. Население Шемлега летом состоит из трех семей, четырех женщин и восьми – десяти мужчин. Желудки всех их были переполнены едой и различными напитками, начиная от хинного вина до белой водки, потому что они получили полную долю в добыче. Красивые континентальные палатки были давно разрезаны и поделены, а алюминиевые кастрюли виднелись повсюду.

Но присутствие ламы казалось им достаточной защитой от всех последствий их поступка, и они, нимало не раскаиваясь, принесли Киму все, что у них было лучшего, до «чанга» – ячменного пива из Ладака – включительно. Потом они оттаяли на солнце и, сидя, спустив ноги над бездонными пропастями, болтали, смеялись и курили. Об Индии и правительстве они судили исключительно по тем странствующим сахибам, которые брали проводниками их самих или их друзей. Ким слышал рассказы о неудачных охотах на каменных козлов и других диких зверей сахибов, уже лет двадцать покоящихся в могилах. Каждая деталь освещалась, словно ветки верхушек деревьев при свете молнии. Они рассказывали Киму о своих болезнях и – что гораздо важнее – о болезнях их крошечного, твердого на ногу скота; об экскурсиях в Котгарт, где живут странные миссионеры, и даже дальше, в чудесную Симлу, где улицы вымощены серебром и где, знаете, всякий может поступить на службу к сахибам, которые разъезжают в двухколесных повозках и швыряют деньги лопатами. Вдруг к сидевшим над уступами подошел лама, тяжелыми шагами, серьезный и полный достоинства. Все посторонились, уступая ему место. Горный воздух освежил его. Он сел на край пропасти с почтеннейшими из жителей и, в промежутках между разговорами, стал бросать камешки в пропасть. В тридцати милях, судя по полету орла, виднелась следующая гряда гор, окаймленная и прорезанная маленькими клочками лесов – вехами однодневных мрачных переходов. За селением гора Шемлег закрывала весь вид на юг. Казалось, люди сидели в ласточкином гнезде под карнизом крыши мира.

Время от времени лама протягивал руку и указывал на дорогу в Спити и на север в Паранглу, причем окружающие тихо подсказывали ему название местностей.

– Вон там, где нагромождено большое количество гор, лежит большой монастырь Хан-Ле. Выстроил его Так-Стан-Рас-Чхен, о нем существует сказание. – И лама передал его: фантастический рассказ, наполненный волшебством и чудесами, от которого захватило дух у жителей Шемлега. Он обернулся несколько к западу, отыскивая зеленые горы Кулу, и искал под ледниками Кайлунг. – Оттуда я пришел в далекие, далекие дни. Из Леха я пришел через Баралачи.

– Да, да, мы знаем эти места, – сказали много путешествующие жители Шемлега.

– И я спал две ночи у жрецов в Кайлунге. Эти горы вызвали у меня восторги! Тени благословеннее всех других теней! Там мои глаза открылись на этот мир! Там я нашел просветление, и там я опоясал мои чресла для поисков. С этих гор пришел я, высоких гор и сильных ветров. О, Правосудное Колесо! – Он благословил горы – большие ледники, обнаженные утесы, нагромождения камней и пласты глины, сухие плоскогорья, скрытые соленые озера, вековые леса и плодородные, орошенные водой долины – он благословлял все, одно за другим, как умирающий благословляет свой народ. И Ким удивлялся его страстности.

– Да, да. Нет ничего, что могло бы сравниться с нашими горами, – говорили жители Шемлега. И они принялись удивляться, как может человек жить на жарких, ужасных равнинах, где скот становится большим, как слоны, негодными на то, чтобы пахать в горах; где, как они слышали, селение идет за селением на протяжении ста миль, где люди ходят воровать целыми шайками, а то, чего не унесут разбойники, берет полиция.

Так прошло тихое, полуденное время, и в конце его посланная Кимом женщина спустилась с крутого пастбища, совершенно не задыхаясь, как будто и не подымалась выше.

– Я посылал весточку к «хакиму», – объяснил Ким, когда она поклонилась всем присутствующим.

– Он присоединился к идолопоклонникам? Да, я помню, он исцелил одного из них. Это вменится ему в заслугу, хотя исцеленный употребил свою силу во зло. Праведное Колесо! Ну что же «хаким»?

– Я боялся, что ты сильно пострадал, а я знаю, что он ученый врач. – Ким взял запечатанную воском скорлупу и прочел слова, написанные по-английски на оборотной стороне его записки: «Ваше письмо получено. Не могу уйти в настоящее время из их общества, но возьму их в Симлу. После чего надеюсь присоединиться к вам. Трудно следовать за сердитыми джентльменами. Вернусь дорогой, по которой вы шли, и догоню вас. Чрезвычайно доволен корреспонденцией, которой обязан моей предусмотрительности». – Он говорит, Служитель Божий, что убежит от идолопоклонников и вернется к нам. Подождать его здесь, в Шемлеге?

Лама долго и любовно смотрел на горы, потом покачал головой.

– Этого не должно быть, чела. Желаю до мозга костей, но это запрещено. Я видел Причину Вещей.

– Но почему? Раз горы возвращают тебе силы с каждым днем? Припомни, как мы были слабы и беспомощны там, внизу.

– Ко мне возвращаются силы, чтобы я снова стал делать зло и забывать. На склонах гор я был крикуном и забиякой. – Ким закусил губы, чтобы сдержать улыбку. – Справедливо и совершенно «Колесо», не уклоняющееся ни на волос. Когда я был полон сил – это было давно, – я ходил в паломничество в Гуру-Чхван среди тополей (он указал в сторону Бхотана), где держат Священного Коня.

– Тише, тише, – сказали жители Шемлега, – он говорит о Джам-Лан-Нин-Кхоре, коне, который может обойти весь свет за один день.

– Я рассказываю только моему челе, – с кротким упреком сказал лама, и все рассеялись, как иней утром на карнизах крыши с южной стороны. – В то время я искал не истины, а беседы об учениях. Все одна иллюзия! Я пил пиво и ел хлеб Гуру-Чхвана. На следующий день кто-то сказал: «Мы идем сражаться с монастырем Сангор-Гуток внизу, в долине, чтобы узнать (заметь, как сильное желание связано с гневом!), кто из настоятелей должен быть руководителем в долине и извлекать выгоду из молитв, печатаемых в Сангор-Гутоке».

– Но чем же вы сражались, Служитель Божий?

– Нашими длинными футлярами с письменными принадлежностями… я мог бы показать как… Итак, говорю я, мы дрались под тополями – и настоятели и монахи – и один из них пробил мне лоб до кости. Взгляни! – Он откинул свою шапку и показал сморщенный, серебристый шрам. – Справедливо и совершенно «Колесо». Вчера шрам чесался, и через пятьдесят лет я вспомнил, каким образом он был получен, вспомнил и лицо нанесшего удар человека, пережил на короткое время иллюзию. Поддался тому, что ты видел, – ссоре и глупости. Справедливо «Колесо»!.. Удар того идолопоклонника пришелся как раз по шраму. Тогда душа моя была потрясена: душа моя омрачилась, и челн моей души заколебался на волах обмана чувств. Только тогда, когда я пришел в Шемлег, я мог предаться размышлениям о Причине Вещей и заметить бегущие побеги зла. Я боролся всю ночь.

– Но, Служитель Божий, ты чист от всякого зла. Не могу ли я быть принесен в жертву для тебя?

Ким был искренне потрясен горем старика, и фраза Махбуба Али нечаянно сорвалась с его губ.

– На заре, – продолжал лама, перебирая четки в промежутках медленно произносимых фраз, – пришло просветление. Оно здесь… Я старый человек… выросший, взращенный в горах, никогда не должен более сидеть в моих горах. Три года я путешествовал по Индостану, но может ли бренная плоть быть сильнее Матери Земли? Меня тянуло к горам и снегам гор. Я говорил, – и это правда, – что мои поиски увенчаются успехом. Из дома женщины из Кулу я повернул в сторону гор, убедив себя в необходимости поступить так. «Хакима» ни в чем нельзя винить. Он, следуя желанию, предсказывал, что горы придадут мне сил. Они придали мне сил, чтобы делать зло, забыть мои поиски. Я наслаждался жизнью и удовольствиями жизни. Мне хотелось, чтобы передо мной были высокие склоны гор, на которые я мог бы подниматься. Я оглядывался, ища их. Я соизмерял силу моего тела (что очень дурно) с высотою гор. Я насмехался над тобой, когда ты задыхался под Джамнотри. Я шутил, когда ты не решался идти по снегу в ущельях.

– Что же дурного в этом? Я действительно боялся. Это правда. Я не горец, и я любил тебя за твою новую силу.

– Я вспоминаю, что не раз, – он печально подпер щеку рукою, – я старался заслужить похвалу силе моих ног как от тебя, так и от «хакима». Так зло шло за злом, пока чаша не переполнилась. «Колесо» правосудно. В течение трех лет весь Индостан оказывал мне почести. Начиная от Источника мудрости в Доме Чудес до, – он улыбнулся, – маленького мальчика у большой пушки, – все расчищали мне путь. А почему?

– Потому, что мы любили тебя. Это просто лихорадка – следствие полученного удара. Я сам еще болен и потрясен.

– Нет! Потому что я был на Пути, настроенный, как цимбалы, для целей Закона. Я уклонился от его предписаний. Строй был нарушен. Последовало наказание. На моих родных горах, на рубеже моей родной страны, в самом месте моих дурных желаний наносится удар – сюда! (Он показал на лоб.) Как бьют послушника, когда он неверно расставляет чаши, так был побит я, бывший настоятель Суч-Дзена. Ни словом, видишь, чела, а ударом.

– Но ведь сахибы не знали тебя, Служитель Божий?

– Мы подходили друг другу. Невежество и сильное желание встретились с Невежеством и Желанием и породили Гнев. Удар был знамением для меня, который не лучше заблудившегося яка, – указанием, что мое место не здесь. Кто может понять причину какого-нибудь действия, тот находится на половине пути к Освобождению. Назад, на дорогу, говорил удар. Горы не для тебя. Избирая Свободу, ты не можешь идти в рабство наслаждениям жизни.

– Если бы нам не встретился этот трижды проклятый русский!

– Сам Господь не может заставить «Колесо» повернуть обратно. И у меня есть другое знамение, посланное мне в награду. – Он сунул руку за пазуху и вынул «Колесо Жизни». – Взгляни! Я сообразил после размышления. Идолопоклонник оставил неразорванным только клочок величиной с мой ноготь.

– Я вижу.

– Таков, значит, короткий промежуток моей жизни в этом теле. Я служил «Колесу» все мои дни. Теперь оно служит мне. Если бы мне не вменилось в заслугу то, что я вывел тебя на Путь, мне была бы прибавлена еще одна жизнь прежде, чем я нашел бы мою Реку. Ясно ли это тебе, чела?

Ким пристально смотрел на изуродованную картину. Слева направо она была разорвана по диагонали – от Одиннадцатого Дома, где Вожделение порождает Младенца (как это изображают тибетцы) – поперек человеческого и животного миров к Пятому Дому – пустынному Дому Чувств. Логический вывод был неоспорим.

– Прежде, чем наш Господь достиг просветления, – проговорил лама, с благоговением складывая картину, – он перенес искушение. Я также был искушаем, но теперь это кончено. Стрела упала на равнины – не на горы. Что же мы делаем здесь?

– Я полагаю, ждем «хакима».

– Я знаю, сколько времени я проживу в этой жизни. Что может сделать «хаким»?

– Но ты болен и потрясен. Ты не можешь идти.

– Как я могу быть болен, когда вижу Освобождение? – Он, шатаясь, встал на ноги.

– Тогда надо достать пищи в селении. О, какая утомительная дорога!