И я скажу: «Конечно, нет».
Влюблённые
Полночь съела пастью языкастой
Солнце мира. Тлеют фонари.
Я пришла на исповедь – похвастать
И за жизнь с попом поговорить.
За стеной бил красный молот грома,
Дрожь прошлась по тлеющим свечам.
Мы с попом хлебнули самогона
И под «Матерь» сели помолчать.
Помолчали. Поп, промежду прочим,
«Как супруг?» – спросил. «Супруг?» – «Ага». –
«Хорошо. Он сущий ангелочек,
Если есть у ангелов рога.
Как твоя?» – «Да, знаешь ли, стареет». –
«Время – шельма. Время, как игла.
Время жрёт быстрее гонореи
Наши мысли, души и тела».
Оставалось в рюмочке немного.
Мы с попом пошли на перекур.
Он сказал: «Весь мир в кармане Бога!
Совести ещё бы старику». –
«Милый друг, ты всё в печали той же!
Как тебе не тошно ею жить?
Мне пора». – «Сокровище, постой же!» –
«Утреню сначала отслужи».
Ночь на берегу
Мы сидим так банально на берегу – ночь.
Говоришь: «Я дышать без тебя не могу!»
Дует ветер и чёрные волны бегут.
Я тебе говорю: «Как не мочь?
Страсть – копейка, она – ничего!»
Зло бросаешь в ответ: «Как не мочь?
Может, так же, как ты без него?»
«Без кого? – говорю. – Их полно».
Мы сидим на песке, берег пахнет волной.
Мир развязно прилёг на холмы и нем
Мир развязно прилёг на холмы и нем,
Ты стоишь у дверей – на взводе.
Ты ушёл от неё и как будто ко мне,
Но к таким, как я, не уходят.
Я, конечно, считаю день за игру
И, наверно, чуть-чуть любила.
Но я в плен давно уже не беру,
Я давно уже всех распустила.
На белом берегу
Ты вышел с ней на белый берег
И приобнял её устало.
Ты с постоянством Блока верен
Бодлеровскому идеалу.