Антропный принцип

– Почему?

Хатко пожимает плечами.

– Нам туда.

И Лю сдается. Всем известно, что главным чувством у альдранцев является интуиция. Чутье. Самое настоящее звериное чутье. Они звери. И они никогда не ошибаются. Почти.

– Хорошо. – Лю сворачивает карту и прячет в карман свободных штанов. Казалось бы, на дворе уже пятидесятое столетие вроде как, а Люди не придумали ничего удобнее штанов. Кошмар.

Они сворачивают в темноту, и Лю невольно вздрагивает, когда та мягко обступает их. Хатко идет первым и не может ничего видеть, поэтому Лю делает на полшага больше, почти сокращает расстояние между ними. Чтобы не потеряться – твердит он себе. И напрочь отказывается думать, что ему просто страшно.

Хаткор шагает вперед уверенно, словно видит перед собой каждую маленькую деталь, что, впрочем, недалеко от правды, и даже не вздрагивает, когда мрак накрывает их с головой. Исчезает небо, оно остается где-то позади, исчезает свет – он больше не льется из щелей в окнах, да и сами окна исчезают – остается лишь мрачный каменный туннель без света и конца.

Лю не слышит шагов впереди и останавливается. Но даже так до него не доносится ни звука кроме собственного, отчего то враз участившегося дыхания и гулкого биения сердца. Вокруг тишина. Вокруг – мрачная пустота. Вокруг – ничто.

Лю чувствует, как она давит на него, как ее тонкие пальцы скользят по коже, как она хватает его за лодыжки, ползет вверх вместе с холодом, как ее нежные руки гладят его плечи, сжимают шею, баюкают замирающее сердце, до хруста сдавливают ребра. Он слышит ее дыхание над самым ухом, тихое, чуть свистящее. Лю чувствует, что задыхается в этой темноте. Один. Снова один.

Тьма повсюду, и он закрывает глаза. Так тьма вокруг – его собственный выбор. Так – она может исчезнуть, если он их откроет. Чуть позже. Чуть позже, когда сможет сделать вдох.

Он сползает вниз, по стене или чему-то, может быть просто падает в песок, Лю честно не понимает. Вот он стоит, а вот – уже зарывается пальцами в мелкие-мелкие грани.

Мир вокруг звенит.

Этот звон похож на отдаленный вой сирены далекого-далекого корабля, и Лю затыкает уши, чтобы его не слышать. Кричит, пытаясь заглушить звон, а может просто вторит другому, чужому воплю. Воздуха не хватает и крик быстро превращается в хрип. В судорогу. А дальше в конвульсии.

Лю молотит руками по чему-то, чтобы в следующее же мгновение намертво впиться в это что-то пальцами. Во что-то теплое.

Паника быстро проходит. Холод и тьма отступают. В ушах перестает звенеть, и Лю наконец-то делает вдох. Рваный, сиплый. Но вдох. Первый за эти несколько минут.

Еще один. И еще.

Сердце не грохочет больше в горле, почти успокоилось. Это глупое безумное сердце, от которого еще давным-давно отодрали половину и отдали другому. Лю не был тогда против. Но он и не знал к чему это приведет.

Почти успокоившись, он открывает глаза.

Перед ними тот же мрак, силуэт с четырьмя руками… Светящиеся в темноте фиолетовым глаза…

Лю чувствует, как холодеют сжатые на чужих плечах руки. Чувствует, как последний раз ударившее сердце навсегда замирает. Потому что перед ним темнота капитанского мостика, освещенная тусклыми лампами. Потому что перед ним существо с четырьмя руками, с оголенной то ли саблей, то ли мечом. Лезвие ловит блики тусклых ламп. Оно сверкает. С него падают темные капли. Он видит, как существо улыбается. Как сияют фиолетовым глаза. Он видит тела своей команды: разодранные, окровавленные. Их собирают другие существа. Собирают, чтобы позже съесть. Парочка не очень терпеливых отдирает куски от трупов. Впивается в них своими сорока двумя острыми зубами. Он видит, как кровь его Людей течет у них по подбородкам, по рукам, которых на две больше положенного.

В ладони лежит почти разряженный лазер.

Существо подходит к нему.

Оно улыбается.

И он стреляет.

Но не в него.

В себя.

Лю никогда не думал, что может проснуться на кровати связанным по рукам и ногам. Нет, конечно профессия обязывает представлять самые невероятные ситуации как вероятные, но Лю все равно не думал. Потому что уж если и просыпаться связанным, то тогда на полу, стуле, в подвале, подвешенным за крюки, но никак уж не на кровати.

– Я что, попал в порно? – Голос хрипит – видимо сорвал вчера, Лю честно в данный момент наплевать, он смотрит на медленно моргающего Хатко, явно только проснувшегося, и дергает рукой. – Почему я связан?

– Ты проснулся. – Хатко зачем-то констатирует очевидное, как в какой-то мелодраме, ей боги, а затем медленно, устало встает. Только сейчас Лю замечает, что одна из его рук перебинтована и поэтому меняет вопрос с «какого хрена» на:

– Что произошло? – Он кивает на повязки, и Хатко мучительно медленно следует за его взглядом. А потом еще секунд тридцать задумчиво смотрит на собственную руку.

– А… – Он также мучительно медленно поднимает взгляд обратно на Лю и вздыхает. – Лазером вскользь задело.

Объяснение дает Лю сразу с десяток предположений, из которых он останавливается на одном.

– На тебя напали?

Хатко качает головой.

– Ты пытался застрелиться.

Лю требуется секунд тридцать чтобы обработать услышанное. Еще пятнадцать на то, чтобы осознать. Двадцатка уходит на подавление внутреннего ужаса и следующей за ним паники. Пять чтобы сохранить лицо. И три на вопрос:

– Тогда почему ты просто не позволил?

Теперь уже Хатко тратит драгоценное время на осмысление, и в конце концов переводит абсолютно спокойный взгляд на напарника.

– А должен был?

Лю задумывается. Пожалуй, впервые. Наконец он приходит к решению, которое тут же озвучивает.

– Логически – да. – Мысль о том, что альдранец будет тащить его труп обратно в штаб, немного смешит, ведь эта смерть поистине будет ну самой нелепой из всех когда-либо случавшихся. Но. – А с другой стороны….

Лю с силой прикусывает щеку и собирается с духом.

– Спасибо, что не дал.

Хатко кивает.

– Мне не сложно. Но я напишу об этом в рапорте. Все-таки нестабильное эмоционально-психическое состояние сказалось на операции. Тебя отстранят.

– А ты и рад будешь.

– Не скрываю. – Альдранец оскалился, и Лю захотелось, чтобы выстрел лазера все-таки попал в голову. Но не в его.

– Подонок. – Он шипит и дергается. Веревки держат. – Развяжи меня, гнида.

Хатко только хмыкает.

– Как я могу быть уверен, что ты не попытаешься меня застрелить?