На чистовик

Сейчас они сидели в модном пабе, которых было множество рядом с Милиной работой. Паб был обставлен в современном небрежном стиле: люстры из поломанных столовых приборов, грубые столы из необработанного дерева и такие же необработанные длинные скамейки вместо стульев. Стены украшали обои из старых газет, что вызвало у Милы страшный приступ ностальгии: такими же газетами была обклеена Милина спальня на бабушкиной даче под Белградом. Мила мечтала, что, когда у них с Алексом будет пентхаус возле Юнион-сквера, она обставит свою гостиную в таком же стиле хипстерского шика. Мила любила подумать о квартире своей мечты, от которой её отделяли всего какие-то жалкие двенадцать миллионов долларов…

– А как у тебя с Алексом? – неожиданно спросила Стелла, вырвав Милу из сладких грёз о квартире мечты.

– Как всегда. Всё супер, но с романтикой у нас тухловато. Знаешь, такие ровные, размеренные отношения в статус-кво. Всё вроде хорошо, но абсолютно всё вертится вокруг детей. Мы даже не ходим никуда вдвоём, только с детьми. И говорим только о быте и детях, ну или сидим на диване и смотрим иногда фильмы… Ну и ты понимаешь, с таким образом жизни секс становится залётным гостем, которого нужно специально приглашать и чей приход приходится долго планировать… Спонтанность пропадает…

– Вот что-что, а с сексом у меня всё в порядке…

– Ну вот да, почему-то у каждого в жизни какая-то своя бяка. У тебя качественный секс в избытке, но нет мужа и детей. У меня есть муж и дети, но романтики и секса кот наплакал. Нет на свете справедливости.

– Это потому, что жизнь – дерьмо. Ну и что ты собираешься с этим делать?

– С чем? Со спонтанностью, романтикой и сексом? А что я могу сделать? Терпеть. Терпеть, как тысячи других, давно живущих друг с другом супружеских пар. Мы с Алексом разговариваем на эту тему иногда, и становится немного поживее. А потом опять – мёртвая зона. Беда в том, что своего мужа я обожаю. Очень сильно его люблю. Может быть, даже больше детей. И все эти годы была ему, безусловно, верна.

– Верю. Может, тебе чем-нибудь или кем-нибудь разбавить эту семейную рутину? Я понимаю, что это нехорошо и страшно неэтично, но жизнь-то проходит, а моложе мы не становимся.

– Я боюсь. Интуитивно понимаю, что мне этого нельзя категорически. Знаешь почему? Даже не столько из-за морально-этической стороны вопроса, нет. То есть морально-этическое – это всё понятно, но не это меня пугает.

– А что?

– Боюсь, что, если у меня что-то будет с кем-то, кроме мужа, я влюблюсь. И это разрушит мою семью. А семья – это главное, что у меня есть. Так что… Буду сублимировать отсутствие романтики, спонтанности и секса вкусной едой.

Мила обречённо вздохнула и с наслаждением отправила в рот хрустящий ломтик жареной картошки.

Глава 6

Стоя на платформе метро в ожидании поезда, Мила думала о своей беседе со Стеллой. Что всё-таки такое эта самореализация? Такое красивое, загадочное слово… В самом деле, что есть самореализация для женщины? Дети? Видеть, как они растут, как развиваются, вкладывать в них всё, что в тебе есть, все возможные ресурсы, надежды, принципы, убеждения, которые можешь вложить, закалять и укреплять этих маленьких человечков, чтобы они выросли сильными, независимыми людьми, могущими выстоять в любой ситуации, не ломаясь под ударами судьбы… Замужество? Это чувство, когда твоя отдельная маленькая жизнь становится общей? Когда ты, автономная личность со своим автономным характером, особенностями и привычками, сознательно выбираешь разделить себя с другим человеком – другой автономной личностью? Когда сливаешь свою автономность с его, чтобы вместе создать вашу – особенную, уникальную – автономность? Карьера, деньги? Или, может быть, просто ощущение того, что ты нужна, что то, что ты делаешь, приносит пользу, радость и успокоение людям? Что ты отдаёшь миру всё то, что в тебя заложила природа?

Мила часто ощущала свою нереализованность… Ей казалось, что она отдаёт миру только какую-то маленькую часть себя, что что-то останавливает её, не даёт идти дальше. Она представляла себя Алисой в Стране чудес, на расстоянии протянутой руки видящей волшебный сад, который, вот он, так близок и доступен, что она чувствует все его ароматы и может описать мельчайшие пылинки и росинки на лепестках его цветов. Сад так близок, но она никак не может в него войти. Потому что она слишком маленькая или слишком большая и потому что что-то всегда отделяет её от него. А сад – вот он, только протяни руку, и ты сможешь коснуться его мягкой зелёной травы…

Наверное, наиболее близким к чувству самореализации было для неё преподавание и вообще всякая работа с людьми. Возможность навсегда «заразить» чью-то жизнь своей безусловной любовью к предмету. Уметь подарить кому-то, кому это очень нужно, щедрый подарок уверенности в себе и своих силах. Чувствовать, когда надо без единого слова подставить плечо и вести за собой, а когда необходимо сказать какие-то жёсткие слова, которые встряхнут человека, заставив его подняться и идти самостоятельно. Всё это происходило в ней на каком-то подсознательном уровне ощущений, она интуитивно чувствовала, что в данный момент нужно человеку, который находится рядом с ней. Из класса, полного учеников, она умела безошибочно выделить того одинокого изгоя, которому сейчас была необходима её поддержка. О благополучных и уверенных в себе учениках она обычно не беспокоилась: они могут помочь себе сами. А вот неуверенные в себе и проблемные, им была нужна она. И она вытаскивала их, вселяла веру в себя, будила, заставляла идти вперёд… Она не считала это своей заслугой: у каждого из нас есть миссия в жизни, и это, как видно, была Милина миссия – находить тех, кто не может помочь себе сам, и вытаскивать их, взращивать в них уверенность, которую они могли бы потом самостоятельно развивать и использовать… Может, именно это и есть самореализация? То вечно ускользающее от неё чувство, которое она безуспешно пытается вот уже столько лет поймать? Возможность дарить своё тепло, доброту, эмпатию и безусловную поддержку тем, кому она по-настоящему нужна? Может быть… Она вспомнила себя застенчивой девочкой в Белграде – она мечтала о сцене, а ей говорили, что она тихая, застенчивая и что из неё никогда ничего не выйдет. Как же ей нужна тогда была такая Мила, которая вытащила бы её на свет, сказав, что всё, абсолютно всё у неё будет хорошо, что она всего добьётся…

* * *

– Алекс! – она целовала его в ухо, в шею, в нос, но он только закрывал голову одеялом, уклоняясь от неё.

– Не сейчас, я хочу спать, Милок! – Алекс продолжал уклоняться, и видно было, что Милино внимание ему сейчас абсолютно ни к чему.

– Алекс, тогда всё. Назначаем свидание на вечер пятницы. И попробуй уклонись! Я буду тебя ждать.