– До сих пор помню свое первое дело. Была суббота, он остался дома, а жена с детьми поехали в синагогу. Он покормил собаку, открыл входную дверь, вытащил каяк. А потом вроде как утонул в марине. А на самом деле он проплыл на три мили вниз по берегу. Там, за лодкой гребаного наркодилера, у него лежала припрятанная сухая одежда, а в придачу новая жизнь и новое имя.
Грей и Дженнифер переглянулись. Зэди только что пересказала, как тридцать лет назад пропал ее муж Сол.
– Ну, женщины все время исчезают, – сказала Дженнифер. – Иногда специально.
Может, устала от своего мужчины, от его рук, от работы, от долбаных тарелок в раковине. От тарелок, которые никто не мыл, даже когда от них начинало вонять на весь дом. И если она не забирала с собой детей, то целовала их на прощание, выносила мусор и просто… исчезала.
Натали Диксон, с которой Грей когда-то была знакома, вот так и сбежала.
В отличие от мужчин женщины оставляли свою личность вместе с ключами, документами и неоплаченными счетами за электричество. Эти женщины, возможно, и задавались вопросами о своей прошлой жизни: как они живут без меня? Что делают? Вымыли ли они наконец эту проклятую посуду? Но больше они ничего не предпринимали. Они никогда не возвращались к своим старым жилищам. Никогда не искали свои имена в «Гугле», не проверяли свои страницы в «Фейсбуке». В отличие от большинства мужчин женщин редко удается найти. Все, что они хотят, – это начать новую жизнь.
Вот и Натали Диксон тоже мечтала о новой жизни и не хотела, чтобы ее нашли. Грей вспоминала, что бедную Натали постоянно грызло чувство вины и кололи миллионы глаз, а она боялась, что не одна, так другая пара этих глаз ее вычислит.
– Два-три дня максимум, – сказала Грей. – Так Ник сказал.
– Я бы посоветовала использовать твою сексуальную привлекательность, – сказала Дженнифер, глядя на свои коралловые ногти, – но увы. Но зато ты обаятельная. Можешь обсуждать книги… И фильмы… И политику. Ах да, и комиксы. Импровизируй. Придумай там всякого.
Грей приподняла бровь.
– Всякое я хорошо придумываю.
– Она получше тебя будет, Джен, – сказала Зэди.
– Сомневаюсь, – пропела Дженнифер, криво усмехаясь. – Я верховный лжец!
Дженнифер ткнула пальцем в Грей.
– Думаешь, я сейчас веду себя как стерва? Только попробуй не прийти сегодня и посмотришь, какая я буду завтра. В одиночку я Клариссу не вынесу.
Зэди закатила глаза.
– Тебе бы только болтать всякое.
– Я дам знать насчет сегодня, – сказала Грей.
Дженнифер хлопнула рукой по столу.
– Нет уж! У меня было много мужчин, и я знаю, что «дам знать» – значит «я не приду».
Грей рассмеялась.
– Увидишь своего морячка, – добавила Дженнифер.
– Он в отставке.
Новым владельцем «У Сэма Хосе» стал Хэнк Векслер. Две недели назад этот пехотинец с квадратной челюстью, голубыми глазами и волосами с проседью утверждал, что татуировка в виде букв на иврите на его левом предплечье – имя Грей. Правда, тогда ее имени он даже не знал. Грей это тем не менее не остановило, и она с удовольствием, закусывая текилу, слизывала соль прямо с его кожи. Через час они с Хэнком оказались в его кабинете. Казалось, будто они знали друг друга в прошлой жизни, так что в столь скором переходе к поцелуям не было ничего такого. На вкус Хэнк был словно виски и жвачка «Джуси Фрут». Хорошая ночка.
– Придешь обязательно, – сказала Дженнифер, выскальзывая из кабинета.
– Слово скаута! – крикнула Грей. – Закажи мне «Маргариту»!
Глава 3
Доминика Рейдера, основателя и генерального директора «Рейдер Консалтинг», на рабочем месте не было.
Но у Грей и так имелось достаточно информации, чтобы начать работать.
Было два часа дня, и на дороги выехали триллионы машин, хотя порой на шоссе попадались отрезки, по которым пролететь можно весьма свободно, и временами спидометр серебристой «Камри» Грей показывал около сорока миль в час. Она опустила стекла и включила Энджи Стоун, сетующую, что из-за любви она не может ни есть, ни спать.
И именно сейчас Грей испытала это лос-анджелесское чувство: почти что своя, одна в машине, а над ней – небо-убийца странного цвета и белые перья дыма впереди, справа и слева. Единственная женщина во втором по величине городе в Америке, и с каждым ударом сердца она будто становилась все менее заметной. В Лос-Анджелесе ее будто знали все и одновременно не знал никто. Кто-то говорил, что это плохо – как когда не различаешь цветов или если у тебя плоскостопие. Но Грей казалось, что подобная анонимность – ее родинка, как у Мэрилин Монро, или нос как у Барбры Стрейзанд.
Она долго ехала на север города, пока не добралась до гаража на медицинской площади при Калифорнийском университете. Площадь занимала почти семьсот тысяч квадратных футов. Здесь располагались амбулаторные и исследовательские центры, больницы.
Кардиолог Иан О’Доннелл работал в отделении неотложной помощи. Грей встречалась взглядами с пациентами, которые приехали сюда, потому что их беспокоят легкие, сердце или нежелательные выделения. На видавших виды стульях сидели мужчины со сбитыми костяшками. Диабетики ждали уколов инсулина, а дети, укутанные в одеяла, со страшным звуком кашляли. В зале ожидания стоял неприятный запах мокроты и немытых тел, но ковры были чистыми, и лампочки светили ярко.
Хотя бы так.
Грей сдвинула очки на макушку. Она скрестила ноги, будто ей захотелось в туалет. Покалывание и неприятное тянущее чувство возле пупка она проигнорировала – организм напоминал, что ей бы тоже не мешало заглянуть в больницу в качестве пациента. Вместо этого она оглядела помещение, оценила обстановку.
Люди вокруг шмыгали носами, у них слезились глаза, и Грей поежилась. Снова заболеть она не могла. Даже легкую простуду нельзя допускать. За простудой порой скрывается пневмония, а это и воспаленные легкие, и сухой кашель. А раз пневмония, то врачи начнут задавать вопросы о состоянии здоровья, а ни местному персоналу, ни докторам в жутковатых клиниках, где вместо пенициллина выдают ибупрофен, ей ничего рассказывать не хотелось.
– Следующий.
Грей поманила черная женщина, сидевшая за стойкой регистрации, и она шагнула вперед. Женщина протянула регистрационную форму.
– На что жалуетесь?
Вот и начались вопросы, а ведь у Грей и глаза не слезятся, и легкие чистые. И удаленный аппендицит. И живот болит. И, возможно, температура.
– Я не на прием, – ответила Грей. – У меня дело к доктору О’Доннеллу. Мне сказали приехать сюда.
Грей написала свое имя на бланке для поступления, затем отдала его женщине.
– Хорошо, присаживайтесь, – ответила та. – Возможно, он занят. Как видите, больных сегодня много.
Грей с гораздо большим удовольствием уселась бы рядом с пробирками с кровью, а не с простуженными людьми, переносящими вирусы, которые невооруженным взглядом не разглядеть. Поэтому она выбрала место возле старика, держащего у предплечья пропитанное кровью полотенце. Она сочувственно поморщилась, а затем достала из сумочки телефон.
Пришло время создать новый номер, ведь это ее первое крупное дело в качестве частного детектива. У Грей было приложение «Бернер», которое может сгенерировать сколько угодно телефонных номеров, при этом ее личный номер остается в тайне. У Ника Рейдера тоже был такой рабочий номер. У Дженнифер, Зэди и Клариссы и остальных коллег тоже были отдельные номера. А вот для коммунальных платежей и служб, налогов, квартплаты она использовала один номер.
Грей начинала переживать – и правда словно девственница на тюремном родео, но усмехнулась, когда «Бернер» создал номер для дела Изабель Линкольн.
Йи-ха!
Она вытащила бланки по делу из своего кожаного органайзера. Изабель Линкольн пропала без вести 27 мая, за день до своего дня рождения. Волосы каштановые, глаза карие. Рост средний. На левом бедре татуировка в виде бабочки.
Сердцеедка. Так отец Грей Виктор говорит о хорошеньких девушках вроде Изабель Линкольн. Большие невинные глаза. Сладкая невинная улыбка. Длинные волосы и скулы, как у моделей на обложке «Вога». На таких девушках женятся. Недостатков нет. «А ты не такая, – сказал бы Виктор Грей. – Ты… Капитанша. Такая серьезная. Надежная. Находчивая».
Грей перечитала еще раз пункт о расе Изабель. Белая? Изабель Линкольн не была «белой». Может, метиска. Да, очень сексуальная метиска. Изабель такая же белая, как Хелли Берри. Второй бланк был заполнен на кудрявую собаку шоколадного цвета. Лабрадудль по кличке Кенни Джи. Хозяин – доктор Иан О’Доннелл, но пес был с Изабель в день ее исчезновения.