Мавританская Испания. Эпоха правления халифов. VI–XI века

– Неужели ты стерпишь, о предводитель правоверных, что над теми, кого ты взял под свою защиту, надругаются, твои приказы не исполняются, твое золото воруют и используют против тебя, а твоих верных подданных убивают?

После этого уцелевший кельбит рассказал халифу, что случилось. Вне себя от гнева, халиф решил прибегнуть к крайним мерам. Исполненные желания дать кайситам почувствовать всю тяжесть своего недовольства, он тут же направил приказ Хаджаджу, правителю Аравии, умертвить всех взрослых фезаритов.

Хотя это племя было давним союзником его племени, Хаджадж ни минуты не сомневался. Он был привязан к своему народу, но имел ненасытное честолюбие. Ему было ясно, что он должен придерживаться того же курса, что вся его партия. Все указывало на бесполезность сопротивления. И если он хочет вернуть и сохранить благосклонность халифа, необходимо беспрекословно исполнять все его приказы. И если ему прикажут уничтожить святейшую из святынь или казнить своих родственников, значит, так тому и быть. Тем не менее Хаджадж себя не обманывал. И у него на сердце было очень тяжело. «Уничтожив фезара, – думал он, ставя себя во главе войска, – я буду навеки обесчещен, мое имя будут произносить с отвращением, считая самым чудовищным кайситом, когда-либо ступавшим по земле». Перед Хаджаджем стояла задача не только неприятная, но и трудная. Бени гатафан, союзники фезара, поклялись помогать им. Такую же клятву дали все кайситские племена. Таким образом, первый акт противостояния становился сигналом для начала ожесточенной гражданской войны, исход которой предсказать было невозможно. Хаджадж колебался, когда прибытие Халхалы и Саида избавило его от замешательства. Эти два вождя, вполне удовлетворенные местью и не желавшие даже думать о начале войны, которая может иметь для их народа катастрофические последствия, решили пожертвовать собой, чтобы отвести беду, угрожавшую их соплеменникам. Теперь их умами владела любовь к своему племени, не менее сильная, чем прежняя ненависть к кельбитам. Представ перед Хаджаджем, они сказали: «Из-за чего ты вынашиваешь злобные планы в отношении бени фезара? Только мы двое виновны». Возрадовавшись непредвиденному решению проблемы, Хаджадж поместил их под арест и написал халифу, что не рискнул начать войну против объединившихся племен кайситов, и призвал его довольствоваться добровольной сдачей двух вождей. Халиф полностью одобрил его поведение и приказал вернуться в Дамаск с пленными.

Когда кайситов ввели в большой зал, где восседал суверен в окружении кельбитов, стражники приказали им выразить почтение халифу. Но Халхала, вместо того чтобы почтительно приветствовать халифа, начал громовым голосом читать стихи из поэмы собственного сочинения:

– Привет вам, племена ади, мазин, шамх, и прежде всего моему преданному другу Абу Вахбу из племени мазин! Теперь, удовлетворив свою жажду кельбитской крови, я приветствую смерть. Какую радость я испытал! Я убил всех тех, кого коснулся мой меч, и после их гибели мое сердце спокойно!

Чтобы отплатить дерзостью за дерзость, халиф, обращаясь к нему, намеренно исказил его имя, намекая, что перед ним человек слишком ничтожный, не заслуживающий чести правильного произнесения имени. Халиф назвал его Халхал, но вождь немедленно поправил его:

– Меня зовут Халхала.

– Ну конечно, Халхал, – усмехнулся халиф.

– Нет, мое имя Халхала, так звал меня отец.

– Ладно, пусть будет Халхала. Ты обидел тех, кого я, предводитель правоверных, взял под свою защиту. Ты проигнорировал мои приказы, и ты украл мои деньги.

– Я не делал ничего из перечисленного тобой. Зато я исполнил клятву, удовлетворил свою ненависть и отомстил.

– А теперь ты предстал перед карающим правосудием.

– Я не виновен в преступлениях, о ты, сын Зарки! – Использование этого имени было оскорблением для Абд аль-Малика, потому что намекало на скандальную репутацию бабушки. – Тогда халиф передал подсудимого Зоайру, кельбиту, который жаждал отмстить за гибель его отца, убитого в Банат-Каин.

– Скажи-ка мне, Халхала, – спросил Зоайр, – когда ты в последний раз видел моего отца?

– В Банат-Каин, – беспечно ответствовал Халхала. – Несчастный, он весь дрожал – с головы до ног.

– Клянусь Аллахом, я убью тебя! – заорал Зоайр.

– Ты? Едва ли. Клянусь Аллахом, ты слишком порочен и труслив, чтобы убить меня в честном поединке. Я знаю, что скоро умру, но лишь потому, что так хочет сын Зарки.

Сказав это, он направился к месту казни с великолепным хладнокровием и почти оскорбительной веселостью, снова и снова повторяя какие-то отрывки из поэзии пустыни. Ему даже не потребовались слова ободрения и сочувствия, адресованные ему принцем Бишром, который пожелал присутствовать при казни и был очень горд мужеством Халхалы. Когда Зоайр занес меч, Халхала сказал:

– Постарайся нанести мне такой же честный удар, как тот, что я нанес твоему отцу.

Товарищ Халхалы – Саид – встретил свою судьбу не менее мужественно.

Глава 9

Кельбиты и кайситы

(Продолжение)

Пока сирийцы грабили и убивали друг друга, жители Ирака, не слишком привлекательный и неуправляемый народ, тоже развлекались насилием. Впоследствии беспокойная знать Куфы и Кафры с сожалением вспоминала этот период анархии, доброе старое время, когда в сопровождении нескольких десятков рабов они разгуливали по улицам с высоко поднятыми головами, бросая по сторонам грозные взгляды, всегда готовые обнажить меч, если только выражение лица встречного аристократа покажется агрессивным. Если кому-то случалось оставить противника – или даже двух – в придорожной канаве, люди знали, что правитель слишком снисходителен, чтобы думать о наказаниях. Однако правители Ирака оставляли своих людей не только безнаказанными, но и беззащитными. Их зависть и ненависть к Мухаллабу была настолько велика, что они предпочитали подвергнуть Ирак риску вторжения хариджитов, все еще грозных противников, несмотря на многочисленные поражения. Следует отметить, что для зависти была причина. Народ Ирака считал Мухаллаба величайшим полководцем и спасителем своей земли. Никто не мог сравниться с ним в популярности, и поскольку он выдвинул свои условия, прежде чем согласиться принять командование армией, то собрал огромное состояние, которое тратил с великолепной расточительностью. Утверждают, что он дал сто тысяч серебряных монет чтецу поэтического панегирика и такую же сумму его предполагаемому автору. В общем, все правители оказывались в его тени благодаря роскоши, сказочному богатству, безграничной либеральности и военной славе.

«Арабы этого города смотрят только на него», – с грустью говорил первый правитель Басры после реставрации, Омейяд по имени Халид. Чтобы изменить ситуацию, он отозвал Мухаллаба из центра событий и обрек на бездействие, сделав его правителем Ахваза. А командование армией, насчитывавшей тридцать тысяч воинов, он передал своему брату Абд аль-Азизу. С безграничным тщеславием этого молодого человека могла соперничать только его неопытность. Принимая назначение, он заявил: «Люди Басры считают, что только Мухаллаб может положить конец этой войне: что ж, они еще очень удивятся!» Его глупая самонадеянность привела к ужасному и кровавому поражению. Гневно отвергнув благоразумный совет своих офицеров, которые старались отговорить его от преследования отряда противника, якобы поспешно отступавшего, он попал в засаду, потерял почти всех командиров, много людей и даже свою прелестную молодую жену. Сам он спасся чудом.

Эта катастрофа не стала сюрпризом для Мухаллаба. Он ожидал чего-то подобного и поручил своему человеку присылать ему сообщения обо всем, что происходило в армии. После поражения его человек явился к нему лично.

– Каким ветром тебя занесло? – спросил Мухаллаб, увидев его.

– Я принес тебе известие, которое порадует твое сердце. Он потерпел поражение, и его армия отступает.

– Что? И ты, несчастный, думаешь, что я стану радоваться поражению курашита и отступлению мусульманской армии?

– Обрадует тебя это или нет, не имеет значения. Достаточно того, что это правда.

Недовольство правителем распространилось по всей провинции. «Вот что получается, если послать против врага молодого человека, о смелости которого ничего не известно, вместо благородного и преданного Мухаллаба – героя, который, благодаря своему богатому военному опыту, предвидит опасности и знает, как их избежать». Так говорили люди, и Халид был вынужден эти упреки слушать. Да и понимание того, что его брат опозорился, было не из приятных. Впрочем, он никогда не был излишне щепетильным в вопросах чести. Халид держался за свой пост и за свою жизнь и с тревогой ожидал прибытия гонца из Дамаска.

Желая, как большинство слабых людей, получить заверения и одобрения более сильной личности, Халид послал за Мухаллабом.

– Что сделает Абд аль-Малик, как ты думаешь? – спросил правитель.

– Сместит тебя, – лаконично ответил воин, имевший все основания для недовольства Халидом и потому не желавший его утешать.

– Должен ли я опасаться чего-то еще более унизительного? – спросил Халид. – Все же я родственник халифа.

– Безусловно, – холодно ответствовал Мухаллаб. – Ведь как только он узнает, что твой брат Абд аль-Азиз разгромлен хариджитами Персии, до него дойдет весть о том, что другой твой брат, Омайя (Умайя), обращен в бегство хариджитами Бахрейна.

Гонец прибыл наконец и привез письмо от халифа, адресованное Халиду. В письме Абд аль-Малик упрекнул правителя за бездействие и ошибки, объявил о его смещении и завершил послание следующими словами: «Если бы я хотел наказать тебя за проступки, ты бы ощутил всю тяжесть моего гнева. Но я помню о нашем родстве и потому ограничиваюсь лишением тебя должности».

Халиф заменил Халида его братом Бишром, в то время бывшим правителем Куфы, приказав ему передать командование армией Мухаллабу и укрепить ее восемью тысячами человек из Куфы. В тех обстоятельствах было невозможно сделать худший выбор. Радикальный и вспыльчивый кайсит, как мы уже видели, Бишр ненавидел всех йеменитов разом и испытывал отвращение к Мухаллабу, как их главе в Ираке. Соответственно, получив письмо халифа, он впал в ярость и поклялся лишить жизни Мухаллаба. Его приближенный Муса ибн Нусайр, будущий завоеватель Испании, с трудом успокоил хозяина и сразу же отправил весточку полководцу, предлагая ему проявить большую почтительность, смешаться с толпой и приветствовать Бишра, когда он прибудет в Басру, но не присутствовать на аудиенции. Мухаллаб последовал его совету. Заметим, что сначала, будучи зубайритом, Муса участвовал в сражении при Мардж-Рахите. Изгнанный Мерваном, он был взят под защиту Абд аль-Азизом, сыном халифа. С тех пор он стал верным сторонником Омейядов.

Добравшись до дворца в Басре, Бишр дал аудиенцию городской знати и, заметив отсутствие Мухаллаба, поинтересовался причиной. Ему сообщили, что военачальник приветствовал его из толпы на улице, но чувствовал себя нездоровым и потому не смог лично явиться во дворец. Бишр увидел в недомогании Мухаллаба отличный повод для того, чтобы не отдать ему командование армией. Его придворные не преминули заверить хозяина, что, являясь правителем, он имеет полное право назначать командующего по собственному выбору. Но Бишр все же опасался не выполнить прямое распоряжение халифа и потому решил направить к Абд аль-Малику депутацию с письмом, сообщающим, что Мухаллаб болен, но в Ираке достаточно других военачальников, вполне способных занять его место.

По прибытии депутации в Дамаск Абд аль-Малик имел личную беседу с ее главой Ибн-Хакимом.

– Я знаю, – сказал халиф, – что ты прямой, честный и разумный человек. Скажи мне откровенно, какой из командиров, по твоему мнению, имеет достаточно талантов и военного опыта, чтобы довести войну до победного конца.

Ибн-Хаким, хотя и не был йеменитом, без колебаний ответил, что всеми необходимыми качествами обладает только Мухаллаб.

– Но ведь он болен, – сказал халиф.

– Вовсе не его болезнь, – ответил Ибн-Хаким с многозначительной улыбкой, – мешает ему принять командование армией.

– Я тебя понял, – вздохнул халиф. – Похоже, Бишр намерен последовать примеру Халида.

После этого Абд аль-Малик послал Бишру категорический приказ поручить командование армией Мухаллабу, и никому другому. Бишр неохотно подчинился. Мухаллаб послал ему список военных, которых он хотел зачислить. Правитель вычеркнул из него имена самых храбрых и опытных людей. Потом он призвал к себе Ибн-Михнафа, командовавшего вспомогательными войсками, и сказал ему: «Ты знаешь, что я доверяю тебе и ценю. Если хочешь сохранить мою дружбу, делай то, что я говорю: не подчиняйся приказам варвара из Омана и постарайся сделать так, чтобы все его планы были сорваны». Ибн-Михнаф поклонился, и Бишр решил, что это означает согласие. Но он неправильно понял своего человека. Ибн-Михнаф принадлежал к той же расе, более того, к тому же племени, что Мухаллаб, и не имел ни малейшего желания играть нелепую роль, предложенную ему правителем. Выйдя из дворца, он сказал своим товарищам: «Мальчик сошел с ума, если считает меня способным предать самого знаменитого вождя моего племени».

Армия под командованием Мухаллаба начала военные действия, и, хотя в ней было мало самых храбрых солдат и лучших офицеров, ей удалось вытеснить хариджитов сначала от Евфрата, потом из Ахваза и Рамхормоза, что в 100 милях к северо-востоку от Басры. Серия побед была внезапно прервана известием, что Бишра больше нет. Того, что этот недотепа не сумел добиться при жизни, он достиг своей смертью. В армии возникло замешательство. Считая – таков был эгоизм этих людей, – что война касается только арабов Басры, солдаты из Куфы взбунтовались и в полном составе, под командованием Ибн-Михнафа, отправились домой. Большинство солдат из Басры последовали их примеру. Еще никогда на протяжении длительного периода борьбы угроза не была такой острой и реальной. Ирак стал жертвой полной анархии. В нем не осталось ни власти, ни дисциплины. Люди Бишра в Куфе грозили дезертирам смертью, если они не вернутся на свои места, но те не обращали внимания на угрозы и расходились по домам. Все равно их некому было наказывать. Довольно скоро хариджиты смяли горстку храбрецов, сохранивших верность Мухаллабу, преодолели все прежние барьеры и хлынули в Ирак. Несчастные, попавшие в руки этих фанатиков после поражения Абд аль-Азиза, были закованы в цепи, брошены в темницы и оставлены там умирать от голода. Кто мог быть уверенным, что хариджиты не уготовили такую же судьбу для всех «язычников» провинции? Очень многое зависело от нового правителя. Если выбор халифа окажется таким же неудачным, как во всех предыдущих случаях, Ирак будет потерян.

Абд аль-Малик назначил Хаджаджа. Тот, находившийся в Медине, когда узнал о назначении, немедленно направился в Куфу. Это было в декабре 694 года. Его сопровождало только двенадцать человек. По прибытии он направился в мечеть, где собралось население, предупрежденное о его прибытии. Он вошел, с мечом на поясе, держа в руке лук. Его лицо было частично скрыто свободными складками тюрбана. Поднявшись на кафедру, он направил неуверенный блуждающий взгляд на собравшихся – Хаджадж был близорук – и некоторое время хранил молчание. Посчитав затянувшееся молчание признаком нерешительности, горожане вознегодовали. Пусть они не были отважны в делах, но в речах всегда оставались дерзкими и вызывающими, особенно когда выпадал случай оскорбить правителя. «Будь они неладны, эти Омейяды, доверяющие управление нашей провинцией идиотам!» – воскликнул один. А другой, не мудрствуя лукаво, предложил бросить камень в голову нового правителя. В это время Хаджадж нарушил молчание, которое столь упорно хранил. Новатор в ораторском искусстве, как и в государственной деятельности, он начал свою речь не с привычного восхваления Бога и пророка. Сдвинув тюрбан, закрывавший его лицо, он неожиданно начал читать стихотворение древнего поэта Сухайма ибн Васила:

– Я восходящее солнце. Я преодолею все препятствия. Да будет известно, мне достаточно всего лишь открыть себя. – Сделав паузу, он продолжил медленно и торжественно: – Мне известно, что головы созрели для урожая. А кто жнец? Я – жнец. Между тюрбанами и бородами, которые закрывают грудь, я вижу кровь – кровь!

Далее он продолжил речь немного живее: