Конечная станция – Эдем

Их действительно было двое. Наблюдатель и подчинённый. Прикосновение не содержало признаков пола, оно могло исходить от мужчины или от женщины. Я напрягся. Дьявол! Теперь чужая ладонь скользила по животу, вызывая непроизвольное сокращение мышц. Всё тело превратилось в точку ножевого удара. В ожидании боли – вначале острой, а потом, когда накроет ревущий поток, – ярко-алой и оглушающей.

Шершавый палец погладил шрам возле соска. Меня захлестнуло яростью. Этот клоун, кто бы он ни был, прекрасно сознавал, что делает.

Мгновение тянулось за мгновением. Что чувствовал Хеллиг? «Хотель, на, – спросил человечек на своём изломанном языке, – рапроше?» Пятна сливались – красное, зелёное, фиолетовое. Скорей бы, что ли. Нет ничего хуже беспомощности! Крысы обгрызли нос Петеру и всверливались в пупок, выматывая кишки, похожие на кровяные колбаски. Невыносимо. Если он меня убьёт, я отомщу.

– Хорошо. Пошли.

Ткань опустилась на место. Перед уходом пальцы прощально пробежались по рёбрам, как бы впитывая, пытаясь запомнить каждую телесную впадину. Я готов был поклясться, что чувствую руки Полли.

Но зоркие в ночи глаза принадлежали другому. И не голос Полли произнёс то, что стало моим личным проклятием:

– Славный парень!

Глава 5. Поездка в Грау

Я спал крепко, и мне ничего не снилось.

Как говорит Карл, «новая жизнь зарождается в постели». Со временем начинаешь ценить незамысловатые радости – чистые простыни, подушки, выглаженное бельё. Все эти трофеи цивилизации. Может, я рассуждаю как деревенщина, но даже трёхтомник «Философской мысли» проигрывает ванной, оборудованной прямо в доме и снабжённой электрическим бойлером.

Из комнаты Афрани не доносилось ни звука.

Дождь закончился, по-видимому, ещё ночью. Грязевой поток промчался по газонам и своротил купальню для птиц. Сейчас там копошились рабочие. В дренажных отводках весело журчала вода. Я опять подумал о втором шансе истории – и о том, что если бы пришлось выбирать между сожжением книг и цивильным завтраком, я бы без колебаний выбрал последний.

Кстати, насчёт завтрака…

– Зачем вам крыса? – требовательно спросил долговязый.

– Люблю животных, – ответил я, подавив естественное желание бросить: «В суп».

Из окна буфета двор представал уже в другом ракурсе. Огромные вазы придавали пейзажу нечто сюрреалистическое. По разрытой земле ходил скрюченный человек в резиновых сапогах – я узнал привратника. Это он вчера загремел болтом и цепью, открывая нам ворота. А тремя часами позже спросил меня: «Закончил?» Ну да, точно. Я испытал облегчение от того, что память опять работала как надо.

– Ваша девушка уже позавтракала, – с лёгкой укоризной осведомил меня долговязый.

– Она не моя девушка.

– Бухгалтер показывает ей документы. Она запросила зарплатные ведомости и баланс за прошлый год.

Меня тоже ждали кипы перевязанных папок. Горы белоснежной бумаги, содержащие порции отлично упакованной лжи. При одной мысли о них меня затошнило.

Из столовой доносился стук ложек и звон стаканов, наигрывал бодрый, ритмичный шлягер. Судя по запахам, старики лакомились гороховой кашей. «Потрясётесь по грунтовке до Грау», – вспомнил я. Прекрасный день для загородных прогулок. Я чувствовал, что мне обязательно, просто непременно нужно выйти на воздух, за пределы этих кремовых стен, за ограду, великолепно исполненную, но почему-то при взгляде на неё я начинал думать о колючей проволоке.

– Сколько километров до Грау?

– Если идти пешком, потеряете день, – отрывисто сказал долговязый. Почесал прыщ и с детской непосредственностью вопросил: – А зачем вам?

Искушение ответить «за надом» было просто непреодолимым. Именно так выразился бы человек, не отягощённый дыханием некогда мощной культуры. Надо мной же витала карма инспектора, поэтому я сказал:

– Административное поручение. У вас найдётся велосипед или, может быть, мотоцикл?

– Нет, – медленно сказал он, что-то подбирая в уме. – Мотоцикла у нас не найдётся. Но я могу распорядиться, чтобы вас подбросили в Грау. Нужно забрать косилку из мастерской, и Хуперт, кажется, хотел прикупить сигарет.

– Вот и прекрасно, – одобрил я. – Я тоже куплю себе сигарет. И вот ещё…

– Алек, – подсказал он.

– Алек. Насчёт моей помощницы…

– Я прослежу, – с жаром заверил он, подаваясь вперёд. Кончик носа с прыщом стал совсем багровым. – Никаких инцидентов. Я прослежу лично!

Особенно за Польмахером, подумал я. Но кивнул, как будто обещания меня вполне устроили. Дипломатическая интуиция подсказывала, что, поступи я иначе, Афрани получит на обед суфле из крысиных хвостиков.

* * *

– Гип-гип ура! – сказал Хуперт, когда в лобовом стекле возникли очертания полуразрушенной кирпичной башни и жестяная крыша старого элеватора. – Держитесь крепче.

Разъезженная дорога не позволяла нормально припарковаться. Насвистев какой-то пошлый мотивчик, Хуперт дал по газам и вырвался на поляну, где и заглох в окружении проржавевших автомобильных костяков.

Я спрыгнул в траву.

Она доходила здесь до колен, а если сойти с тропинки, то и до пояса. Земля в низине отдавала влажным и жирным холодом, но с правой стороны грунтовки начинался подъём и можно было увидеть медно-красную каменистую почву с редко торчащими хворостинами.

Я не имел ничего против такой земли. Богатая лесом и чёрным углём, здесь она просто-напросто демонстрировала свою истощённую грудь и кожу, отравленную солями тяжёлых металлов. Когда-то в Грау проходила сезонная ярмарка. С тех пор прошли годы и многое изменилось – кому-то война отрубила руки, а посёлку – кровоснабжение.

– Вылезай! – скомандовал Хуперт.

Тряпьё заворочалось, сдвигая брезент, и на свет показался напарник водителя – Гуго. Я понадеялся, что косилка весит немного. То, что этот костлявый парень носил себя, не шатаясь, уже казалось подвигом, он был чудовищно истощён.

– Пойдёте с нами?

– Нет, – сказал я. – Встретимся через полтора часа.

– Могу дать вам колокольчик, – сострил Хуперт.

Сколько я ни встречал шофёров, все они пытались острить. Факт крайне любопытный. Зато единственный встреченный мною клоун оказался мрачнее похоронной бригады и чуть не вышиб мне зуб, когда я отказался выслушать его рассказ о гангрене.

– Не задерживайтесь! – предупредил Гуго.

Я оглянулся.

Его голос прозвучал странно. Как и красное солнце, лучи которого падали на каменистый отвал, словно поджигая его. Слюдяные прожилки косо исчерчивали холм, по которому мне ещё предстояло подняться.

Крекс-пекс-фекс. Альтенхайм.

Они могли называть белое чёрным, а дом престарелых пансионатом; так же как смерть есть толерантность – смерть удивительно толерантна. Какого чёрта я согласился на это задание? В людоедских племенах стариков убивают первыми. Жестоко, но прагматично. Бог предложил Аврааму принести в жертву любимого сына, потому что знал – без чётких распоряжений ему приволокут старые кости. А кого здесь винить?

Однако пока всё выглядит исключительно толерантно. Гороховая каша. Проходя мимо столовой, я краем глаза увидел их – в халатах и плотных пижамах, слава Богу не полосатых. Надо бы поднять личные карточки. И что-то такое… случилось ночью? Отзвук застрявшего сна? Послечувствие, гудящая голова и тяжесть в подреберье. Глупо пить на ночь. Я никогда не умел пить, и тот случай, когда я напился вусмерть, обернулся гнуснейшей мерзостью и скотством – хотя пора уже об этом забыть.

Давно пора.