Видоизмененный углерод. Такеси Ковач: Видоизмененный углерод. Сломленные ангелы. Пробужденные фурии

– Не сомневаюсь.

Хранилище клонов оказалось слева, за массивной, плотно закрытой стальной дверью, которая резко контрастировала с вычурными окнами. Мы остановились, и Найман припал глазами к устройству, сканирующему сетчатку. Дверь – из вольфрамовой стали толщиной не меньше метра – плавно отворилась. За ней – камера глубиной четыре метра, с такой же дверью в противоположном конце. Мы прошли внутрь, и наружная дверь плотно закрылась с тихим глухим стуком, от которого у меня зазвенело в ушах.

– Это герметическая камера, – не сдержавшись, похвастался Найман. – Сейчас мы пройдем очистку ультразвуком, чтобы исключить попадание заразы в банк клонов. Ничего не бойтесь.

Под потолком замигала фиолетовая лампочка, сигнализирующая о процессе дезинфекции. Наконец открылась внутренняя дверь, так же бесшумно, как и наружная. Мы прошли в фамильный склеп Банкрофтов.

Мне уже приходилось видеть нечто подобное. Рейлина Кавахара имела на Новом Пекине небольшое хранилище транзитных клонов, и, разумеется, у Корпуса чрезвычайных посланников их было предостаточно. Но такого я всё же не встречал.

Овальное помещение венчал куполообразный потолок, поднимавшийся, судя по всему, до самого верха двухэтажного здания. Комната огромна, размером с храм у меня на родине. От неяркого оранжевого освещения клонило в сон; воздух имел температуру человеческого тела. Повсюду были сумки с клонами – пронизанные жилками мешочки такого же оранжевого оттенка, что и освещение, подвешенные к потолку на тросах, с подходящими к ним питательными трубками. С трудом можно было различить сами клоны – зародышевые комки с поджатыми руками и ногами, но только уже совершенно взрослые. Точнее, взрослыми были большинство клонов. Под самым сводом я различил несколько маленьких мешочков, в которых выращивалось пополнение. Ёмкости сделаны из органических тканей – более прочных, чем человеческий зародышевый мешок; им предстоит расти вместе с эмбрионом и превратиться в полутораметровые кули, как в нижней части склепа. Они висели, как причудливые затаившиеся заросли, словно ожидая, когда налетевший ветерок приведёт их в движение.

Найман кашлянул, и мы с Прескотт стряхнули оцепенение, налетевшее на пороге хранилища.

– Вероятно, размещение клонов может показаться беспорядочным, но на самом деле оно рассчитано компьютером.

– Знаю. – Кивнув, я подошел к одному из нижних мешков. – Он получен из фрактали, верно?

– Что?.. Да.

Казалось, Найман недоволен моими познаниями.

Я приблизился к одной из сумок вплотную, разглядывая клон. В нескольких сантиметрах от моего лица под полупрозрачной оболочкой дремала Мириам Банкрофт, погружённая в околоплодные воды. Она обхватила руками грудь, сжав кулачки под подбородком. Волосы были заплетены в толстую змею, свернувшуюся кольцами на макушке и прикрытую тонкой сеткой.

– Здесь вся семья, – пробормотала у меня за спиной Прескотт. – Муж, жена и шестьдесят один ребёнок, все до одного. У большинства по одному или два клона, но у Банкрофта и его жены их по шесть. Впечатляет?

– Да.

Я машинально протянул руку и прикоснулся к плёнке над лицом Мириам Банкрофт. Ткани оказались тёплыми и чуть поддались нажатию. Вокруг трубок, по которым подводились питательные вещества и отводились отходы жизнедеятельности, поднимались маленькие бугорки; тут и там на плёнке торчали пупырышки – проколы игл, через которые забирались образцы тканей или вводились внутривенные препараты. Ткани разрывались, пропуская инородное тело, и снова зарастали.

Отвернувшись от спящей женщины, я посмотрел на Наймана.

– Всё это очень хорошо, но вы вряд ли берёте один из клонов каждый раз, когда к вам заглядывает Банкрофт. У вас должны быть резервуары.

– Сюда, пожалуйста.

Найман предложил следовать за собой. Мы прошли в дальнюю часть помещения, где в стене была ещё одна герметическая дверь. Нижние сумки закачались от возмущения воздуха, вызванного движением, и мне пришлось несколько раз пригнуться, чтобы не задеть их. Пальцы Наймана исполнили короткую тарантеллу на клавиатуре перед дверью, и мы вступили в комнату с невысоким потолком. Яркое освещение операционной ослепило после тусклого полумрака основного зала. Вдоль одной стены стояло восемь металлических цилиндров, похожих на тот, в котором вчера проснулся я сам. Однако место моего последнего перерождения последний раз красили в незапамятные времена, а его поверхность от частого использования покрылась миллионом крошечных царапин. Эти устройства покрывал толстый слой сверкающей кремовой краски с жёлтыми ободками вокруг прозрачного иллюминатора и многочисленных функциональных выступов.

– Камеры полного поддержания жизни, – сказал Найман. – По сути дела, та же среда, что и в зародышевых мешках. Именно здесь происходит загрузка оболочек. Мы приносим свежие клоны и помещаем в резервуары, не вынимая из мешков. В жидкость добавляется специальный фермент, растворяющий стенки мешка, так что переход происходит совершенно безболезненно. Чтобы избежать риска заражения, всю работу проводит медицинский персонал в синтетических оболочках.

Краем глаза я увидел, как Оуму Прескотт закатила глаза, начиная терять терпение. Уголки моих губ тронула усмешка.

– Кто имеет доступ в эту камеру?

– Я, а также специальный обслуживающий персонал по коду, меняющемуся ежедневно. И, разумеется, владельцы.

Я прошёлся вдоль ряда цистерн, наклоняясь, чтобы прочесть выведенную внизу информацию. В шестом резервуаре лежал клон Мириам, а в седьмом и восьмом два клона Наоми.

– Дочь вы поместили в холодильник дважды?

– Да. – Сначала Найман удивился, но затем снисходительно посмотрел на меня. Это был его шанс вернуть инициативу, утраченную после моих слов о фрактали. – Разве вам не сообщили, в каком она сейчас состоянии?

– Да, Наоми проходит психохирургическое лечение, – проворчал я. – Но это не объясняет, почему она у вас в двух экземплярах.

– Ну…

Найман оглянулся на Прескотт, показывая, что дальнейшую информацию он может раскрыть только с юридической санкции. Адвокат прочистила горло.

– Центр хранения психической информации получил от мистера Банкрофта распоряжение: постоянно держать по одному клону его самого и его ближайших родственников полностью готовыми к загрузке. Пока мисс Банкрофт проходит лечение в психиатрическом центре Ванкувера, обе её оболочки находятся здесь.

– Банкрофтам нравится чередовать оболочки, – со знанием дела произнёс Найман. – Так поступают многие наши клиенты; это бережное отношение к оболочкам. При правильных условиях хранения человеческое тело способно на значительную регенерацию. Кроме того, мы предоставляем полный набор клинического лечения для серьёзных повреждений. За очень умеренную цену.

– Не сомневаюсь. – Отвернувшись от последнего резервуара, я усмехнулся. – И всё же, голову, размозженную выстрелом из бластера, вы восстановить не сможете, не так ли?

Наступила неловкая пауза. Прескотт стояла, уставившись в потолок, а Найман стиснул губы чуть ли не в точку.

– Я нахожу ваше замечание нетактичным, – наконец сказал директор центра. – У вас есть ещё какие-нибудь вопросы по существу, мистер Ковач?

Я задержался перед резервуаром с Мириам Банкрофт и заглянул в него. Даже сквозь толстое стекло и мутный гель проступающие нечёткие формы излучали чувственность.

– Только один вопрос. Кто принимает решение, когда менять оболочки?

Найман бросил взгляд на Прескотт, словно опять испрашивая санкции.

– Я получаю указание о перезагрузке лично от мистера Банкрофта. Это происходит каждый раз после того, как оцифровывается его мозг – если обратное не оговаривается особо. В последний раз такого распоряжения не было.

Чуткие антенны моего подсознания, воспитанного в Корпусе чрезвычайных посланников, уловили нечто: какую-то мелочь, зацепившуюся за другую мелочь. И всё же пока рано говорить о выводах. Я огляделся вокруг.

– Система наблюдения отслеживает всех, кто заходит в центр?

– Естественно, – холодно подтвердил Найман.

– В тот день, когда Банкрофт ездил в Осаку, здесь было много народу?

– Не больше, чем обычно. Мистер Ковач, полиция уже просмотрела записи. Честное слово, я не вижу смысла…

– Будьте добры, уважьте мою прихоть, – произнес я, не глядя на него. Прозвучавшие в моем голосе интонации чрезвычайных посланников остановили Наймана, как щелкнувший рубильник.

Два часа спустя я пялился в иллюминатор другого автотакси, которое оторвалось от взлётно-посадочной площадки «Алькатраса» и поднялось над заливом.

– Вы нашли то, что искали?

Я посмотрел на Оуму Прескотт, гадая – ощущает ли она переполняющее меня отчаяние? Мне казалось, я научился сдерживать внешние проявления чувств своей новой оболочки. Однако мне доводилось слышать, что адвокаты вживляют себе самые чуткие датчики, которые регистрируют малейшие изменения в состоянии ближнего своего и получают ключи к состоянию ума свидетеля на суде. И здесь, на Земле, я бы не удивился, узнав, что в прекрасную чёрную голову Оуму Прескотт вставлен полный набор инфракрасных и ультразвуковых сенсоров анализа тела и речи. В четверг, шестнадцатого августа, в склепе Банкрофтов подозрительного было не больше, чем во вторник днём на рынке Мисимы. В восемь часов утра Банкрофт пришёл в сопровождении двух работников центра, разделся и забрался в подготовленный резервуар. Сотрудники удалились с его одеждой. Через четырнадцать часов из соседнего резервуара вылез сменный клон, покрытый гелем, взял полотенце у другого сотрудника и зашёл в душ. За это время не было произнесено ничего, кроме пустых любезностей. И всё. Я пожал плечами.

– Не знаю. Я ещё не могу точно сказать, что именно ищу.

Прескотт зевнула.

– «Полная абсорбция», да?