Видоизмененный углерод. Такеси Ковач: Видоизмененный углерод. Сломленные ангелы. Пробужденные фурии

– Надеюсь.

– Так. – Ортега подозрительно посмотрела на меня. – А что такое это «ретроассоциативное соучастие третьих лиц», мать его?

– Понятия не имею. Я сам придумал.

Она удивлённо подняла брови.

– Не врешь?

– А ты клюнула, да? Знаешь, если бы меня, когда я это говорил, подключили к детектору лжи, я бы и его обманул. Метод посланников. Разумеется, Резерфорд быстро поймет, что его провели, но своё дело маленькая хитрость уже сделала.

– И какое же?

– Обеспечила поле деятельности. Ложь выводит противника из равновесия. Вынуждает действовать в непривычной обстановке. Резерфорд испугался, но когда я сказал о том, что Кадмин начнет говорить, он улыбнулся. – Я посмотрел через лобовое стекло машины на особняк, пытаясь сформулировать словами сигналы интуиции. – Услышав мои слова, Резерфорд испытал огромное облегчение. Вряд ли при обычном раскладе он бы это показал, но блеф сбил его с толку. А то обстоятельство, что ему известно нечто такое, чего не знаю я, явилось лучом стабильности. Это значит, что Резерфорду известно другое объяснение того, что Кадмин якобы сменил свою линию поведения. Ему известна истинная причина.

Ортега одобрительно хмыкнула.

– Весьма неплохо, Ковач. Тебе следовало бы работать в полиции. Ты обратил внимание на реакцию Резерфорда, когда я сообщила новости о поступке Кадмина? Он нисколько не удивился.

– Да. Он ждал этого. Или чего-то подобного.

– Да. – Ортега помолчала. – И вот этим ты зарабатываешь себе на жизнь?

– Время от времени. Дипломатические миссии, выполнение тайных поручений. На самом деле…

Я умолк, получив локтем в ребро. На экране монитора, подобно клубку огненно-голубых змей, раскрывались шифрованные сообщения.

– А вот и то, что нам нужно. Сеанс одновременной связи. Вероятно, Резерфорд общается с друзьями в виртуальном режиме, чтобы сэкономить время. Один, два, три – это в Нью-Йорк. Наверное, чтобы доложить своему руководству… Оп!

Экран, вспыхнув, погас.

– Кажется, наш жучок обнаружили, – заметил я.

– Ты прав. Вероятно, линия в Нью-Йорке с датчиком, проверяет жучков на том конце.

– Или та, что в Нью-Йорке, или какая-то из двух других.

– Да. – Побегав пальцами по кнопкам, Ортега вывела на экран коды вызовов. – Все три линии установлены через закрытые каналы. Потребуется какое-то время, чтобы выяснить адресатов. Не желаешь перекусить?

Ветерану Корпуса чрезвычайных посланников не подобает жаловаться на тоску по дому. Если её не выжгло обучение, с ней давно должны были расправиться долгие годы пересылки и загрузок по всему Протекторату. Чрезвычайные посланники являются гражданами призрачного государства Здесь-и-Сейчас, не терпящего двойного гражданства. Прошлое имеет значение как информация, которая может оказаться полезной.

Но я ощутил именно тоску по дому, когда мы вошли в ресторан «Летучая рыбка», и аромат соусов, которые я в последний раз пробовал в Миллспорте, опутал меня дружескими щупальцами. Терияки, поджаренный темпура и тонкий привкус мисо. Я застыл на пороге, вспоминая тот раз. Забегаловка на берегу, в которой мы с Сарой отсиживались и пережидали, пока уляжется шум от налета на биокорпорацию «Джемини». Мы не отрывали глаз от экранов с выпусками новостей и видеофона в углу, который должен был позвонить с минуты на минуту. Окна запотели, общество – молчаливые миллспортские рыбаки.

А задолго до этого были изъеденные молью бумажные фонарики у дверей заведения Ватанабе в Ньюпесте. Моя кожа скользкая и липкая от пота – из-за ветра, дующего с юга, со стороны джунглей, – а из больших зеркал на меня смотрят глаза, блестящие от тетрамета. И разговоры, более дешёвые, чем миска риса, – о былых стычках, о связях с бандами якудза, о билетах на север и дальше, о новых оболочках и новых мирах. Старик Ватанабе сидел на крыльце вместе с нами, слушая и никогда не вмешиваясь, покуривая трубку и время от времени разглядывая в зеркале своё европейское лицо – как мне казалось, всегда с некоторым удивлением.

Он никогда не рассказывал, откуда у него эта оболочка. Как и не отрицал, но и не подтверждал слухи о его похождениях в морской пехоте, в куэллистской мемориальной бригаде, в Корпусе чрезвычайных посланников. Один из взрослых членов банды утверждал, что видел, будто Ватанабе, вооруженный одной лишь трубкой, уложил на пол целую толпу Семипроцентных Ангелов. Другой, паренёк из городов на болоте, однажды притащил замусоленный обрывок ролика новостей якобы времён Войны поселений. Ролик был двумерный, поспешно снятый перед началом наступления, но сержанта, у которого корреспондент брал интервью, звали Й. Ватанабе. По тому, как он склонял голову набок, отвечая на вопросы, мы сразу решили, что это и есть наш знакомый. С другой стороны, фамилия Ватанабе распространена… К тому же парень, который рассказывал об уложенных на пол Ангелах, также утверждал, что переспал с наследницей семейства Харланов, когда та в поисках острых ощущений гуляла по трущобам. А уж в это-то точно никто не верил.

Однажды, в редкий вечер, когда я сидел у Ватанабе один и трезвый, я, сглотнув отроческую гордость, спросил у старика совета. Я несколько недель читал и перечитывал рекламные листовки вооружённых сил ООН, и мне был нужен толчок в какую-нибудь сторону.

Выслушав меня, Ватанабе усмехнулся, посасывая трубочку.

– И я должен дать тебе совет? – спросил он. – Поделиться с тобой мудростью, приведшей вот к этому?

Мы оба обвели взглядом крошечное заведение и расстилавшиеся за ним поля.

– Ну… да.

– Ну… нет, – решительно ответил старик, снова принимаясь за трубочку.

– Ковач?

Я моргнул и увидел перед собой Ортегу, она с любопытством смотрела мне в глаза.

– Ты собираешься что-то рассказать?

Печально улыбнувшись, я посмотрел на сияющие хромированной сталью столики.

– Наверное, нет.

– Кухня здесь хорошая, – заверила она, неправильно истолковав мой взгляд.

– Что ж, тогда давай поедим.

Ортега провела меня по коридорам на мостик. По её словам, «Летучая рыбка» была списанным воздушным тральщиком, купленным впоследствии каким-то океанографическим институтом. Затем институт или закрылся, или переехал на новое место, комплекс на набережной разорили, но кому-то пришла в голову мысль переоборудовать «Летучую рыбку» под ресторан и подвесить её в воздухе на высоте пятисот метров над заброшенными зданиями института. Время от времени воздушное судно аккуратно опускалось на землю, чтобы исторгнуть из чрева насытившихся посетителей и взять новых. Длинная очередь желающих выстроилась вдоль двух стен ангара, но Ортега помахала полицейским значком и, когда бывший тральщик в очередной раз опустился в ангар через открытую крышу, мы поднялись на борт первыми.

Я уселся за столик, закреплённый на полу на металлической ножке, и подобрал под себя ноги. Мостик окружало слабое мерцание силового поля, которое поддерживало температуру на терпимом уровне и укрощало шквалистый ветер до приятного бриза. Стены, выложенные шестиугольными прозрачными плитками, открывали вид на раскинувшееся внизу море. Я неуютно поёжился. От высоты у меня всегда кружилась голова.

– На нём следили за перемещениями китов, – заметила Ортега, указывая на корпус. – В те времена, когда такие учреждения ещё не могли позволить себе спутники. Разумеется, после Дня понимания всем сразу же захотелось говорить с китами. Представляешь, киты рассказали о марсианах больше, чем четыреста лет раскопок на Марсе! Господи, киты помнят, как те высадились на Землю! Так называемая «видовая память».

Ортега помолчала.

– Я родилась в День понимания, – вдруг ни с того ни с сего сказала она.

– Правда?

– Да. Девятого января. Меня назвали Кристиной в честь учёной из Австралии, специалиста по китам, работавшей в группе переводчиков.

– Здорово.

И вдруг до Ортеги дошло, с кем она разговаривает. Она небрежно пожала плечами.

– В детстве на такие вещи смотришь по-другому. Если честно, я хотела, чтобы меня назвали Марией.

– Часто сюда заглядываешь?

– Не очень. Но я решила: выходцу с Харлана тут понравится.

– Ты не ошиблась.