Видоизмененный углерод. Такеси Ковач: Видоизмененный углерод. Сломленные ангелы. Пробужденные фурии

– На мой взгляд, она – полное дерьмо. – Я поднял руку, останавливая возражение Ортеги. – Нет, сначала выслушай. Я согласен, что у Мириам Банкрофт не все дома; тут мне нечего возразить. Но есть не меньше полусотни причин, по которым она не встраивается в картинку. Ортега, мать твою, ведь вы же проверили её на детекторе лжи.

– Да, я не забыла. – Ортега вышла следом за мной в коридор – И сейчас я думала об этом. Понимаешь, Мириам Банкрофт сама вызвалась пройти тест. Я хочу сказать, при допросе свидетелей эта процедура всё равно является обязательной, но миссис Банкрофт стала приставать ко мне с требованием проверки на полиграфе, едва я переступила порог особняка. Никаких истерик, ни единой слезинки – она просто ввалилась в полицейскую машину и потребовала подсоединить её к проводам.

– Ну и?

– И тут я вспомнила про то, что ты проделал у Резерфорда. Ты сказал, что если бы в тот момент тебя проверили на детекторе лжи, прибор бы ничего не зафиксировал, и…

– Ортега, в данном случае речь шла о подготовке посланников. Строжайшая дисциплина рассудка в чистом виде. Тут нет ничего физического. Такую вещь не купишь на рынке.

– Мириам Банкрофт носит лучшее творение «Накамуры». Её лицо и тело используют для рекламы продукции…

– А «Накамуре» уже удавалось сделать что-нибудь, способное обмануть полицейский полиграф?

– Официально нет.

– И что же ты хочешь…

– Не будь таким тупым, мать твою! Ты что, никогда не слышал о сделанной на заказ биохимии?

Остановившись у лестницы, ведущей наверх в приемную, я покачал головой.

– Не могу принять твою версию. Спалить мужу голову из оружия, к которому, кроме них двоих, ни у кого нет доступа? Она не настолько глупа.

Мы стали подниматься наверх. Ортега следовала за мной по пятам.

– Ковач, подумай хорошенько. Я вовсе не утверждаю, что миссис Банкрофт сделала это преднамеренно…

– А как же насчёт резервной копии памяти? Это преступление совершенно бессмысленно…

– …не утверждаю, что оно было рациональным, но ты должен…

– …его мог совершить только тот, кто не знал о…

– Твою мать! Ковач!

Голос Ортеги повысился на целую октаву.

Мы уже поднялись в приёмную. По-прежнему слева сидели два клиента, ожидающие своей очереди: мужчина и женщина с большим бумажным свёртком, поглощённые разговором. Но справа, периферийным зрением, я разглядел нечто алое, чего там не должно было быть.

Старуха-азиатка мертва. Её горло перерезали чем-то металлическим, оставившим глубокую рану на шее. Голова убитой лежала в блестящей лужице крови, скопившейся на столе.

Моя рука резко рванула к «Немексу». Рядом послышался щелчок: Ортега дослала первый патрон в «Смит-Вессон». Я стремительно развернулся к двум клиентам и их бумажному свертку.

Время растянулось, как во сне. Нейрохимия сделала всё невозможно медленным; отдельные изображения опадали на сетчатку глаз, подобно осенним листьям.

Свёрток раскрылся. Женщина держала в руках компактный «Санджет», мужчина сжимал пистолет-пулемет. Выхватив «Немекс», я начал стрелять с бедра.

Дверь в проход распахнулась, и появился ещё один человек с пистолетами в обеих руках.

У меня над ухом прогремел «Смит-Вессон» Ортеги и отшвырнул новоприбывшего обратно в проход, словно прокрутив назад плёнку с его появлением.

Мой первый выстрел разнёс подголовник кресла, в котором сидела женщина, обдав её дождём из белой набивки. Зашипел «Санджет», посылая лучи. Вторая пуля разорвала женщине голову, окрасив кружащиеся белые мошки в красный цвет.

Ортега разъярённо вскрикнула. Она продолжала стрелять, как показывало мне боковое зрение, куда-то вверх. Над нами брызнуло осколками разбитое стекло.

Пулемётчик вскочил на ноги. Успев разглядеть безликие черты синтетической оболочки, я всадил в него пару пуль. Синтетик отлетел назад к стене, продолжая поднимать оружие. Я бросился на пол.

Купол у нас над головой разлетелся вдребезги, проваливаясь внутрь. Ортега что-то крикнула, и я откатился в сторону. Рядом со мной на пол рухнуло головой вниз безжизненное тело.

Пистолет-пулемет дал очередь, нацеленную в никуда. Опять что-то крикнув, Ортега распласталась на полу.

Я приподнялся над телом убитой женщины и снова выстрелил в синтетика, три раза подряд, один за другим. Пистолет-пулемет умолк.

Тишина.

Я поводил «Немексом» влево и вправо, держа под прицелом углы приёмной и входную дверь. Разбитые края купола над головой. Ничего.

– Ортега?

– Кажется, жива.

Она лежала на полу в другом конце комнаты, приподнявшись на локте. Прозвучавшая в голосе боль опровергала слова. Шатаясь, я поднялся на ноги и направился к Ортеге, хрустя разбитым стеклом.

– Где болит? – спросил я, помогая ей сесть.

– Плечо. Долбаная сучка зацепила меня из «Санджета».

Убрав «Немекс», я осмотрел рану. Луч оставил диагональную полосу сзади на куртке Ортеги и прожег плечевую накладку. Тело под накладкой обгорело, в центре – узкой полоской – до самой кости.

– Тебе повезло, – с деланой небрежностью произнес я. – Если бы ты не пригнулась, она бы попала в голову.

– Я не пригнулась, а просто рухнула на пол, твою мать.

– Ничего, терпимо. Хочешь встать?

– А ты как думаешь? – Приподнявшись на коленях и здоровой руке, Ортега выпрямилась и тут же поморщилась. – Чёрт, больно!

– Думаю, паренёк в дверях так же сказал.

Опираясь на меня, Ортега обернулась. Наши глаза разделяли какие-то считаные сантиметры. Я спокойно выдержал её взгляд, и по лицу Ортеги восходом солнца разлилась улыбка. Она тряхнула головой.

– Господи, Ковач, ну ты и ублюдок, дьявол тебя побери! Таким шуткам учат в Корпусе или это твой личный дар?

Я повёл её к выходу.

– Мой. Пошли, надо глотнуть свежего воздуха.

У нас за спиной послышался неожиданный шорох. Молниеносно обернувшись, я увидел, что синтетическая оболочка с трудом поднимается на ноги. Последним выстрелом я снёс ей полчерепа, и на месте лица зияла отвратительная дыра. Раздробленная правая кисть безжизненно висела на онемевшей окровавленной руке, но другая рука судорожно сжималась в кулак. Синтетик качнулся, наткнувшись на стул, с трудом удержал равновесие и двинулся к нам, приволакивая правую ногу.