Шеллшок

Мы направились к выходу. Когда мы проходили мимо стойки Пита, он наклонился ко мне и со значением спросил:

– Как поживает милая Хейзл?

Так он выражал в своей обычной, тонкой, как его необъятное брюхо, манере то, что Хейзл гораздо лучше мисс Денвер. Хейзл всегда нравилась ему больше, чем любая другая женщина, с которой я имел неосторожность зайти к нему в бар. Поэтому я отшутился:

– Не видел ее с тех пор, как она убежала с водопроводчиком, Пит. Но я запомнил номер его "порше".

Мягко туда-обратно прошуршала дверь, и мы вышли на улицу. Замечание Пита напомнило мне о том, что я собирался сделать, да так и не сделал. Через несколько домов, ниже по Бродвею, располагался цветочный магазин с кокетливым названием "Жанни". Правда, орудовала в нем не молоденькая пастушка-француженка, а приятная седовласая старушка, которую звали мисс Нестле и у которой в прошлом я купил не одну тонну роз. Я, как обычно, нежно потискал ее в своих граблях и попросил прислать самый лучший "веник" в мой офис завтра к 8.00.

– Сколько штук, мистер Шелдон? – Она была одна из немногих, которые всегда обращались ко мне официально, признавая за мной кое-какие заслуги.

– Девять дюжин красных роз на длинных стеблях. Плюс одну белую.

– Девять дюжин? Но почему девять дюжин плюс одна?

– Точно, плюс одна, мисс Нестле. Дело в том, что я согрешил, так что не протяну в аду и недели. А девять дюжин и одна – это ровно 109 штук. Что означает… впрочем, оставим это. К одной из роз, лучше белой, прикрепите вот эту записку, пожалуйста.

На одной из фирменных карточек "Жанни" я нацарапал следующее: "Хейзл, сегодня следующий раунд. Разминайся".

Записку я, естественно, не подписал.

– Белый цвет символизирует чистоту и непорочность, мисс Нестле? Доброту, целомудрие, искренность и все такое прочее?

– Ну… примерно… Чистоту и целомудрие – это точно.

– То, что нужно.

– Красные розы – символ любви и преданности.

– А это уже лишнее. Мне бы не хотелось, чтобы девушка меня неправильно поняла. Она для меня просто… друг и боевой соратник. Эти розы предназначены Хейзл.

– Неправильно поняла? Девять дюжин… соратнику? – Она непонимающе посмотрела на меня поверх очков в золотой оправе. Потом спросила со вздохом: – И куда я должна доставить этот букет?

Миссис Нестле знала, где сидит Хейзл, в углу по коридору второго этажа.

– Пускай ваш посыльный просто разбросает их по ее кабинету, ну там разложит их на компьютере, на столе, на шкафах…

Старая цветочница снова вздохнула.

– Я сама отнесу ей цветы, мистер Шелдон. Не пойму, почему мужчины такие… странные.

– Странные?! – взвился я. – Миссис Нестле, я целый день слышу это от всех женщин, которых встречаю. Над этим стоит задуматься.

– Странные, чудаковатые, глупые! – повторила она, улыбаясь.

– Ну, не всем же быть такими умными, как женщины, – обидчиво заметил я.

– Может быть, именно за это мы вас и любим.

* * *

Мы катили вверх по Беверли-бульвару, километрах в пяти от идущей параллельно Норт Россмор, когда до меня наконец дошло то, что смутно меня обеспокоило в нелестных комментариях Хейзл по поводу данного мной объявления. Это было ее замечание о том, что три претендентки заявились ко мне в офис собственнолично.

Все-таки забавно, как обширнейшая кладовая мужского подсознания вбирает в себя все девять миллиардов битов самой разнообразной информации, посылая в мозг один-два импульса беспокойства о вещах, казалось бы, не столь важных.

Мне бы сразу ухватиться за тот интересный факт, что три самые предприимчивые женщины вместо того, чтобы позвонить по данному телефону, потрудились разыскать мое частное сыскное агентство и рвануть туда, дабы опередить возможных конкуренток.

Более того, заострив таким образом мои дедуктивные способности, я пришел к следующему, красивому в своей логичности заключению: коль скоро три самые ушлые авантюристки не поленились разыскать мой офис, то вполне вероятно, что несколько не менее ушлых авантюристок не сочтут за труд выяснить, где я обитаю, и завалятся ко мне домой.

Таким образом выходило, что в этот самый момент меня с нервным нетерпением надуть, облапошить, кинуть, в вестибюле "Спартанца" ожидают от одной до трех дамочек, прохаживающихся под оценивающе-раздевающими взглядами Джимми.

Я ошибся.

Не три.

Целых тринадцать.

Глава 5

Это была приятная во всех отношениях автопрогулка.

Мы с Кей поболтали о том, о сем, посмеялись и узнали кое-что друг о друге, правда не много. Только то, что она одинока, пишет время от времени репортажи, выросла в Висконсине и никогда бы не хотела вновь увидеть снег. Я же поведал ей, что мечтаю посетить Гонконг, что когда-нибудь мне подвернется клиент, скажем, из Сингапура, который поручит мне расследовать, почему китайцы едят палочками. Так, ни к чему не обязывающая, но тем не менее приятная болтовня.

Однако, когда мы вошли в вестибюль "Спартанца", до моего тонкого слуха дошел приглушенный гул общего оживления, как если бы кто-то ткнул палкой в рой диких пчел.

Сидевший за стойкой Джимми приветствовал меня радостным:

– Шелл, бродяга! Рад, что ты так рано нарисовался! Эдди передал, что тебя тут ожидает целый взвод симпотных молодых телок. Ты что, снял на ночь варьете-шоу? Надеюсь мне…

Я не стал дослушивать, на что он надеялся, поскольку мне и так был ясен ход его грязных мыслей. Его возглас "Шелл, бродяга!" послужил сигналом к трансформации нежного приглушенного жужжания в неописуемый вой и визг каннибалов-охотников за головами, преследующих свой обед. Одновременно до меня донесся цокот каблуков тринадцати пар туфель, и из всех закоулков, как опрысканные "Пиф-Паффом" тараканы из щелей, начали материализовываться разномастные, разнокалиберные дамочки, объединенные общей задачей повредить мои барабанные перепонки. В этой дикой какофонии обезьяньего стада, разбегающегося при приближении леопарда (только на этот раз они сбегались, чтобы поживиться леопардом, то есть мной), я смутно различил несколько возгласов: "Шелл" или "Мишель", а также перекликающиеся: "Я первая!", "Не толкайся, нахалка!" и протяжное "Пусти-и-и!"

Я выдержал только минуту, потом решил, что с меня хватит. Ясное дело, мне придется положить конец этому бедламу, заставить замолкнуть всех этих женщин, пока они меня совсем не оглушили. Необходимо как можно скорее избавиться от двенадцати самозванок, а то и от всех тринадцати. А потом вывезти Кей пообедать. Однако, я сильно сомневался, что мне удастся быстро управиться с этой орущей, оголтелой оравой. Все жаждали премиальных и не собирались легко с ними расстаться.

Решение – первый шаг к действию. Я резко развернулся к наседавшей на меня толпе претенденток, осадил их, раскинув руки и гаркнул во все горло:

– Прекратить шум, дамочки, и слушать меня!

Никакой реакции.

– Эй! Вы будете меня слушать, черт бы вас побрал!

С тем же результатом. Они продолжали курлыкать, как стадо взбесившихся гусынь. Я уже засомневался в том, что смогу остановить это стихийное бедствие. Однако морские пехотинцы США не привыкли отступать. И тут мне в голову пришла гениальная мысль. Не стараясь больше перекричать их, я отчетливо произнес:

– Кто из вас тут самая старшая?

Моя уловка сработала как нельзя лучше. Птичий базар разом затих. Лишь из заднего ряда тоненько донеслось: "Сколько?"

– Вот так-то лучше! – внушительно произнес я. – А теперь послушайте меня, мои милые леди. Сейчас разберемся.