Оценить:
 Рейтинг: 0

Троянский катафалк

Серия
Год написания книги
1964
<< 1 2 3 4 5 6 7 >>
На страницу:
5 из 7
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
– Сейчас у меня есть еще кое-какие дела. В 16 часов будет о'кей?

– Вполне, мистер Скотт.

После этого он просто сел на свое место и посмотрел на меня. Мне ничего не оставалось, как подняться, поблагодарить его и откланяться.

Выходя из здания, я начал раздумывать кое о чем. Если Себастьяну было так важно, чтобы его не беспокоили, что он даже набросился на Тельму за то, что были звонки, почему он не попросил переключить его телефон на коммутатор? Не означает ли это, что те два важных телефонных разговора, которые он вел в моем присутствии, были в ответ на нажим коленом беленькой кнопочки? А коли так, какое важное решение он принял в отношении меня?

Глава 4

На другой стороне улицы против Государственного банка возвышался колоссального размера стенд, левую половину которого занимал портрет Хорейна М. Хэмбла, улыбающегося с профессиональным обаянием, правая же половина была выкрашена черной краской, на которой бросался в глаза написанный желтым призыв: «Президент Хэмбл может для вас сделать гораздо больше!»

Он еще не был президентом, но, по-видимому, эксперты посчитали, что такой призыв заставит колеблющихся доселе людей думать о Хорейне как о Президенте. Сторонников у него было много, потому что он был красив, остроумен, сексуален, очарователен и красноречив. Это не моя характеристика, я слышал ее от многих людей, которые считали, что этих качеств достаточно для избрания на высокий пост. У Хэмбла был голос, который мог заставить ангелов спуститься с неба. И в этом он напоминал мне Джонни Троя. Едва ли можно отрицать, что он для политики был тем же, чем Джонни для музыкального мира. Лично я считал их обоих самыми блестящими фигурами в шоу-бизнесе.

Наверное, вы уже поняли, что я-то был на стороне Эмерсона.

Дэвид Эмерсон не был красавцем, всего лишь человеком с приятной наружностью. Голос у него был самый обычный, с легким налетом уроженца Запада. Меня больше интересовало то, что он говорил, а не как он это делал. Человек он был грубоватый, порой резкий, твердо стоящий на земле, привыкший обращаться к Конституции США, а не к модным мыслителям, вроде "сжигателя денег" профессора Картрайта.

Эмерсон не обещал ничего невыполнимого, тогда как Хорейн М. Хэмбл, вроде бы более современный и прогрессивный, мне казался самым обычным краснобаем, спекулирующим громкими фразами и сулящим своим избирателям то, что он просто не мог бы выполнить. Но он настолько красиво и убедительно все это преподносил, что я почти не сомневался, что через три дня этот краснобай станет Президентом, после чего придут к власти его сторонники, которых туда не следовало бы подпускать на пушечный выстрел. Глядя на ослепительную улыбку Хорейна, я почувствовал, что у меня сдают нервы, и поспешно отвернулся. В этот момент оператор подвижного крана вылезал из кабины, он снял с головы фуражку, и солнце осветило его рыжие волосы. Это действительно был Джексон.

После фотографий в офисе Себастьяна и любования улыбающейся физиономией Хэмбла, мне ничего не могло доставить большего удовольствия, как перекинуться несколькими словами с грубоватым трудягой Джеком Джексоном, от которого пахло потом, а не французскими духами.

Я подошел к нему и крикнул:

– Здорово, Джексон!

Он увидел меня и поспешил навстречу, краснорожий крепыш с огненно-рыжей шевелюрой и ручищами, как окорока. Мы обменялись рукопожатием, и он сказал:

– Шелл, белоголовый проходимец, что привело тебя сюда?

Я же вас предупреждал, что он был сквернослов.

– Не желание повидаться с тобой, Джексон.

– Ну, не хочешь говорить, не говори. Послушай, мой парень построил уже шесть домов в Войл Хайтс. Целых шесть, можешь поверить? Зарабатывает больше меня, понимаешь?

Я был рад это слышать. Несколько лет назад с моей помощью его сына упрятали в окружную тюрьму на шесть месяцев за угон автомобилей, и в то время Джек не питал ко мне добрых чувств. Но наука пошла парню на пользу, он образумился и по собственной инициативе пошел в строительную организацию. Теперь он получал хорошие деньги, позабыв о прежних привычках.

– Он зарабатывает больше, потому что работает прилежнее, – поддразнил я, – он строит, а ты разрушаешь. Да к тому же через каждые двадцать минут делаешь перерыв.

– И как только язык поворачивается говорить такое? Я впервые прекратил работу с самого утра. Кофейный перерыв. Кроме того, если я буду работать слишком быстро, начнутся неприятности с тем, кто увозит обломки.

Он отстегнул плоскую фляжку с пояса, отвинтил крышку и хлебнул прямо из горлышка, сощурился, крякнул и облизал губы.

– По-прежнему употребляешь этот сорокаградусный кофеек?

– Человек должен поддерживать свои силы.

– А ты не боишься, что как-нибудь "перекофеишься" и стукнешь этим ядром себя по голове?

– Ни боже мой. После двух таких фляжек я могу спокойно сбросить муху со стены, не повредив ни одного кирпичика. Ну а кофеек, как ты сказал, мне нужен только для того, чтобы не спятить на работе. Возможно, тебе это кажется интересным и восхитительным…

– Да нет, не совсем!

– Мне моя работа действует на нервы, если хочешь знать. А иной раз у меня появляется какое-то дикое чувство, как будто я какое-то чудовище, которое должно разрушить эту улицу.

Обведя круг, я спросил:

– Что здесь происходит? Какие-то миллионеры строят новые банки и отели?

– Обновление города, они так это называют.

Так вот оно что, еще один проект перестройки города, которая никому не нужна, но оплачивать ее будут из федеральных фондов. По-моему, куда понятнее сказать "из моего собственного кармана".

Джек продолжал:

– Три квартала полностью будут снесены, вот этот и те два.

Он показал, какие именно.

– Ты хочешь сказать, что здание Себастьяна тоже?

– Да-а. За него примемся на будущей неделе, затем соседние с ним. Работы у меня будет выше головы, некоторые из этих старых зданий не так-то легко разрушить.

– Могу себе представить. Наверное, ты испытываешь неприятное чувство, когда это делаешь… А у тебя не возникали сомнения?

Возможно, возникали, из-за этого он и пил. Но, чтобы жить, надо работать…

Я снова посмотрел через улицу на смазливую физиономию Хорейна Хэмбла. Вот у него не было сомнений. Он был за всяческие модернизации и модификации и в городе, и в сельской местности.

– Ладно, Джек, у меня на 15.00 назначена встреча. Продолжай крушить.

– Мне и правда пора приниматься снова за дело, но все же минут десять я "сосну"… Не хочешь ли моего зелья?

Он снова взбалтывал фляжку.

Я протянул руку и поднес ее к губам.

– Спасибо. Выпью глоточек.

Чтобы добраться до учреждения Витерса, надо ехать по Бенедикт-Каньон шоссе к горам Санта Моника, затем свернуть на Хилл-Роуд. Через полмили имеется частная подъездная дорога, которая поднимается к очаровательному владению, откуда открывается потрясающий вид на соседние Беверли-Хиллз и Голливуд, а в погожий день даже на Тихий океан. Я проехал мимо раза три-четыре, но потом все-таки попал.

С доктором Витерсом я не был знаком. По дороге я припоминал все, что мне было известно о нем. Он разработал теорию нового лечения психических заболеваний, которую неофициально называли "витеризацией мозгов". Еще совсем недавно царствовавший психоанализ Фрейда с его "Комплексом Эдипа", заполнявший пьесы, сценарии, радио и телеперадачи, был полностью забыт. Мистер Витерс стал новым героем, чуть ли не гением космического значения. Он писал книги, предисловия к книгам, рецензии на книги и на рецензии… и загребал по сотне долларов в час. Вот этого-то знаменитого человека я и должен был в скором времени увидеть. Свернув с Хилл-Роуд, я поднялся по асфальтированной дороге на высокое плато, которое, естественно, уже успели окрестить "Высотами витеризации", на котором раскинулось в антисептической белизне учреждение, которое иначе называли "Заведением Витерса". Было ровно 15.00. Увидев надпись "Место стоянки машин", я припарковался, поднялся по двум широким ступенькам и вошел в здание. Во внешнем офисе была кушетка, несколько стульев и столик с десятком непривлекательных журналов. За письменным столом сидела костлявая особа и что-то писала на белых карточках. Я усомнился, что она заносила в них мысли пациентов. Я сразу ее отнес к категории старых дев (ей было уже за тридцать), потерявших надежду расстаться официально или, на худой конец, неофициально со своей девственностью.

Я подошел к ней и заявил:

– Я – мистер Скотт.

Она кивнула головой и пробормотала:

<< 1 2 3 4 5 6 7 >>
На страницу:
5 из 7