Стрэнжвилл. Книга первая

– Сколько времени она здесь проведёт?

– У вашей дочери очень много переломов по всему телу. Вам вообще повезло, что она такая крепкая. Для человека это очень и очень необычно, – с изумлением ответил доктор.

– Сколько переломов? – спросил Роллс.

– Одиннадцать закрытых и пять открытых двойных. От сильного удара головой, кость треснула, образовалась гематома. Многие кости пришлось собирать по кусочкам, – сочувствуя ответил доктор, показывая на снимки рентгена.

Глядя на отца, было понятно, что он не спал как минимум три дня. Роллс присел на диван и обхватил руками шею.

– Поезжайте домой Мистер Уинскилсон и отдохните, а то ещё не хватало, чтоб и вы оказались рядом со своей дочерью на больничной койке, – сказал доктор.

– Нет, я, пожалуй, останусь, – в смятении ответил отец, массируя виски.

– Не беспокойтесь. Мы поместим её в отдельную реабилитационную комнату. С ней всё будет хорошо, – уверял доктор.

– Ну хорошо! Так и быть, я послушаю вас, поеду домой и отдохну, – выдавил отец.

Доктор сопроводил Роллса до выхода и вернулся. Посмотрев на показатели давления, доктор занёс данные в историю болезни и поместил планшет в специальный чехол, расположенный на стене у входа. Доктор всё время улыбался, но отвечать ему улыбкой мне не хотелось. Я не могла понять, откуда у него возникает столько положительных эмоций глядя на меня? Неужели я выгляжу смешной? Затем он достал шприц из кармана белоснежного халата и ввёл содержимое в систему. И спустя мгновение я заснула.

Проснулась я только следующим утром. Роллс сидел рядом со мной и что-то бубнил. Слегка подёргивая веками, я открыла глаза и попыталась вникнуть в смысл его слов. Догадаться было не сложно: прислонившись своим горячим лбом к моей руке, отец обвинял себя во всех моих бедах; говорил, что он плохой и не достоин иметь ребёнка, так как не может с ним справиться. Я слегка сжала его руку, и отец поднял голову. Глядя на меня, Роллс чуть ли не рыдал. Он гладил меня по голове и улыбался сквозь поглощающее чувство самобичевания.

– Папа! Ты ни в чём не виноват! – сонным голосом прошептала я.

– Виноват! – дрожащим голосом ответил Роллс.

– Ты же должен как-то содержать меня. И не забывай, что кроме тебя за мной больше некому присмотреть, – еле двигая сухими губами, произнесла я.

– Не защищай меня детка. Я знаю, что виноват. Не стоило тебя оставлять с Бобби, – говорил отец, вытирая слёзы.

Нет, плакал не отец, – а я от боли, которая возникала при любом движении.

– Бобби! Как он? – поинтересовалась я.

Отец насторожился и строго посмотрел на меня.

– Милая, тебе лучше не знать. Просто отдохни, хорошо, – прошептал Роллс.

– Он погиб? – продолжила я.

– Главное, что ты выжила!

– Странно. Столько человек погибло, а я выжила! ? сквозь боль выдавила я.

– Это простое везение, такое бывает! – утешительным голосом, сказал Роллс.

– Везение говоришь, что-то не верится! – сказала, разглядывая потолочные щели.

Больше я ничего не спрашивала.

Так шли дни…

Когда я впервые вышла из палаты, в коридоре меня увидела толпа журналистов, которых не пускала охрана. Я стояла как вкопанная и смотрела на их скорченные лица и дикие вопли. Все одновременно что-то кричали. Один всё же прорвался через охрану и побежал в мою сторону. Я прислонилась к стене спиной и выискивала отца потерянным взглядом, он должен был меня забрать. Журналист заметил, что напугал меня и не стал подходить слишком близко, а я удивлённо и испуганно смотрела в его огромные от предвкушения чёрные глаза.

– Вы не могли бы ответить на пару вопросов? – спросил журналист, роясь в сумке.

Видимо, искал диктофон, а может простой листок бумаги. Я с недоверчивым взглядом рассматривала его, следя за каждым движением рук. Когда журналист вытащил из сумки фотоаппарат, я немного удивилась, – обычно они его держат в руках. Внезапно журналист сфотографировал моё напуганное лицо несколько раз со вспышкой, отчего я даже не моргнула, только немного вздрогнула.

– Как вам удалось выжить? Каково ваше состояние? – продолжал задавать вопросы журналист.

Ни на один вопрос я не ответила. Через секунду кто-то схватил молодого журналиста за шиворот и отбросил в сторону, где стояла охрана и сдерживала остальных. Журналист шлёпнулся на пол, выронив фотоаппарат. Я посмотрела перед собой и увидела Роллса. Отец схватил меня на руки и потащил через запасной выход, на который ему указала медсестра. Этот выход привёл нас к парковке на заднем дворе.

Покинув больницу, Роллс побежал в сторону припаркованных машин, где одна из них уже стояла с двумя открытыми дверями. Затолкав меня на задние сидения чьей-то машины, отец мигом захлопнул дверь и запрыгнув на водительское место, резко нажал на газ, отчего передняя дверь сама захлопнулась. Мы очень быстро ехали по дороге. Я даже не успевала рассматривать людей, которые замечая мчащуюся машину, впадали в ступор у обочины или замирали на месте.

– Папа! – закричала я, – сбрось скорость, ты людей пугаешь!

– О чёрт! Прости милая, я просто задумался! – растерявшись, ответил отец и посмотрел на меня в зеркало.

Я вздохнула с облегчением и навалилась на спинку сидения. Отец привёз меня домой, накормил и уложил спать.

На следующий день, как обычно, рано утром, он отправился за газетой. Отец всегда следил за событиями, которые происходили в мире, но, когда прочёл на полосах «Нью Дэйс» статью с заголовком: «В страшной автокатастрофе погибло восемь человек, но одиннадцатилетняя девочка выжила!», Роллс сморщил лоб от вспыхнувшего возмущения. Читая статью, он затряс газетой и злобно, и громко прорычал:

– Что за бред?! Что они тут понаписали! Какая ещё девочка-мутант?!

Я проснулась от его возгласа и потирая глаза, вышла из комнаты, пройдя на кухню.

– В чём дело? Чего ты шумишь? – сонным голосом спросила я.

Роллс яростно порвал газету и выбросил её в мусорное ведро.

– Прости милая, что разбудил тебя, но то, что они понаписали в своих газетах, меня просто бесит, – злобно проворчал отец.

– А что они написали? – наконец открыв глаза, спросила я.

– Лучше тебе не знать! – проворчал он.

И так всю жизнь, что не спроси в ответ слышишь одно и то же: лучше тебе не знать, лучше тебе не смотреть, и так далее. Иногда слыша эти выражения, мне кажется, что я глухая, слепая и немая!

После выхода из больницы, я погрузилась в глубокую депрессию, из которой, как мне казалось, никогда не выберусь. Время продолжало беспощадно бежать вперёд, заставляя многое позабыть.

С того момента прошло уже одиннадцать лет, а я по-прежнему всё прекрасно помню. Иногда утешаю себя и говорю, что время – лечит… Но, похоже, что не все раны возможно излечить. И порою вспоминая всю эту страшную историю, моё тело начинает болеть и ныть.

Интересно сколько градусов снаружи? Всматриваясь вдаль дороги и наблюдая за миражом, я вспомнила про карту и сунула руку в пыльный бардачок. Так, по карте нам направо от центральной развязки, и пока что мы на верном пути. Я немного прибавила скорости, так как кондиционеры начали пропускать горячий воздух. Судя по расположению солнца, сейчас полдень, и мы попадаем в самый разгар невыносимой жары.

Чтоб хоть немного отвлечься от этой духоты, я продолжу воспоминания теперь о своей матери – Розалинде, или как ласково звал её отец Рози. По рассказам отца, я так поняла, что он не особо любил меня оставлять с Рози, так как боялся, что она может мне навредить. Однажды я поняла весь смысл этого слова – навредить. Тогда мне только исполнилось пять лет. Я, Рози и отец, решили отправиться в поход. Погода была в тот день отличная. Солнце светило и на небе не было ни одной тучки. Место, куда мы пришли, чтоб отдохнуть всей семьёй, напоминало сад из различных кустов и деревьев, а что больше всего мне запомнилось – так это широченная река, через которую тянулся деревянный мост, скреплённый канатами. Оглянувшись, я посмотрела на Рози и Роллса, который куда-то направился. В руке он держал что-то острое. Он пошёл к огромному дереву с толстым стволом, которому по легендам около одной тысячи лет. Я решила подойти поближе к мосту, чтоб посмотреть на его длину. Когда дотронулась до каната, Рози сказала:

– Не бойся, иди, ты же лёгкая, мост выдержит, – с волнительной улыбкой сказала мама и мельком посмотрела на папу.

Я недолго вглядывалась в бурлящую реку, но предчувствие говорило мне, что идти по мосту не стоит! И всё же я решилась и сделала шаг. Медленно ступая по деревянным брусьям, я старалась не смотреть вниз. Глаза то жмурились, то бегали в разные стороны, дыхание будто рвалось, а ноги налились тяжестью. Добравшись до середины моста, я внезапно остановилась. Сердце стало биться быстро и мне казалось, что от ударов вот-вот разорвёт грудную клетку. Канаты, будто слабели и растягивались. Обернувшись, я увидела, как Рози подбежала к мосту. Она смотрела на меня и в какой-то момент приподняла руку, в которой от солнечных лучей что-то блеснуло, – мне так показалось. Я внимательно, с волнением следила за действиями мамы. Её губы произнесли: