Обезглавленный девиант

– Что?! – раздражённо воскликнул Водкин. Ему захотелось вмазать Бурьянову чем-нибудь по голове, чтобы тот заткнулся.

– Как зовут, говорю… Чего ты такой нервный?!

Водкин снова взял папку искомой асоциалки и открыл. Действительно, он даже не обратил внимания на её имя…

– Дарья Черникина, – прочитал Водкин. – Всё?

– Красиво звучит, – протянул Бурьянов. – Возьму над ней шефство.

– Я тебе возьму…

Водкин потянулся и пошёл на выход, старший же надзиратель, несомненно, тут же потопал за ним.

Не успели они пройти и двух десятков шагов, как рация Бурьянова снова ожила.

– В медкабинет, живо! Ходом! – заорал Костылёв.

Они перешли на бег. Водкин готов был уже вызывать охранников – те ребята в чёрной униформе носили при себе и пластиковые путы и резиновые дубинки. Глядишь, при случае могли и помочь…

Медкабинет был небольшим, и там помещалась лишь женщина-терапевт со своей медсестричкой… Иногда, конечно, там был и медбрат. Кроме стола и двух стульев, там стояли и шкафчики с лекарствами, занимающие почти всё пространство. Когда Бурьянов и Водкин ворвались туда, прорвавшись сквозь толпу воспитанников, они обнаружили там Костылёва – разъярённого, растерянных врачих и одного из подростков, одетого в чёрный спортивный костюм. Он нагло улыбался.

– Что случилось? – машинально спросил Водкин, но догадался в следующую же секунду.

– Приглядывайте за этим джентльменом, – сказал им Николай Игоревич гораздо спокойнее. Подросток же продолжал гадостно улыбаться, но смотрел на медсестричку…

– Он схватил за грудь мою медсестру, – произнесла терапевт. Ей было, приблизительно, лет шестьдесят, поэтому она за свою грудь могла не переживать. – Я, конечно, повидала всяких-разных, но этот…

Бурьянов – молча и сильно – пнул воспитанника по ногам. Тот скривился от боли и чуть присел.

– Фамилия, сукин сын! Назови мне её!

– Алиев, – ответил парень и впился в лицо Бурьянова яростным взглядом.

– Я за тобой лично пригляжу. А теперь пошёл подметать склад! Пошёл! Пошёл, я тебе сказал! Вы у меня научитесь вести себя на людях! Я вас буду е… Дрессировать!

Когда медосмотр был закончен, их всех сопроводили в казарменную, и Костылёв – при поддержке двух старых воспитанников, которые тут были уже год, – принялся одевать их и обувать. Примерным поведением эти двое заслужили доверие главного надзирателя и теперь помогали по хозяйству. Завхоза здесь звали Ян Миронович, и он находился большую часть дня на складских помещениях. Именно оттуда принесли единую форму для новых воспитанников – тёмно-зелёные робы с нарисованным аистом на спине.

Ингу же, разумеется, Бурьянов отправил на кухню, как и обещал. Она смотрела на него с нескрываемой ненавистью, но всё равно подчинилась.

Алиев же был отправлен на помощь Яну Мироновичу, но с ним снова возникли проблемы. Он сломал метлу и никак не хотел выполнять грязную работу, ссылаясь на что угодно. Тогда Бурьянов пнул его ещё раз – быстро и смачно, как собаку.

– Я понимаю, что ты там – на улице – привык быть главным. Но в твоём личном деле написано, что тебя сдал собственный папашка. Думаю, он одобрит, если я тебя перевоспитаю. Наверное, ты его задолбал так, что уже невмоготу.

Пришлось и ему подчиниться. Бурьянов хоть и выглядел для Водкина редкостной падлой, со своими обязанностями он справлялся на отлично. Даже несмотря на блат при трудоустройстве.

– Учиться вы будете вместе, мальчики и девочки, а вот ночевать, естественно, отдельно, – сказал Костылёв. – Для социализации. Чтобы не кидались на людей, когда выйдете… Чтобы привычку не потерять. Чтобы общаться. Усекли?

Почти все закивали, кроме бритоголового и большерукого, смуглого и черноглазого брюнета, и Черникиной. Её Водкин запомнил… Ещё полдня у него ушло на то, чтобы запомнить: бритоголовый – это Эдуард Кинжальский, тот самый дебошир-армрестлер и футбольный фанат. Брюнет тот – Тигран Амбарцумян, задержанный во время ограбления. Ну и Дарья Черникина, беспризорница.

Этот понедельник очень вымотал Водкина – даже убийство медведей его так не выматывало, как возня с поступившими воспитанниками, но этот день всё равно закончился. И хорошо.

Он собирался уходить, снова поднявшись на четвёртый этаж. Вездесущий Бурьянов тоже там был. Его смена тоже закончилась. Когда они переодевались, вошёл Ремнёв.

– О, наша птица-говорун, – поприветствовал его Бурьянов. – Как дела?

Ремнёв, естественно, молча кивнул и стал надевать приютскую форму.

– Короче, слушай анекдот…

– Бурьянов, отстань от него, – сказал Водкин, натягивая куртку.

– …в общем, собирается немой кататься на лыжах. Выходит из дома, встречает соседа. А тот его спрашивает: «ты куда собрался?». Немой жестами показал предстоящий процесс. А сосед ему отвечает: «понятно. А лыжи зачем взял?»

Ремнёв никак не отреагировал, ни один мускул не дрогнул на его лице, а вот Бурьянов расхохотался. В комнату для переодеваний вошёл ещё один парень – шатен с лёгкой бородатостью и светлыми глазами. В серой кофте и серых джинсах. Ещё один надзиратель – старший ночной смены.

– Здорово, Чесноков, – тут же оживился старший надзиратель дневной смены. – Хоть один нормальный человек пришёл.

Шатен кивнул и вежливо улыбнулся.

– Скажи мне, – не останавливался ни на мгновение Бурьянов, – вот ты же адекватный человек, образованный. Закончил институт с красным дипломом. Что ты здесь-то забыл?

– Я окончил институт по специальности социальной работы. Я работаю по специальности, – ответил Чесноков удивительно мягким голосом и приветливо улыбнулся ещё раз.

– Да похрен, – ответил Бурьянов. – Я в стрип-бар «Галь Гадот». Кто со мной, поцыки?

– Уж нет, спасибо, – буркнул Водкин. – Ну и название… Хорошо хоть не «Эвелина Блёданс».

– Прикольная тётка… Могли бы и назвать. Я всю юность на неё дёргал, – заметил Бурьянов.

– Я знаю историю и про то, что ты хотел свою училку, которой было… шестьдесят два? – продолжил Водкин.

– Я такого не говорил! – хохотнул Бурьянов. – А если и говорил… Я наврал.

– Ты же тоже… Адекватный человек, – сказал Чесноков любителю входить в бары по ночам, натягивая повязку на плечо. Сказал, чтобы прервать их диалог, их поток нескончаемых юморесок. – Почему ты здесь?

– Скажем так, меня попросили тут быть. Кто, если не я?

Последнюю фразу Водкин ещё слышал… А потом перестал что-либо разбирать. Он сдерживался, чтобы не побежать к выходу. Его достало это место, а дома ждал собственный бар.

Ночь его прошла без особых происшествий, он напился и заснул, а наутро проснулся в собственной блевотине. Водкин матерился, рычал, поднимался… Но он был дома. И предстояло снова ехать на работу, менять надзирателей ночной смены.

Ночь же на новом месте всегда тягостна. И для больного в госпитале, и для солдата в казарме, и для заключённого – в тюрьме. «ПТИЦА» не была чем-то из этого, но совмещала в себе всё сразу.

Когда прозвучал звонок отбоя, и парней с девушками разделили по разным комнатам, немой надзиратель принялся замыкать двери на щеколду. В наступившей мгле воспитанники ещё долго пыхтели, ворочались, скрипели двухъярусными кроватями, переговаривались.

Андрей Синяков проснулся рано. В первую секунду – подсознательно – он надеялся, что всё это было дурным сном, но во вторую уже осознал: всё произошедшее – наяву. Правда. Его доставили в воспитательно-трудовое учреждение, и теперь он спит с кучей парней… В темноте светилась красная кнопка экстренного вызова надзирателя, размещённая на стене… Но свет в зарешёченных окнах сообщал о том, что наступило утро. Он не мог понять, что же его разбудило… Но тут же услышал бубнёж на соседней койке:

– Слышь, а ты не знаешь… Слышь, а ты не знаешь?! Если эрегированный член отрезать, он уменьшится или останется таким же?!