Обезглавленный девиант

Синяков тоже поднял руку, скосив глаза на свою соседку.

– Хочешь дополнить? Давай.

– Это псевдонаучная теория, основанная на учении Юнга.

– Представься, – напомнила Большакова.

– Синяков. Моя фамилия – Синяков.

– Так или иначе, вам придётся взаимодействовать друг с другом. Сейчас вы будете рассказывать нам о том, за что вы сюда попали… Решение проблемы начинается с её принятия, как и исправление человека – с осознания…

– Пойду и пожру пока, – сказал Бурьянов. – Потом подменю тебя. Договор?

– Иди, – кивнул Водкин. – Я тут пригляжу.

Он начал изучать новоприбывших, вслушиваться в их истории…

– Синяков, будь добр, расскажи нам, почему ты оказался здесь, – попросила Большакова.

Андрей оглянулся на присутствующих, ловя в себя не только заинтересованные, но и явно недоброжелательные взгляды.

– Побег из Шоушенка, – ответил он, ухмыляясь одним углом рта.

– Не остри, остряк, – бросил Водкин. – Отвечай по делу.

– Заступился за девушку неудачно, – пояснил Синяков, и взгляд его неосознанно пополз в сторону Даши Черникиной. Она смотрела на него чистыми, голубыми глазами и даже не моргала. И было что-то такое пронзительное и завораживающее в её глазах, неотрывное… Её светлые чистые локоны ниспадали по щекам. Она внимательно его слушала. Синяков даже растерялся и забыл, что хотел сказать, просто смотрел.

– И что потом было? – спросила Большакова.

– Отчисление, изолятор, решение суда. Классическая история.

– Хотим подробностей, – настояла Виолетта Васильевна.

– После пар в собственном ВУЗе я пошёл домой. Увидел, как у крыльца один из местных короткостриженых хулиганов пытается первокурсницу затолкать в свой «УАЗ». Пришлось приложить его булыжником. Здоровый был, падла.

Бритоголовый с паутиной на локте мрачно хмыкнул.

– Не ругайся, – заметила преподавательница.

– Кто ж знал, что он окажется племянником ректора. Дальше рассказывать смысла нет, я и так заболтался, – после этих слов Андрей хотел пододвинуть стул ближе к парте, но не смог – оказалось, что он привинчен к полу. Осмотрел конструкцию парты – и она привинчена. Чтобы во время теоретического бунта воспитанники не смогли использовать это как оружие. Или материалы для баррикад. Умно, ничего не возразишь.

– Так, понятно… А ты, мальчик. Кто такой и как здесь оказался?

Синяков увидел, что смотрит Виолетта Васильевна прямо на шизика, который утром доставал всех со своим животрепещущим вопросом. Он сидел в самом конце, один за свой партой, припал к ней и пальцем выводил по серой поверхности какой-то знак. Но он отвлёкся, интуитивно почуяв, что обращаются именно к нему.

– Я? Я не знаю, как я сюда попал… Меня похитили демоны. Я не знаю зачем, я не знаю! – глаза шизика наполнились слезами, он начал оглядываться по сторонам, будто ища брешь, в которую можно выскользнуть из аудитории.

– Это Лепестков, – подал голос ботаник – У него срыв… Нервный срыв. А так пошёл за хулиганку. За нудизм, за битые стёкла… В общем, так себе пассажир. Не очень хочется с ним спать в одном помещении… А то шарканёт вилкой ночью.

– Ты-то откуда знаешь, ботан? – спросил Водкин.

– Его при мне оформляли… Запомнил.

– Ладно, следующая… Стеклова, – объявила Большакова, потирая собственные виски.

Водкин стал погружаться в информацию, которая ему была совершенно не нужна. Стеклова пьянствовала и прогуливала ВУЗ, за что была благополучна выпнута из института. Потом карманные кражи, ПДН, затем совершеннолетие. После – снова кражи, и теперь её отправили в «ПТИЦУ». Крепкий короткостриженый парень по фамилии Амбарцумян оказался немногословным, но тот паршивый октябрьский вечер он запомнил очень хорошо, когда оказался в компании злой бандоты, с которой влетел в дом толстосума по фамилии Ладыжский. Он ушёл, испугался и просто ушёл оттуда, когда его подельники начали стрелять по безоружным людям. Острова-Проволокина же отказалась что-либо о себе рассказывать, да ещё показала средний палец оставшемуся надзирателю. Бермана взяли за мошенничество, а Алиев чуть не устроил дебош прямо на паре, из-за чего Водкин схватился за рацию.

– Успокойся, мальчик! – рявкнул надзиратель. – Я сейчас вызову охрану, и сюда придёт парень со смешной фамилией Латунь и не такой смешной резиновой дубинкой. Понял?

Кареглазый красавчик решил не испытывать судьбу и уселся на стул.

– Я твою мать трахал, – сообщил он Водкину.

– Прёшься по старушкам, извращенец? – хохотнул он.

– Тихо, – вполголоса сказала Большакова. – Тихо всем.

Там были и другие… Немичев, Величко, Андреев, Кузнецов… Горин, Углёв, Вторницкий, Глушко, Ибрагимов, Ромашкевич, Егоров… Все эти фамилии и истории сливались воедино. И Водкин почти уснул, но тут появился Бурьянов с довольной физиономией. Он ярко пах какой-то острой приправой. У них была своя еда и свой стол.

– Всё, я пришёл.

– Я чуть не уснул, пока тебя ждал. Нельзя ли быть как-то порасторопнее?

Водкин выскользнул из аудитории, не дожидаясь ответа старшего надзирателя. Он быстро вернулся в столовую, пройдя по пустующим коридорам… Тётя Зина – грузная, но очень высокая, стояла у своего столовского окошка и отряхивала свой фартук, замазанный кашей. Она бубнила себе что-то под нос и не обращала внимания на надзирателя, пока он не подошёл практически вплотную.

– Здрасьте, Зинаида Афанасьевна ещё раз, – поприветствовал её Водкин, чтобы обратить на себя внимание.

– Ты уже здоровался же, – напомнила повариха. – Совсем плохо? Алкашка плохая попалась?

– Нет…

Водкину есть не хотелось, и он сам не понимал, зачем пришёл. Просто ему надоело смотреть на воспитанников. Он вдыхал ароматы каши и супа, и продолжал буравить взглядом женщину. Она тяжело дышала и усердно тёрла свой фартук, оттирая кашу. И это выглядело очень уж тошнотворно…

– Вся замызгалась, как свинья, – говорила она себе под нос. – Что ж такое… Идиотизм оголтелый. Совсем криворукая… Ты чего хотел-то?

– Да воды просто…

– Чего-то ты стал к бутылке часто прикладываться, дружок, ты страдаешь?

Водкин поднял свои воспалённые глаза на тётю Зину.

– С чего бы мне страдать. Работа есть. Руки-ноги – тоже.

– А чего ж пьёшь тогда? Вижу каждый день тебя таким. Хоть бы раз был свежим.

– Каждый отдыхает так, как может. Налейте мне воды.

– Может, чего покрепче налить? – спросила она с прищуром.