Косяки начинающих психоконсультантов

Итак, на этот раз «Чебурашки»… Стулья расставил один из трех мужчин, пересчитал их и выставил аккуратным кружком. Все как всегда – мужчина демонстрирует силу и заботу, как будто женщина не в состоянии сама поставить себе стул. Гендерные нормы до такой степени бессознательно транслируются человеком, что он действует как автомат, даже не осознавая своего поведения: за заботой таятся контроль и власть. С завтрашнего дня стулья уже никто не будет выставлять заранее – каждый, зайдя в аудиторию, позаботится о себе сам.

Еще одна типичная деталь – рядом со мной справа и слева пустые стулья. Их вынуждены будут занять те, кто придет последним. Почему это всегда повторяется всюду, где бы я ни проводила тренинг? Меня как ведущего наделяют особыми «божественными» функциями, которые, надо сказать, тяготят, и вот почему. Сначала участники ждут, что я буду «справедливым судьей», «волшебницей», «доброй мамой», «доктором», «авторитетом» или просто «хорошим человеком». Ясно, что сесть так близко к «Богу» страшно, лучше держаться от него на безопасном расстоянии и контролировать его издалека. Потом я их неизбежно разочарую, и они понизят меня до роли «козла отпущения». Все это до боли знакомая, не раз описанная хоть тем же Берном игра в «жертву-тирана-спасателя», где участники сначала «жертвы» («О, помоги, добрый волшебник!»), потом «тираны» («Ах вот ты как? Ну, получай!»), а потом «спасатели» («Ладно, давай мириться!»)

С каждым днем игр будет становиться все меньше, участникам понравится быть более реальными людьми, способными не только справляться со своими проблемами самим, но и жить с ними. Потому что проблемы – это вовсе не проблемы, а самые яркие события, происшедшие с людьми в их бедной, серой, скучной, беспонтовой жизни. Но это потом, а пока…

«Я пришла сюда учиться!»

Самая «вредная» – Оксана. Она преподает психологию в вузе. Свой козырь – кандидатскую степень – она пока держит в загашнике, чтобы в кульминационный момент ка-ак торжественно швырнуть мне в лицо, дескать, знай наших! А пока что каждое утро начинается с нашей с ней перепалки:

– Я пришла сюда учиться!

– А мы что делаем?

– Учиться для меня – это значит сидеть не вот так в кружке на стульях, а за партой, с тетрадью и ручкой, и записывать теорию!

– Могу тебе предложить подтащить к себе поближе парту, взять тетрадь и ручку и записывать теорию.

Парты стоят у стен, причем друг на друге, чтобы было больше свободного места для интерактивных занятий. Вопли про то, что студент пришел учиться, я слышу на каждом тренинге, но Оксана, пожалуй, самая воинствующая сторонница своей правды.

– Я под тренингом не подписывалась!

– А под чем ты подписывалась?

Во время собеседования лично я предупреждаю абитуриентов, что в первую неделю занятий им не понадобится ни ручка, ни тетрадь, что они будут сидеть кружком и разговаривать о своей жизни, и спрашиваю, подходит им это или нет. Но Оксану брала на факультет не я, а то бы сразу же по ее документам увидела, с кем имею дело. Педагоги и их дети входят в группу психологического риска, а потому предупреждать их о том, что их ждет, считаю особенно важным.

– Оксана, если ты педагог, то ты в курсе, что записывание теории под диктовку в тетради, то есть лекционная форма, дает 5% эффективности усвоения.

– Да, знаю.

– Ну, тогда ты знаешь и то, что интерактивная форма обучения, то есть тренинг, дает 70—90% эффективности.

– И что из этого?

– А то, что если пришла учиться, как ты утверждаешь, то ты сейчас получаешь от меня знания в максимально эффективной форме. Привычный тебе способ далеко не единственный, им ты и так обладаешь, научись чему-нибудь новому.

– Чему тут можно научиться?

– Тому, чему ты больше нигде не научишься – пониманию процесса.

Рисую на полу мелом дробную черту, над которой в числителе – «содержание», в знаменателе – «процесс».

– Смотри, вот содержание – это то, что видно глазами и слышно ушами. Например, в нашем случае ты ратуешь за лекционную форму обучения. Это видимый пласт. А что под ним? Под ним – процесс, то есть то, что люди делают друг с другом здесь, сейчас, по какой-то причине. Например, с точки зрения процесса, ты борешься со мной за власть. Если я послушаюсь тебя и перейду на лекционное обучение, то тут ты спец и думаешь, что я буду под твоим контролем. Например, ты будешь мне задавать вопросы на засыпку и доказывать, что ты умнее и главнее, а я глупее и слабее. Зачем? Чтобы избежать встречи со своими чувствами, в частности – страхом неизвестности.

– И чему я тут должна научиться?

– Осознанности. Если ты будешь осознавать процесс, скрытый за содержанием, то сможешь делать прямые послания. Например, вместо: «Читайте мне лекцию!» – «Я боюсь».

– У меня нет никакого страха!

– Есть, но ты его не осознаешь, потому что он спрятан под злостью.

– И злости нет никакой, это ваша фантазия!

– Страха нет, злости нет – скажи, что есть.

– Ничего нет, спокойствие!

– Чему мне верить – твоим словам или своим глазам? Ты раскраснелась, голос громкий, интонации враждебные, ногой притопываешь – это спокойствие?

Каждое утро начинается с перепалки с Оксаной. Хорошо, что я пишу пародии и благодаря этому знаю стадии группового процесса. Согласно его закономерностям, скоро мы обе устанем от борьбы, всплакнем и обнимемся. А пока что:

– Я пришла сюда учиться, но до сих пор мы топчемся все на том же месте!

Глава 4. Интервизии

Объединиться в тройки

Среди всех «жанров» обучения интервизия стоит особняком. Интервизия (англ. «inter» – взаимодействие, взаимная направленность; «vision» – виденье) дословно переводится как взгляд в середину, проникновение в суть. Интервизионные встречи – это супервизия без супервизора, профессиональный обмен и представление своей работы в среде коллег, а для начинающих – получение опыта работы и поддержки с их стороны.

Нифонт, заканчивая первую обучающую трехдневку, велел нам прямо сейчас, на занятии, объединиться в тройки, взяв за критерий выбора взаимную симпатию и близость места жительства.

– Собираетесь на пару часов, распределяете роли: клиент, терапевт, наблюдатель. Терапевт с клиентом проводит 20-минутную сессию. Наблюдатель пишет протокол, потом отдает терапевту. Дальше шеринг, обмен ролями. Протоколы сдавать на проверку мне!

– А если не успеем за 20 минут?

– Тогда останавливаете по времени! Наблюдатель следит за регламентом, предупреждает за 5 минут до окончания.

– А как писать протокол?

– Просто слово в слово записываете реплики диалога; на полях, если успеете, замечания типа «покраснел», «заплакал» и т. п.

– А если наблюдатель не успевает записывать?

– А вот для этого и тренируйтесь! Для сертификации вам нужно будет сдать несколько десятков протоколов. Очень часто бывает, что человек показал отличную работу, а вот протоколы написать и сдать никак не может. Конечно, рука устает, но в этом есть свой смысл: пока вы, потея, записываете слово в слово беседу, ваш экономный мозг учится сокращать лишнее, и вы со временем сможете видеть схему сессии.

Лично мне запись протоколов сильно помогла структурировать сессию. Говорят же: лень – двигатель прогресса. Записывая реплики терапевта и клиента, я сокращала все незначительное, доведя сессию у себя в голове до «скелета». Для меня это важнейший сухой остаток, помогающий экономить время, энергию и деньги клиента и позволяющий двигаться непосредственно к цели, то есть к ответу на запрос клиента (о строении сессии см. ниже).

«Ну, что ж ты так?»

В жизни не забуду своей первой сессии, проведенной на интервизионной группе. Моя работа была смехотворно наивной, после нее осталась пародия[6 - Горлова М., Ефимкина Р. Излечение неминуемо. Психотерапевтические пародии. /Сост. Р. П. Ефимкина. Новосибирск: НГУ, 1999. С. 43.], которая на самом деле есть не что иное, как записанный близко к тексту протокол:

Клиентка: У меня проблема – никак не заставлю себя помыть окна в доме.
Терапевт: Ну, что ж ты так? Ты уж давай, постарайся как-нибудь, помой.
Клиентка: Ну, ладно, помою.

Что здесь не так, в каком месте смеяться? Во-первых, к психологу обращаются не с бытовыми проблемами, а с проблемами душевного плана. Конечно, клиент может начать и с метафоры немытых окон, но тогда этот запрос следует уточнять: почему ты обратилась с таким вопросом к психологу, а не в бюро услуг, например? Или: как это относится к твоей жизни, на что похоже? И что ты при этом чувствуешь? Что будет, если ты их не помоешь? Вопросов может быть задано множество, их назначение – перевести проблему в эмоциональную сферу, тогда для психолога откроется поле деятельности. Пока клиент не заговорил о своих чувствах – нам, психологам, делать с ним нечего.

Во-вторых, я в ответ на запрос клиентки дала совет, а делать, как вы помните, этого нельзя. Кроме совета, я еще и попыталась вызвать у клиентки чувство вины и стыда («Ну, что ж ты так?»), а это никуда не годится. И совет-то, если уж на то пошло, беспонтовый: постарайся, то есть изнасилуй себя, а наши клиенты – люди свободные.