В поисках утраченного

Младший принц скривил очаровательное лицо в кислую мину. «Приём! Какая мерзость…» – подумал он.

– И не вздумай сказаться больным, – строго произнёс Август, сверля брата холодным стальным взглядом. – Ты там нужен.

– Хорошо, я буду, – нехотя согласился Фридрих. – Но и ты тоже поторопись – опять в капелле торчал?

Стальной взор тёмно-серых глаз стал ещё жёстче и буквально пронзил младшего принца насквозь. Но с тонких, плотно сжатых губ Августа не слетело ни единого звука.

– Совсем католиком стал… – грустно отметил юноша. – Отец не порадуется.

– В шесть часов выезд, – бросил наследник и развернулся спиной к собеседнику.

Его брат тяжело вздохнул и поплёлся в трапезную – с дороги он изрядно проголодался.

Август неспешно поднялся в свои покои, которые он занимал в Кёнигсберге весь год, убрал молитвенник на полочку и опустился на колени перед распятием. Старший сын Карла был высок и худ. Его лицо, вытянутое и суровое, казалось абсолютно бесстрастным в те минуты, когда принц смотрел внутрь себя.

Коронация отца сломала его планы. После смерти невесты мужчина, считавший себя вдовцом, вдруг должен был стать наследником прусско-бранденбургского престола. И мысль эта его ничуть не грела. Глядя на младшего брата-разгильдяя, Август понимал, что рассчитывать на него не имеет смысла. И просил у Бога только силы – силы принять свалившийся на него титул наследника и справиться с искушением покинуть мирскую жизнь.

Закончив очередную молитву, принц поднялся и откинул капюшон. Его волосы, полгода назад коротко остриженные, начали отрастать и красивыми волнами серебристо-пепельного цвета спускались на уши. В свете свечей мужчина казался седым, хотя летом ему исполнилось всего 27 лет. Черты лица Августа были заострены. Прямой нос, жёсткие скулы, плоский подбородок делали мужчину похожим на каменную статую, высеченную не очень умелой рукой. Придворные не могли назвать его привлекательным, но и некрасивым счесть принца тоже было нельзя. В этом лице сложились квинтэссенции силы воли и духа противоречия. Как эти противоположные чувства уживались в одном человеке, не знал даже он сам.

Ослепительно красивая маркиза Линкольн стояла напротив большого овального зеркала и пристально рассматривала своё безупречное отражение. Парчовое платье персикового цвета выгодно оттеняло её бледность и красоту собранных на затылке каштановых волос. Огромные чёрные глаза казались бездонными, отражая блеск десятков восковых свечей. Роквелл остановился в проёме дверей, ведущих в его покои, и довольно оглядел крестницу с ног до головы:

– Вы прекрасны, моя дорогая.

Анжелина обернулась в сторону советника.

– Я готова обольщать всех Ваших немцев, милорд, – тихо произнесла она.

«Это лишь первый шаг…» – подумал советник Ричарда IV, но вслух не произнёс более ни слова. Протянув девушке руку, он вывел её прочь.

На званом ужине у фон Лихтен оказалось нелюдно. Трапеза проходила в узком семейном кругу. Барон был сдержан и деловито осведомлялся у английского гостя о последних новостях острова, о политическом курсе Тюдоров и скорых браках Стюартов. Баронесса поглядывала в сторону юной и прекрасной девицы, которую влиятельный аристократ представил как свою воспитанницу и крестницу, то и дело шепча прислуге, чтобы девушку получше угощали. Её молодой сын, будущий дипломат, открыто улыбался маркизе и искренне смеялся, когда советник тонко шутил.

К концу ужина баронесса так расчувствовалась, что удалилась «поправить причёску», наказав сыну развлекать очаровательную гостью, пока его отец и английский герцог будут подписывать важные бумаги в кабинете.

Анжелина восседала в узком неудобном кресле, а рядом с нею на одном колене стоял немецкий юноша.

– Вы само совершенство, леди Анжелина, – восторженно шептал по-английски молодой дипломат, глядя, как грациозно обмахивается белым веером из лебединых перьев его гостья. – Я никогда не видел девушки, подобной Вам!

– Полно, Ульрих, – усмехнулась маркиза. – Если бы Вы остались при английском дворе, то своими глазами убедились бы в том, что моя краса не настолько уникальна, как Вам кажется.

– Не верю, нет! – замотал головой юноша. – Второй такой быть не может на всём белом свете.

– А хотите пари? – прищурившись, произнесла Анжелина и наклонилась к собеседнику. Выпущенный из рук веер аккуратно сложился и соскользнул вдоль белых рук красавицы, повиснув на жемчужной нити. – Я ставлю тысячу фунтов на то, что, приехав к английскому двору, Вы встретите в свите Её Высочества точную копию меня, только на несколько лет моложе и с чёрными кудрями!

Немец опешил. Он никак не ожидал такого поворота событий.

– Пари? – переспросил юный барон.

– А почему бы и нет, коли Вы не верите мне на слово? – повела бровями девушка.

– Отчего же, – смутился немец и встал с колена, – я верю Вам, леди Анжелина, но мне сложно представить иную красавицу, способную стать конкуренткой Вам!..

Двери кабинета распахнулись. Барон и герцог вышли, на ходу обсуждая детали своего проекта. Анжелина перевела на крёстного уставший взгляд.

– Я завтра же устрою Вам встречу с королём и курфюрстиной, – уверил гостя барон. – Сегодня до приёма у Райц я уже получил согласие на визит от них.

– Это прекрасно, – кивнул Роквелл, – полагаю, что на неформальной встрече я смогу добиться права на личную аудиенцию Его Величества.

– Всё в руках Божьих, – возведя глаза к небу, ответил немец.

Роквелл перевёл взгляд на узорчатый потолок, расписанный умелой кистью художника – на диковинных ветках апельсиновых деревьев расселись павлины и иные райские птички, – при этом советник весьма по-земному отметил, что в доме баронессы отлично следят за эмалью и не позволяют свечам сильно коптить.

– Благодарю за содействие, барон, – учтиво склонив голову, произнёс англичанин, давая понять, что его визит окончен.

Едва уловив знакомые нотки в голосе крёстного отца, Анжелина поднялась. Ульрих подал девушке руку, чтобы сопроводить до кареты.

Кинтайр легко спрыгнул на землю и ослепительно улыбнулся приветствующим его фрейлинам принцессы Генриетты Марии. Ротсей хмуро осмотрелся по сторонам и чинно спешился.

Приветствовал гостей принц де Жуанвиль, герцог де Шеврёз – дальний родственник Стюартов, занимавший при дворе Людовика должность великого камергера[6 - Исторически де Шеврёз действительно занимал указанные должности при дворе.]. Ему было уже за сорок, но статности в осанке мужчины возраст не убавил. Тепло поприветствовав молодых людей, герцог предложил им пройти в отдельные покои в маленьком флигеле, где их никто не будет беспокоить.

– Одну секундочку, дядюшка, – ослепительно улыбаясь, приподнял указательный палец Кинтайр в тот миг, когда во двор въехала гружёная карета.

Подойдя к дверце экипажа и оттолкнув лакеев, принц лично помог спуститься на подмёрзшую ноябрьскую землю стройной шатенке с колючими глазами и тонкими, плотно сжатыми губами.

Де Шеврёз не нашёл девицу красавицей, но спорить со вкусом родственника не счёл нужным. Кинтайр кивнул девушке и, взяв её под руку, подвёл к камергеру.

– Со мной эта дама. Я желаю, чтобы все её капризы исполнялись тотчас же!

– Всё будет, как Вы скажете, Ваше Высочество! – учтиво ответил камергер. – А теперь прошу – тёплые покои ждут вас!

Все трое последовали в отведённый им флигель.

Лакеи, согнувшиеся под тяжестью сундуков, внесли вещи принцев и Виктории Томпсон. Осмотревшись, Ротсей решил, что опочивальня и ещё пять комнат, отведённых под нужды шотландского наследника, его вполне устраивают, после чего, не раздеваясь, завалился на кровать, справедливо полагая, что засвидетельствовать своё почтение Людовику и невесте он всегда успеет.

Кинтайр же спать не собирался. Он запросил горячую ванну, что несказанно обрадовало Томпсон, уставшую и замёрзшую с дороги. Ненадолго оставив любовницу на попечение камеристок, принц вышел посекретничать с де Шеврёзом.

– А когда ожидать кортежа принцессы Уэльской? – приподнимая тонко выщипанные красивые брови, осведомился француз.

– Вероятно, уже завтра. В порту произошла задержка, и наш корабль отплыл раньше, – выдал заученную версию Роберт, глядя за узкое стрельчатое окно, и тише добавил: – Здесь безопасно, дядюшка?

– Несомненно, принц, – ответил де Шеврёз.

Кинтайр обернулся к герцогу. Слова его прозвучали так тихо, что никто, даже стой он в шаге от родственников, не разобрал бы их:

– Моя кузина не любит шума, лишних людей и посторонних камеристок. Постарайтесь сделать так, чтобы к её приезду всей этой пёстрой компании внизу не было. Не надо лепестков роз, бантиков, риса и всякой чепухи, хорошо?

– Хорошо, – кивнул камергер.

– Она не любит пафоса. И если Людовик хочет, чтобы Лувр понравился Элиссе Английской, ничто не должно стеснять её здесь.