Выжить в деревне и не влюбиться

Хатка старенькая, и даже наши местные в здравом уме её снимать не станут, она пустует уже немало лет после смерти бабушки, которая оставила её мне. Оксана уговаривала отца продать жильё, но папа упёрся (наверное, единственный раз на моей памяти), и не стал ничего предпринимать.

И вовремя хатку тоже не ремонтировал, а потому сейчас там всё сильно обветшало, по сути, ценность имеет только участок.

– Я нашёл тебе квартиранта, – сообщает Антон довольным, но невнятным тоном. Похоже, брат не совсем трезв.

– Антон, видишь ли. Я не против иметь собственную копейку, но объективно говоря это жильё нельзя сдавать за плату.

– Тогда пусть квартирант тебе ремонтик какой забацает, разве плохо? – Антон знает, на какую точку надавить.

– Нет, не плохо… – тяну, в мечтах развешивая на стареньких стенах новые обои. Да хотя бы эмульсионкой освежить, уже хорошо будет. Если ещё и за чужой счёт…

– Тогда завтра встречай соседа, – сообщает радостно.

– Подожди, как завтра? А прибраться, там же давно не жил никто, и папе сказать нужно…

– С дядей Сергеем я поговорил, он не против, так что гуд бай, систер, – Антон противно ржёт и вешает трубку.

Ну, понятно. Как и всегда, всё решили без меня. А мне Антон просто по пьяни решил позвонит, чтоб ему пусто было.

Интересно, и что за квартирант такой согласен жить в спортанских условиях, да ещё и ремонт за свой счёт делать?

С этими мыслями я засыпаю, но нормально отдохнуть мне так и не удаётся. Под утро на весь дом раздаётся детский плач. Ворочаюсь ещё минут пять, но потом всё же встаю, принимая очевидное: поспать мне сегодня больше не светит.

Накинув на плечи лёгкий халат, плетусь в соседнюю комнату, где спят мои младшие сёстры по отцу.

Когда мне было десять, моей мамы не стало. А спустя пять лет папа женился во второй раз, на продавщице из местного магазина.

Я не знаю, как Оксане удалось окрутить отца, ведь на маму женщина совершенно не похожа, но очень скоро она вместе со своими взрослыми детьми перебралась в наш дом.

А потом умудрилась, несмотря на возраст, родить ещё двоих. И всё бы ничего, но почему-то детей родила Оксана, а вставать к ним по ночам должна я.

Вот и сейчас, маленькая Машенька, которой всего полтора годика, расплакалась, а никто будто и не слышит.

Укладываюсь рядом с сестрёнкой на кровать, на противоположной стороне которой спит Алиска – её скоро исполнится три.

Вообще кровать большевата для таких малышек, особенно для Маши, но мачеха моя, как только младшей стукнул годик, детскую кровать продала. Двуспалка и так была у нас, и Оксана решила, что мелкие и на ней спать смогут вдвоём. Одним словом, мачеха – женщина очень предприимчивая.

Не замечаю, как засыпаю рядом с успокоившейся малышкой. И даже вижу какие-то красочные сны: правда, в последнем мне почему-то снится Роман Градский. Парень смеётся надо мной и обзывает попрошайкой.

– Приживалка, спит тут, а коз я доить должна? Орут, спать не дают, заразы рогатые… – доносятся сквозь сон обрывки ругани.

Медленно размыкаю глаза и вижу над собой перекошенное от злости лицо мачехи. Выкрашенный в рыжий цвет волосы всклокочены и торчат в разные стороны, на лице ноль косметики, и выглядит Оксана в таком виде весьма непрезентабельно.

– Маша плакала под утро, я пришла её успокоить, – бурчу недовольно, усаживаясь на постели.

– Ой, вот не надо оправдываться, – фыркает Оксана и подбоченивается. – Хамка.

– Я тебе не хамила, – зыркаю на женщину и встаю с кровати, чтобы обойти её и выйти из комнаты.

Так, стоп! Что она сказала?

Приживалка?

Я?

– Я – не приживалка, – шиплю, резво развернувшись. – Это дом моего отца!– тычу пальцем вниз.

– Ну-ну, мечтай больше. А твой отец во всём меня слушается, – кивает мачеха и с победным выражением лица первая выходит из комнаты.

О том, что здесь вообще-то спят её дети, женщина не думает, иногда кажется, что ей вообще не малышек плевать.

А вот насчёт папы она права, у меня иногда складывается впечатление, что Оксана его околдовала, но, увы, я в такую чушь не верю. Однако влияние мачеха на отца имеет сильное – факт.

Умывшись и переодевшись в рабочую одежду, я плетусь на хоздвор. Козы действительно орут нереально, потому что обычно я их кормлю в начале шестого, а сейчас уже восьмой час.

Раздав корм и сено молодняку, принимаюсь за дойку.

Раньше мы с папой держали только огород, ну, курочек ещё. Но когда родилась Алиска, выяснилось, что у девочки особая форма аллергии на материнское молоко и смесь, и подходит ей исключительно козье молоко.

Отец вполне мог себе позволить приобретать продукт у местных козоводов, ведь работал он тогда агрономом в местном техникуме. Но мачеха решила, что это невыгодно, а излишки молока можно ещё и продать (и откуда у обычных коз возьмутся излишки?).

А потом пошло-поехало, и теперь у нас только молодняка двадцать голов, плюс пара козлов и шесть дойных коз.

К концу дойки я не чувствую спины, хоть и давно должна привыкнуть к этому делу. Напоследок кормлю кур и собаку, а котам отдаю пенку от молока.

Я давно намекаю папе на то, что можно бы купить доильные аппараты, но опять же, Оксана и тут поработала. Она убедила отца, что это лишняя трата денег, я и так справиться в состоянии.

Обидно до слёз, но и папу огорчать не хочу, поэтому терплю, правда иногда мне кажется, что силы мои на исходе, и долго выносить такое отношение я не смогу. Особенно, когда домой из города приезжают сводные.

Я кое-как выдержала прошлый год, когда вынуждена была жить вместе с Агатой и Антоном на квартире. В общаге свободных мест не было, к сожалению.

Но в этом году мачеха решила, что это дорого – платить за третье койко-место. Плюс расходы на дорогу, питание, и в итоге, семейного бюджета на моё обучение странным образом не хватило.

Закончив с управкой, двигаюсь в сторону дома, но сначала мне нужно снять с себя верхний рабочий халат, однако я не успеваю.

Резкий сигнал автомобиля за воротами такой настойчивый, что мне приходится забыть о своём внешнем виде и бежать скорее к калитке, пока какой-то умник всю округу на уши не поднял.

Белоснежный, наглухо тонированный спорткар стоит на лужайке перед воротами. Мне кажется, что он сейчас взорвётся от играющей внутри салона музыки.

Двери машины распахиваются, и на улицу вываливаются два здоровенных парня. Одеты по-городскому, парфюмом дорогим несёт за версту, на лицах – солнцезащитные очки.

– Тот адрес? – спрашивает один из парней.

– Тот, – выдыхает второй, разворачивается в мою сторону и замирает.

Впрочем, я тоже превращаюсь в каменный столб, хотя впору делать ноги. Неужели я так сильно оскорбила Градского, что он за столько километров приехал меня наказать?

– Мамочки… – шепчу, когда эти двое двигаются в мою сторону.