Три цветка и две ели. Первый том

– Хоть объять б тебя, Грити, коль больше?е не увижу, – только ответил Нинно.

– Нет, Нинно, – помотала она головой. – Точно не сейчас. И более не зови меня «Грити». Моему мужу это не нравится, значит: тебе больше нельзя. Иди, Нинно, – повысила она голос. – Немедленно! Людей из Суда не выпускают из-за тебя, а там дети… Иди же! Прощай!

– Прощай… – пробормотал Нинно и вышел за ворота, в каких сразу поползла вниз опускная решетка. Эорик шел рядом с кузнецом – мужчины направлялись к «Медузе» у пирса.

– Пойдем и мы, – вздохнул Рагнер и повел Маргариту к зданию управы. – Покажу, где я тут сплю. Правда, придется подняться на третий этаж. Из тех окон можем посмотреть, как «Медуза» отчаливает.

– Рагнер, я так тебя люблю! – пылко ответила ему Маргарита. – Я не всё поняла, что там происходило сегодня, но… для меня достаточно!

– О, я с удовольствием тебе расскажу, как я наконец заткнул отца Виттанда! Это стоило даже того, чтобы с Вьёном разругаться!

– Вы помиритесь?

– Я для этого многое сделаю… А знаешь, Вьён так рьяно и бесстрашно защищал свою Лилию, что равнодушной она остаться никак не может. Наверняка уже влюбилась в своего рыцаря. Он скоро станет счастливым и добрым. Вьён мне еще спасибо скажет, когда под венец с ней пойдет!

Рагнер привел Маргариту в свои покои, состоявшие из кабинета, спальни и уборной. Окна выходили на море. Пока на площади внутри форта начинался поединок драчунов, «Медуза» оставляла Ларгос. Нинно стоял на палубе и смотрел на Вардоц, а в нем Рагнер, обнимая Маргариту со спины, держал руки на ее округлом животе. Он и она смотрели на Нинно.

– Спасибо, – еще раз прошептала Маргарита. – Нинно не виновен.

– Нет, виновен, – невесело усмехнулся Рагнер. – Кроме него, просто больше некому. Все бандиты были тринадцатого дня в Нюёдлкосе. А тот вольнодушный и впрямь порой буйствовал, но никого из дам ни разу не тронул: ни горожанок, ни девок… Лупа из Нюёдлкоса сегодня его оболгала. Надеюсь, ей хоть кто-то поверил. Честных шлюх не бывает, как не бывает честных поваров, разбойников-лесорубов и градоначальников в городе мелкой поганки – таком, как драный Нюёдлкос.

– Значит, мясник не причинял вреда женщинам? И даже вольнодушным был… Тогда мне его жалко… Он не заслужил казни для насильников.

– Моя ты добросердечная, – поцеловал Рагнер ее в висок. – Всё равно он нелюдь, уже кусачий зверь, – и, прав Сиурт, монастыря такой убийца не заслужил. Он завтра мигом потеряет сознание и истечет кровью за час, вместо того чтобы мучиться три дня на колесе. Я бы сказал, что ему очень повезло.

Маргарита задумалась.

– В прошлом году, я где-то в это время венчалась. Так мужа любила, и он меня вроде любил, – а всё оказалось обманом… Хорошо, что сегодня иначе.

Рагнер ничего не ответил, только крепче ее обнял.

«Прощай, Нинно, – сказала Маргарита заходившему за Южный мыс кораблю. – Пожалуста, будь счастлив».

«Прощай, выродок, – думал в это время Рагнер. – Позор с Лилии Тиодо смоется уже этой ночью, а не завтра в полдень. Тебе тоже сильно, очень сильно повезло, "красноглазый демон", – быстро и без боли станешь рыбой».

________________

Лилия и Адреами не вернулись вместе с Аттсогами в их дом: Арл Флекхосог любезно предложил им переночевать в своем доме, а во второй день Венераалия вместе просмотреть казнь. Лючия Альмондро, сочувствуя подруге, оставалась с ней в доме Флекхосогов аж до окончания ночного часа Целомудрия – до того, пока за ней не пришел обеспокоенный муж и не увел ее.

– Наконец-то она ушла! – сказала Лилия в кабинете Арла. – Столько же в ней благочестия и правильности, аж тошно! Если у Лючии будет дочь, то я этой крошке не завидую – к ней она будет даже строже, чем к себе. И сыну не завидую – как раз его Лючия избалует!

Лилия по-домашнему вольготно полулежала на покрытой узорной камкой скамье, подложив под руку подушку из золотистого бархата – ту, что некогда сама вышивала. Хозяин дома стоял у стены напротив нее, у трехъярусной полки, и разливал сладкую можжевеловую настойку. Более никого, кроме них, в темно-вишневом кабинете не было.

– Тебе пора покидать Ларгос, – сказал старик, подавая изящной красавице чарку и садясь на высокий стул за свой роскошный, «черепаховый» стол. Арл Флекхосог тянул настойку медленно, причмокивая, а Лилия выпила ее разом, скривилась и, выдохнув, ответила:

– Зачем? Герцог Раннор думает, что Торвда зовут «Фодд».

– Пятьдесят золотых монет творят чудеса. Убирайтесь все трое, пока не поздно!

– Четверо… Ты забыл о Миммё. Она с Торвдом сейчас…

– И почему твой брат такой лободыр?! Ему же просто надо было сидеть тихо! Висельник проклятый…

– Он решил сколотить новую банду! – всплеснула руками Лилия. – А их нужно было проверить в деле и связать кровью. Конечно, он дурак, но он всё знает о нас – и не должен попасться. А я никуда не уеду отсюда! Теперь твоя очередь нам помогать!

– Моя очередь?! – возмутился старик и одним глотком допил настойку. – Я спас Торвда от виселицы, Адреами от каторги, а тебя от клейма и уродства! Тебе бы ноздри вырвали! Кто мне руки целовал?! Моя очередь?

– Прости меня, – закрыла лицо руками красавица. – Я просто измотана сегодняшним судом! И так тревожусь о Торвде и Миммё!

– Скверно лжешь, – скривил рот Арл. – Ты никого, кроме себя, не любишь. На брата и дочь тебе наплевать. И на меня тоже.

– Но это вовсе не так, – открывая лицо, нежно пропела Лилия. – Я так горжусь тобой и тем, чего ты достиг. И ты тоже будешь мной гордиться… когда я стану герцогиней Раннор.

Арл Флекхосог скрипуче рассмеялся.

– Рагнер Раннор с меня глаз не сводит, – обиженно пояснила молодая женщина. – С первого дня, как увидел. И мы даже целовались уже.

– А потом он прилюдно унизил тебя в Суде, – усмехнулся старик. – Олё, да очнись!

– Герцог Раннор ныне в муках, – привстала она и начала разглядывать себя в зеркале, то улыбаясь себе, то хмурясь, то делая невинное лицо, то гордое. – Ради своей пузатой коровы он предал и отца, и себя тоже, ведь пошел против долга рыцаря: карать виновного за поруганную честь дамы. И лишь я, своим прощением, могу вернуть ему себя самого! Он мне будет так благодааарен!

– У тебя в соперницах не просто красавица – она ждет его дитя и она баронесса! Тягаться с титулом… нет, я точно не стал бы!

– Пф, баронесса… – презрительно фыркнула в зеркало Лилия. – Ее прошлое весьма смутно. Титул дал ей муж, который погиб, похоже, уж после того, как она сошлась с герцогом Раннором. Ой, ну ты же видел сегодня ее брата! Кузнец! Меридианского не знает! Значит, и она была такой же, как он… или такой как яяя… Сомневаюсь, что она, вообще, имеет титул и была замужем.

Раздумывая, Арл вертел в руке серебряную палочку для письма.

– Нет, Олё, – изрек он. – Баронесса не шлюха – в шлюхах я разбираюсь. А аристократ всегда поймет: равный ты ему или нет. Именно оттого, что Вьён Аттсог не ровня, а баронесса – да, герцог Раннор выбрал ее. Вьён Аттсог вовсе не отец ему. Они ведь разной породы, как волк и конь. И это значит, что баронесса Нолаонт, несмотря на ее внешнюю беззащитность, на самом деле волчица. Может, пока она даже сама еще об этом не знает. Она – это такая милая, белая волчица.

– Значит, я тоже волчица! Он чувствует во мне равную…

– Нет, Олё… Ты лишь играешь в белую волчицу. Иногда искусно, иногда скверно. Ты – это сука, которая лижет руку, что ее бьет, поскольку та же рука ее кормит. Волчица сама себя кормит и точно не будет лизать руки, что ее побила. У людей это называется «честь» – и не путай ее с гордостью. У всех есть черта, за какую не переходят, ведь дальше не смогут жить. Но можно схитрить, обмануть совесть и подвинуть черту. Чтимые дамы ее не отодвигают, а презираемые двигают свою черту ближе и ближе к дерьму, уходят в дерьмо глубже и глубже. Просто ты свою черту еще не пододвинула к подлинной грязи, но это вопрос времени, когда всецело потеряешь стыд и совесть.

– Пусть так! – повернула к нему лицо Лилия. – Главное, что и совесть, и стыд у меня пока есть, – и терять я их не намерена! И еще у меня есть красота! Я более красива, чем она, разве нет?!

– Дело вкуса и дело времени… – скривив губы, помотал головой старик. – И, Олё, красивые женщины всегда переоценивают власть своей красоты. Всегда! Может, Рагнер Раннор и есть самый худший рыцарь из рыцарей, но всё же он рыцарь. Свою черту он не отодвинет даже ради самой прекрасной из женщин, даже матери своих детей и даже своей матери. А если ты зайдешь за эту черту, то он тебя убьет и не дрогнет. Пропадай, как по мне, раз не можешь иначе, но ведь ты потянешь за собой не только меня, но и… – глянул он на портрет, – …Ксану.

– О Миммё ты так никогда не беспокоился…

– Почему должен? Она даже матери своей не нужна!

– Нужна… – оскорбленным, тихим голосом заговорила Лилия, садясь на скамью. – Я дам ей богатство. У нее будет иная жизнь, чем у меня. Это и есть любовь: ради ее будущего я жертвую нашим с ней настоящим.

– Ооолё, – тяжело вздохнул Арл, – да посмотри же трезво: баронесса Нолаонт ожидает наследника Рагнера Раннора, а ты никогда не сможешь дать ему этого, ведь не хотела больше рожать и пошла к лекарю на Утте.

– Любая баба может родить ушастого мальчика, а я выдам это чадо за своего. Баронесса же, если она и впрямь не лижет побившей ее руки, сама бросит Рагнера Раннора, когда узнает о его измене. Или я сделаю так, что она преступит ту его черту, о какой ты говорил, – и тогда он ее казнит, не дрогнув… – любовно погладила Лилия вышитую белую бабочку на подушке. – Нееет, я никуда не уеду, пока не испробую все силы и средства, что у меня есть. А ты поможешь мне и Торвду, не то пропадешь с нами… И, вообще, не тебе меня учить чести! У тебя самого-то есть черта, какую ты не отодвинешь?

– Есть… – грустно смотрел на белокурую красавицу красивый старик. – Я сейчас подумываю, что надо бы тебя убить, пока не поздно. Но я не смогу убить дочь, какую помню шестилетней малышкой, и дальше жить… обнимать Ксану… Ты тогда еще едва лгала. А Ксана никогда не лжет – редчайший дар, какой ценнее красоты. Я буду бояться, что однажды, потом… и ее убью.