Три цветка и две ели. Первый том

– Половина.

– Выгружай всё пиво и десять бочек белого вина, – вздохнул Рагнер. – Может, торгаш из меня и дрянь, но правитель – мудрый и щедрый. Всё, пусть стражи ведут кузнеца и свинюшника. А ты готовься к отплытию.

– Он хочет письмо забрать. На память.

– Ладно… – внимательно посмотрел Рагнер на Эорика, и тот кивнул.

Через пару минут в четвертой секции появились новые лица: Олзе, Люти, Кётраны и семилетней Миллё (Нёген привез этих любопытных особ из замка вместе с угощениями для горожан). Зашел туда и Сиурт. Отец Виттанд тоже вернулся в Залу Правосудия, и, без сомнения, он узнал, что взбудораженная им толпа ныне праздно веселится. Его худое, бесцветное лицо более не выглядело блаженным: серые глаза метали молнии, зато Рагнер повеселел.

Последним вошедшим в пятую секцию стал Нинно – чистый, гладко выбритый, одетый в хорошую одежду и выглядевший как состоятельный горожанин. По зале пробежало волной изумленное оханье, когда у багряного балдахина поставили стул, а герцог Раннор жестом указал кузнецу сесть на него. Нинно, беспокойно озираясь, так и сделал, после чего четыре двери Залы Правосудия закрыли. Новое судебное разбирательство началось.

Благодарные зеленые глазищи источали в сторону Рагнера столь пламенную любовь, что он чувствовал кожей жар. В смешанных чувствах нежности и грусти он улыбнулся Маргарите, после чего наконец посмотрел в голубые глаза Вьёна – кроме боли он увидел в них ненависть, бессильную и оттого огненно-рьяную. А Лилия Тиодо пристально глядела на Рагнера с надеждой, правда, таящей с каждым следующим мгновением. Она не отвела от него умоляющих глаз даже тогда, когда привели обвиняемого – толстого и слабоумного Пролу Шорхога, отвратительного на вид в грязной рубахе и с жирными голыми ногами. Его вели двое здоровяков: один держал высокого толстяка за петлю на шее, другой – за связанные за спиной руки. По зале прокатилась вторая волна охов-ахов – в Суде руки за спиной связывали душегубам, нелюдям, зверям, – тем, кто потерял человеческий облик. Зеваки поняли, что это «он», оживились, обрадовались и приготовились к захватывающему представлению.

Стражники со «зверем» не церемонились – и хотя он не сопротивлялся, мало что из происходящего понимая, его грубо усадили на табурет. Сразу после этого кроткий толстяк вдруг громко замычал, таращась на кафедру:

– О?оё, – слышали все. – Ооё!

Стражники накинулись вчетвером на толстяка, который теперь порывался встать, – они его били и пытались вновь усадить, но тот стал реветь, как медведь, и отчаянно вырываться. Нинно повернул голову к Рагнеру.

– Спокойно, – сказал ему герцог. – Сиди, смотри и радуйся, что не на его месте. И не жалей этого зверя. Он заслужил и побои, и вырванный хер.

– Воды! – раздался среди утихающего рева крик Вьёна Аттсога.

Лилию Тиодо тормошил взволнованный Адреами. В третьей секции свалилась в обморок еще одна дама, а затем раздались крики о помощи из дальней секции, где слушали заседание суда стоя. Лючия Альмондро тоже пила воду из фляги и нервно обмахивала себя другой рукой. Малютка Мигальс хныкал…

Лишь минут через девять в Зале Правосудия навели порядок: всех женщин привели в чувство, Мигальсу дали леденец, а присмиревшего, избитого до крови Пролу Шорхога крепко связали и заткнули ему кляпом рот.

– Заседание начинается, – заговорил судья Лентас Флекхосог. – Прола Шорхог, каков ныне лишен за позор права зваться вольным горожанином Нюёдлкоса, – зачитывал он по бумаге, – обвиняется в четырех преступлениях: в бандитском разбое, в убийствах, каким нет счета, в осквернении чужой плоти и надругательстве над родом. Чтобы назначить справедливую казнь Суд разберет каждое преступление по очереди. Проле Шорхогу отказано в слове для своего оправдания, поскольку ныне он бродяга. Слово получает господин Нинно Граддак, вольный горожанин Элладанна, подданный Орензы и уважаемый кузнец. Так как господин Граддак не говорит по-лодэтски, то его слова будет переводить смотритель замка герцога Раннора, господин Огю Шотно. Но так как господин Шотно тоже не говорит по-лодэтски, то нам с меридианского языка переведет его слова господин Вана Дольсог, вольный горожанин Нолндоса и изобретатель Его Светлости герцога Раннора. Прошу названных господ встать.

Далее все в Зале Правосудия «насладились» рассказом на трех языках о том, как на Нинно напала банда из Нюёдлкоса. Выступили и другие свидетели: градоначальник Нюёдлкоса, хозяин «харчавни» Мерль и два лесоруба, «меридианец» и «бесчувственный», представленные общественности как рыбаки. В итоге верховный судья, герцог Раннор, объявил, что вина в бандитском разбое доказана, ведь сам был свидетелем оному. Обвинение в убийствах тоже не вызвало ни у кого сомнений. О том, что Прола Шорхог кормил свиней людской плотью и губил души меридианцев, эмоционально-сочно и едва сдерживаясь в выражениях, поведали Сиурт, лесорубы-рыбаки и харчевник. Эти истории потрясли ларгосцев, особенно выступление Мерля, какой сам был готов убить «таку свинью как Пролу». Дамы опять пили воду, обмахивались платками или промокали глаза. Когда показали найденные в доме Шорхогов ценные вещицы, среди каких были детские игрушки, тайком смахивали слезы даже мужчины.

Рагнеру казалось, что обвинение в осквернении чужой плоти, самое страшное обвинение из всех, уже доказано, но встал отец Виттанд. Ему, судье и настоятелю храма, Суд не мог отказать в слове. Низкорослый, тщедушный невзрачный священник, тем не менее умел брать власть над толпой – его внутренний огонь зажигал других, его черная пелерина мученика на светло-бежевой хабите не могла не внушать уважения верующим, его тяжелый серебряный крест с сапфиром, ярко мерцавший на впалой груди, сиял не из-за игры света, а из-за глубокого доверия к нему Святой Земли Мери?диан.

Спустившись с кафедры на подиум, отец Виттанд горячо заговорил:

– Всё, что мы услышали, – ужасающе! Бесспорно, бесспорно, это ужасающе…Вот только вольнодушный человек не может быть обвинен в осквернении плоти – он не разбирает разницы между добром и злом. Его разум подобен звериному – его можно научить послушанию, как собаку, и превратить из дикого зверя в полезного. Но разума людского у него нет, как и нет души. Вольнодушные не могут быть казнены насмерть – за злодеяния их надобно закрыть в монастыре и усмирять их плоть благодатным, тихим окружением. Перед нами младенец во взрослом теле! Несчастный! Не разумеющий своей вины! Напуганный, оттого и буйный! Младенец! Мла-де-нец!

В глазах прихожан засквозило сочувствие (несчастного младенца всем было жалко колесовать), а у Рагнера появилось непреодолимое желание подойти к отцу Виттанду, молча свернуть ему шею или просто вдарить кулаком по его серой башке – одного удара бы хватило, чтобы покончить со «святой гадиной». Несмотря на справедливость слов священника, Рагнер прекрасно понимал, что тот выступил лишь потому, что знал: без казни и крови ларгосцы не успокоятся и завтра их снова будет легко подвигнуть на бунт.

Рагнер поднялся со скамьи и вышел к отцу Виттанду, но не убил его, а указал ему на кафедру.

– Благодарю за ценные разъяснения, – холодно сказал он. – Теперь я попрошу вас занять свое место. Слово дается градоначальнику Нюёдлкоса.

Пока отец Виттанд поднимался на кафедру, Рагнер спросил градоначальника:

– Признан ли обвиняемый вольнодушным?

– Нет, Ваша Светлость и Ваша Честь, – вытирая пот со лба, ответил тот. – Вольнодушный не имеет права на торговлю.

«Получил, отец Виттанд?! – торжествовал Рагнер. – Ах, Нюёдлкос! Драный-сраный городок с продажными судьями и властями!»

Но отец Виттанд сдаваться не собирался. Взойдя на кафедру, на стул он не сел, показывая тем самым, что желает возразить.

– Вам слово, отец Виттанд, – улыбаясь, сказал Рагнер. – Но говорите со своего места.

– Все свидетели из Нюёдлкоса заявляли о слабоумие обвиняемого. И игрушки в его доме, украдены они или нет, обличают то, что он, очевидно, играл в них сам – это несомненные признаки вольнодушия!

– Но Йёртра, известного в Ларгосе юродивого, вы, отец Виттанд, вольнодушным не признали. И одержимым, кстати, тоже.

– У Йёртра повреждена ударом голова, но разум и душа у него есть! Как мутит рассудок людям выпивка, так и Йёртру увечье мутит разумение.

Тут поднялся харчевник Мерль, и Рагнер дал ему слово.

– Пролу сроняли в детянстве башкою оземь. Така Хис, Пролав брат, мне раз гаваривал.

– И мне! И мне тожа! – соврали лесорубы-рыбаки, покрывая градоначальника Нюёдлкоса.

– А это ничего еще не значит! – не сдавался отец Виттанд. – Ваша Честь, я требую, чтобы мне позволили разобраться в причинах слабоумия обвиняемого!

– Да какогага хера! – вскочил Сиурт. – Братцы! Видавали бы вы ента! Ойюшки, – громко заголосил здоровяк, да так, что, казалось, он порвет в порыве чувств рубаху на груди. – Не слухайте отцу Виттанда! Нета души у ентого зверю – и так яснае! Людёв губить да свиням их! Как можное?! Души детёв дажа истерзавать в свинавом корыту! И ча? В монастырю яга?! Цвяточкав тама нюхавать?! Праведливость ента, да?! Да?! Да я сам яга лучша?я прибью – и всей ему праведливай суд!

Искренняя речь возымела успех и нашла бурную поддержку. Зала Правосудия разразилась криками, в том числе женскими, что они, меридианцы, убьют зверя как зверя прямо здесь и сейчас. Отец Виттанд, признавая свое поражение, сел на стул, а Рагнер поднял кулак вверх, приказывая всем молчать.

– Признаю обвиняемого виновным в осквернении чужой плоти, – сказал он, и Лентас Флекхосог с облегчением ударил о пол тростью. – Но, кроме того, – продолжил Рагнер, – наказания получают те, кто заговорил без права на это. Сиурт Ормног будет судим позднее, и за брань тоже, на воинском суде. Градоначальник из Нюёдлкоса справедливо накажет своих вольных горожан, уважаемых рыбаков. А наш многоуважаемый отец Виттанд, – повернулся к кафедре Рагнер, – получает в наказание предупреждение: если еще раз он проявит неуважение к Суду, то лишится права быть судьей Ларгоса.

Отец Виттанд хотел сказать, что карает духовным законом и запретить ему это делать не вправе даже король, но успел сообразить, что город откажет ему в содействии: стражники никого не схватят по его указке и не привяжут к позорным столбам. Его суд сведется к раздаче пенитенций, какие, конечно, темные ларгосцы исполнять не будут. Так Рагнер выиграл очередную битву, но не войну – отец Виттанд лишь отступил и промолчал.

________________

– Разбираем четвертое обвинение, – объявил судья по злодействам. – Надругательство над родом Тиодо с насилием. По-лодэтски господа Тиодо, не говорят, поэтому их речь будет переводить нам господин Вьён Аттсог, землевладелец и почетный гость Ларгоса. Прошу всех названных встать.

Адреами, Лилия и Вьён поднялись.

– Слово дается молодой госпоже Лилии Тиодо, единоутробной сестре господина Адреами Тиодо, мастера искусств и живописца с лицензией «Университета королевства Толидо?». Господин Вьён Аттсог должен переводить их речи слово в слово и не добавить в них ничего из того, что извратит их смысл. Иначе он станет обвиняемым в лжесвидетельстве. Наказание за лжесвидетельство – отрезанный язык. Молодая госпожа Тиодо, – посмотрел Лентас на Лилию, – вы видите здесь того, кого обвиняете в надругательстве с насилием?

Судья повторил свой вопрос на меридианском, Лилия твердо ответила «да», а Маргарита лишний раз убедилась в уме и даже расчетливости этой особы: скажи она нет, то Рагнер обещал обвинить ее в неумышленном наговоре на Нинно и присудить взыскание господам Тиодо.

– Значит, – заключил Лентас, – обвинение в надругательстве над родом с Пролы Шорхога не снято. Но до разбора доказательств его вины, род Тиодо прежде должен доказать свою честь. Слово у господина Адреами Тиодо.

– Ваша Честь, я и сестрица не прожили еще года в славном Ларгосе, – переводил с меридианского Вьён, – но если кто-то может сказать дурное о нас, то пусть скажет. Я получал заказы у господина Арла Флекхосога и господина Вьёна Аттсога – и честно их исполнил. Я и сестра, мы жили в их домах, поэтому прошу их свидетельствовать в защиту рода Тиодо. А также уважаемого отца Виттанда, ведь сестрица ни разу не пропустила служб по благодареньям и медианам. В час Веры мы всегда молились и не забывали о благодарственной молитве перед обеденной трапезой.

– Только если у названных господ есть возражения, прошу их подняться, – объявил уставший Лентас. – Нет? Хорошо. Можете ли вы доказать наличие девичьей чести у молодой госпожи Тиодо до нападения на нее?

– Госпожа Лилия Тиодо мечтала о монашестве и истово хранила свою чистоту, – переводил за Адреами Вьён. – Ларгосу известна скромность ее убранства, благоразумное поведение и приверженность постному питанию.

– Кто желает возразить, пусть встанет, – зевнул Лентас. – Никто? Продолжайте, господин Тиодо.

– О том, что моя сестрица была целомудренна, – продолжил переводить Вьён слова Адреами, – может свидетельствовать юная госпожа Аттсог, какая помогла госпоже Тиодо в омовении после того ужасного нападения. И как отец, – добавил от себя переводчик, – я, господин Вьён Аттсог, поручаюсь за правдивость слов своей дочери.