У Мёнга тётка утопилась;
А там и Дун уж засверкал…
Вдруг громче грохот бури стал,
Раскати грома чаще, ближе,
И змеи молний вьются ниже:
То сквозь берёзовых ветвей
Явился страшный Элловей,
Сверкнув лучом из каждой щели…
Внутри скакали, выли, пели.
О, Джон Ячменное-Зерно,
Как ты отважно и сильно!
Мы с водки так-то храбры станем,
Что чёрту прямо в харю взглянем!
А так-как Тэм всё эль тянул,
То чёрта верно-б не струхнул.
Вдруг Мэг, как вкопанная стала:
Тэм ей кулак – она заржала
И мчится прямо на огни.
Что ж там увидели они?
При блеске свечек и луны
Плясали черти, колдуны –
Да не французские кадрили,
А просто – джиг, горнпайп да рили.
На подоконнике в прихожей
Сидел Ольд-Ник с звериной рожей –
Косматый пёс – и с ревом, свистом
(Он у чертей был бандуристом)
Давил волынку, что есть силы:
Тряслись подгнившие стропилы.
У стен стояли там два гроба,
Окружены чертями оба;
А сам мертвец, в одежде белой,
В руке холодно-посинелой
Держал свечу… Но еще то ли
Увидел Тэм наш на престоле?
Там, меж преступников казнённых,
И двух младенцев некрещённых,
Злодей зарезанный лежал
И, рот разинув, издыхал.
Потом лежал палаш кровавый,
Томагаук и ножик ржавый,
Которым – даже грех сказать –
Зарезал сын родную мать…
И видно, как к кровавой стали
Седые волосы пристали.
А там – три трупа адвокатов,
Как платья нищего, в заплатах,
И столько разных харь и рож,
Что им и рифм-то не найдёшь.
Наш Тэм стоит полуживой,
А там всё громче свист и вой;
Ревёт, трубит владыка Ада,
И черти пляшут до упада,
А с ними старые яги,
Кто без руки, кто без ноги,
Швырнув засаленные шали,
В одних рубашках танцевали.
Ну, Тэм, скажи мне без издевки,
Что если б там всё были девки,
Да не в фланелевом тряпье,
А в чистом тоненьком белье?
Я прозакладывать готов
Всё, что ты хочешь, что штанов
Не пожалеть стащить бы с ляжек,
Чтоб хоть взглянуть на этих пташек.
Но и яги и колдуны
Так были дряблы и смешны
И так вертелись на клюках,
Что хоть кого бы пронял страх.
Но Тэм хитёр: меж гадких рожей
Сейчас одну нашёл моложе.
(Она была здесь в первый раз,
Хоть много сделала проказ
На взморье Кэррика. Глядишь,
То подгрызёт ячмень, как мышь,
То со двора бычка сведёт,
То лодку в щепки разобьёт.)
Ея худая рубашонка,
Как у трехлетнего ребёнка,
Была и куца и толста –
Ну, из пайслейского холста.
Не знала то старушка Гренни,
Когда она для крошки Ненни
За шиллинг – всё её добро –
Холста купила в Вильборё.
Здесь, Муза, мы должны расстаться:
Тебе ведь верно не удастся
Воспеть, как нагло стала Ненни
Теперь вывёртывать колени.
Наш Тэм стоял, как бы прикован,
Бесовской пляской очарован,
Как вдруг сам мистер Сатана
Спрыгнув с высокого окна,
Так стал кувыркаться, пострел,