О, Мари!

Через день-два я забыл об этом разговоре, хотя иногда с какой-то внутренней тревогой вспоминал о нем. Но прямо перед летними каникулами, когда я только что сдал последний сессионный экзамен и через несколько минут должен был встретиться с Мари, меня вызвали в комитет комсомола университета.

– Давид, – обратился ко мне первый секретарь комитета Альберт Сагикян, худощавый, симпатичный человек, к сожалению, рано ушедший из жизни, – спасибо за хорошую работу. Конечно, были перегибы, и немало, но в основном вокруг университета установилась спокойная обстановка. Хулиганье и уличная шпана теперь на пушечный выстрел к нему не подходят. Хорошая работа оперотряда и лично твоя очевидны. Мы представили тебя к награждению грамотой ЦК комсомола республики.

«Интересно, это полковник дал такое указание или причина в том, что я скоро получу диплом?» – подумал я. По-видимому, второй вариант более логичен, ведь мне предстоит провести в университете еще только пару месяцев, а потом стажировка, преддипломная работа, и все – завершаю учебу.

А ведь в самом деле, Мари – уже ведущая на телевидении, я тоже взрослый человек. Неудобно как-то до сих пор сражаться с хулиганами, ходить с перебинтованными руками… Действительно, пора становиться серьезным.

* * *

Разумеется, я тут же со всеми подробностями рассказал о состоявшейся беседе отцу. Через некоторое время к разговору присоединилась мама:

– Давид, человек такого уровня – а это серьезная должность, он же одновременно заместитель председателя КГБ республики и член коллегии КГБ, – не стал бы беседовать целый час со студентом просто с целью знакомства. Из его вопросов видно, что они имеют о тебе подробную информацию. Но при чем здесь Мари? И почему внешняя разведка? Больше всего мне не нравится именно эта часть вашей встречи.

– Может, просто чтобы дать ему знать об их осведомленности? Возможно, предусмотреть переход к ним на работу, – предположил папа. – Впрочем, нет, не думаю. Не хотел бы я, чтобы эту бедную, ни в чем не повинную девушку вмешивали во что-то связанное с КГБ.

– Но, папа, после меня он говорил еще с одним студентом с нашего курса. Нет, прости, не с нашего, а с пятого, и, кажется, с этим студентом он встречается второй раз.

– Ну, значит, идет подбор кадров. Они к этому вопросу относятся очень серьезно.

– Давид, – подхватила эстафету мама, – пойми, это подлая служба. Я никогда не забуду, как они арестовали моего отца и старших братьев. Как нас, маленьких детей – мне было восемь лет, пять лет сестре и два годика младшему брату, – оставили в доме совсем одних. Всю ночь соседи боялись зайти к нам, лишь к утру нас разобрали по домам. Иначе через день нас распределили бы по детским приемникам в разных концах страны, и больше мы никогда не увидели бы друг друга. Я потеряла бы все, даже память о семье. Ты знаешь, после этого мой бедный папа отсидел пятнадцать лет, его освободили только в 1948 году. Старших братьев я потеряла. А сама я, моя сестра и младший брат чего только не перенесли! Мы выросли у родственников, встали на ноги, но никак не можем избавиться от комплекса сирот. А твой папа, который молчит и не рассказывает тебе, при каких обстоятельствах мы поженились? После того как стало известно, что мы зарегистрировались в загсе, его вызвали в ЧК и спросили, знает ли он, что женился на дочери врага народа, отец и братья которой сидят в тюрьме? Фактически предупредили, что не одобряют его выбор. Это мой отец – враг народа? Человек, у которого все отняли – землю, дом, все имущество, – который защищал свою семью и родину от мусульманских погромщиков! После этого партийная карьера твоего отца по сути остановилась. Именно его, единственного с высшим образованием, кандидата наук, бесспорно, самого грамотного человека среди партработников района, отправили на учебу. И кого назначили первым секретарем райкома вместо него? Бывшего машиниста паровоза, закончившего лишь техникум. Смешно! Нет, сын мой, такая служба не для нашей семьи. Гражданские правоохранительные органы – возможно. Но и этот вариант не для тебя. Вообще все эти органы не для интеллигентных людей. Тебя, конечно, с натяжкой можно отнести к интеллигенции, но ты парень думающий, много читаешь, выбрал себе в подруги безусловно интеллигентную девушку, которую я никак не могу представить в роли жены следователя или прокурора. Может, сынок, я много говорю, но это нужный разговор, ты уже взрослый, твой выбор затрагивает дальнейшую жизнь нашей семьи, будущее твоего брата, который также выбрал юриспруденцию. И наконец, я твоя мать и знаю тебя лучше, чем кто-либо еще. Ты не сможешь беспрекословно подчиняться кому-то, характер не позволит.

– Ты – врожденный диссидент, – добавил папа, – спорщик, критикуешь все вокруг: большевиков, Ленина, марксистскую идеологию – между нами, рассчитанную на примитивов, лживую и антигуманную. Хорошо, что ты не имеешь трибуны и ограничиваешься домашней аудиторией и Мари. Кстати, хочу тебя попросить: не забивай ей мозги. Она – филолог, у нее все на импульсивной, эмоциональной основе. Где-нибудь повторит твои дурацкие выступления и испортит себе жизнь, а она у нее и так несладкая. Эти люди сломлены, они приехали из другой страны, такие трудности преодолели! Понимаешь, идеология и политика не для этой девушки, и эти разговоры ты при ней заканчивай. Пусть занимается своим французским, телевидением, пусть родит троих детей. Позже придет в себя, увидит, что молодость прошла, пышная шевелюра поредела, красота увяла, и очень пожалеет, что вышла замуж за ровесника, не вполне еще взрослого. Между мужчиной и женщиной, как я уже говорил и скажу еще не раз, должно быть минимум семь лет разницы в возрасте. Пойми, сын, – уже более шутливым тоном продолжал отец, – женщина – скоропортящийся продукт.

– Не отошел ли ты от темы, уважаемый глава семьи? – обратилась к нему мама. – Я понимаю, что последняя часть разговора своей животрепещущей актуальности для тебя не теряет. Но сейчас речь идет о нашем сыне, не вполне зрелом молодом человеке, чуть не заработавшем себе сухорукость всего месяц назад. Итак, сынок, мой тебе совет: мягко и, по возможности, вежливо отказывайся от службы в КГБ. Огромные просторы России – не для нас. Отправят в Хабаровск, Монголию, Карелию или, если очень повезет, в Венгрию, Чехословакию и так далее. Тогда прощай, Мари, прощай, родительский дом и вкусная еда, полетел орел служить. Столько грязи и подлости, пьянства и нечисти ты там увидишь – захлебнешься и забудешь песню «О, Мари, о, Мари», которую ты орешь по утрам под душем.

Я понимал, что родители сгущают краски. Судя по нескольким старшекурсникам, перешедшим на работу в КГБ, дела у них обстояли совсем неплохо, кроме того, и служба, и окружение были гораздо цивилизованнее, чем в прокуратуре, а тем более в бандитской милиции. Но эти парни были детьми работников КГБ и военных, людьми совсем иного склада, чем я: сдержанные, осторожные, замкнутые, свято чтущие субординацию и, откровенно говоря, неяркие. Но самое главное – о каком КГБ может идти речь, если Мари не будет со мной?

– Запомни, Давид, если последует конкретное предложение, откажешь мягко и вежливо. Скажи, что мечтаешь быть ученым. Так, чтобы они не думали, что ты отказываешься по идеологическим соображениям, а то испортят тебе жизнь. И не забудь: ни в коем случае не вмешивай Мари ни во что.

* * *

– Шеф, слух пошел, что ты идешь на работу в КГБ…

– Кто тебе сказал такую глупость, Рафа?

– Брось темнить, французский жених! К декану пригласили человек пять, но дольше всех задержался ты. Стукач стучит во всю мощь, злорадствует, хочет свою гнусную рожу обелить, мол, смотрите, кто готовится стать настоящим стукачом – лихой парень, сердцеед!

– И ты, Рафа, веришь в этот идиотизм? Мало ли кто и на какую тему может со мной беседовать, это же не означает, что вопрос решен именно так.

– Вот видишь, ты уже признался, что разговор состоялся. Значит, Стукач хотя бы на пятьдесят процентов прав.

– Ты что, хочешь, чтобы я заставил Стукача сожрать его мятый красный галстук? Вот будет хохма.

– Сегодня у него желтый галстук, ну прямо химически желтый. А потом, вы же братья по партии. Разве ты можешь себе позволить так относиться к своему товарищу?

Стукачу было уже под тридцать. Сухой, черно-желтый, сутулый и нескладный, он весь излучал злость и зависть.

– Слушай, крыса, – подошел я к нему. – Я старался не замечать твое гнусное существование, но ты, сукин сын, опять путаешься у меня под ногами. Перед девушкой не хочу продолжать, поэтому выходи из аудитории, обменяемся комплиментами.

– Давид, если ты на Князя руку поднимешь, я обращусь в милицию, к декану, к ректору! – заверещала его подруга, невзрачная, болезненная с виду девица.

Возле нас уже собрались несколько однокурсников.

– Видите, ребята, Давид в присутствии моей девушки меня оскорбляет, обзывает разными неинтеллигентными словами…

– Ах ты тварь!

– Брось, Давид, скоро мы закончим университет, разлетимся в разные стороны. Замараешь сейчас руки, а что толку? Родился он змеей, таким и помрет, – урезонивал меня наш однокурсник Арташес, рассудительный парень с крестьянской внешностью, отслуживший на флоте и прошедший после этого еще и рабочую школу. Родом он был из сурового края Ахалкалаки, что на территории Южной Грузии, рядом с Арменией. Этот район с холодным климатом и скудными природными ресурсами почти на девяносто процентов был заселен армянами, а его жители слыли храбрым и воинственным народом.

Я понял, что Стукач хочет, чтобы я вслух признался насчет предложения работать в КГБ. Если скажу, что не пойду туда, тут же донесет, да еще и вывернет все по-своему – что я дискредитирую такой уважаемый орган, что человек я незрелый, оглашаю разговор с ответственным чекистом. Сколько невинных людей посадил бы такой подлец в 1937 году или в годы послевоенных сталинских репрессий? Страх перед органами сидел в нас так глубоко, что любой боялся сказать о них вслух что-то плохое. Как я ни старался, ребята уже знали о моем разговоре с чекистом. Конечно, вряд ли они одобрят мое решение, хотя это не значит, что, появись такой выбор у них, они отказались бы. Когда дело касается себя или других, моральные оценки всегда сильно отличаются. А вот кто искренне сожалел, что такое предложение ему не сделали, так это, конечно, Князь. Вот тогда бы он точно показал мне, где раки зимуют, обвинил бы в самых немыслимых грехах, например, что я внук Троцкого или незаконнорожденный сын Берии… О, как бы мне хотелось пустить его черную кровь, вышибить его кривые желтые зубы!

– Ты что застыл в позе мыслителя? – Рафа встряхнул меня за плечо. Ненависть к Князю так захватила меня, что я не заметил, как мой друг вошел в аудиторию. – Не знаешь разве, что это кобра? Хотя нет, кобра – красивая змея, а этот – гадюка, если не выплюнет свой яд, сам сдохнет. Его мозги работают только в одном направлении – кому бы причинить зло. А ты, француз, возможно, и прав был, что даже мне не говорил о сделанном тебе предложении. Лишняя информация и для меня, и для других. Но там работа не для тебя. Может, и не совсем подходящее время и место, но я тебе так скажу: ты парень искренний в любви и дружбе, сильный духом, потому и доверчивый. Вот тут у тебя в жизни будут проблемы. Я твой друг, мы с тобой многое повидали, и я знаю: как только кто-нибудь унижается и распускает сопли, ты сразу же его прощаешь. Вот только тот, кто унижался, не простит своего унижения и обязательно найдет возможность унизить тебя еще больше.

Через минуту Стукач уже рассказывал о чем-то своей подруге и так шумно радовался при этом, будто только что взял золотую медаль на Олимпийских играх (в те годы это было мое самое сокровенное желание). А мне стало ясно: даже ребята, которые готовятся идти на работу в правоохранительные органы, остерегаются этого зловещего КГБ. Благодаря совету и одобрению родителей свое решение я уже принял, но сегодняшний ерундовый инцидент лишь подтвердил правильность выбора. Мудрые мои мама и папа повторяли многократно: «Не иди против сердца. Даже разум может подсказать неправильно, сердце – никогда».

Но я и представить не мог, какие трудности ждут меня впереди…

Глава 11

– Мари, скоро ты получаешь диплом. В деканате ничего не говорят насчет распределения?

– Пока ничего конкретного. Очень сложно с трудоустройством: одним предлагают работу в пригороде Еревана, другим и вовсе на окраинах республики. Исключение лишь для замужних и беременных.

– Ну, если ситуация станет совсем уж критической, придется пойти на жертвы и жениться на тебе – лишь бы ты осталась в городе. Не могу же я оставить подругу в беде!

– Надо же, я знала, что ты великодушный, но такого отчаянного порыва даже от тебя не ожидала! Но почему-то не чувствую в тебе искренности, так что вынуждена отказаться… А если серьезно, Давид, у меня же есть моя телепередача. Ну а получится остаться в университете – тоже хорошо. Зарплата преподавателя маленькая, но вместе с зарплатой на телевидении, пожалуй, поможет содержать мужа-следователя. Нам, мой молодой друг, пора серьезно подумать о прозе жизни. Я женщина европейская и не считаю, что материальные проблемы – дело одного лишь мужа. Кстати, ты ничего не замечаешь?

– Да, только сейчас обратил внимание… Очень красивые серьги! Неужели бриллиантовые? С виду и впрямь как дорогие камни блестят. Что-то я их раньше на тебе не видел…

– Ну, ты же знаешь мою требовательность! Я ношу только бриллианты. А эти серьги ты не видел, потому что раньше их у меня не было.

– И откуда они взялись?

– Подарок.

– Эй, ты что, серьезно? Кто тебе дарит такие дорогие подарки? Неужели этот лощеный Атоян?

– Да что ты! У Ареса столько проблем с женщинами, что ему не до бриллиантовых серег. Он еле успевает платить своим многочисленным женам алименты.

– Тогда, наверное, ты их вчера нашла на улице у мусорного бака?

– Парень, я всегда говорила, что у тебя большие задатки сыщика! Со временем ты даже Шерлока Холмса затмишь!

– Ладно, несостоявшаяся телезвезда, не тяни!.. Ну хорошо, думаю, это твои родители по случаю скорого окончания университета купили тебе дорогие безделушки, чтобы ты себя чувствовала настоящей звездой. Но почему-то они мне кажутся старинными. Не похоже, что они из «Ювелирторга».

– Ты прав в одном: я их получила по случаю окончания университета. А кто подарил, ты не догадался… Ну же, коммунист, пошевели мозгами, если они у тебя есть! Серьги мне подарила мадам Люси. Вчера она была у нас дома.

– Вот это да! Прямо тайны мадридского двора…