Темные проемы. Тайные дела

Пендлбери прекрасно знал, что поезд – из Скарборо: только на него он и успевал, и прекрасное, хотя и немного неспешное сообщение, отмеченное в расписании, не вызывало опасений при предварительном изучении. Теперь же никто не мог объяснить ему, почему экспресс опаздывал.

Само собой, в Йорке его никто не дождался.

– Не ты один хочешь поскорее попасть домой, – пожурил один из попутчиков, когда Пендлбери стал жаловаться на ситуацию вслух. Ему пообещали добраться за два часа, но честно предупредили: желаемую скорость состав из Скарборо так и не наберет. «„Времени вагон“, плавно переходящее в „поезд ушел“ – вот как мы это называем», – сообщили ему деловые люди.

– Но мы хотя бы приедем по назначению? – упавшим голосом спросил Эдвард.

– Рано или поздно – да.

«Рано или поздно» наступило, и к тому времени у Пендлбери голова шла кругом от неопределенности. Он попытался, усевшись в кафетерии (который, как ему сказали, скоро закрывается, что лишь усугубило его уныние), ознакомиться с документами – требовалось изучить их все до начала завтрашних дел, – но вскоре понял, что застрял на одной странице с уймой технических подробностей. Кофе быстро остыл, соседние столики оккупировали какие-то моряки навеселе, и сосредоточиться хоть на чем-то стало задачей поистине невыполнимой.

В конце концов, задолго до прибытия нужного поезда, Эдвард, слегка раздраженный, вышел на платформу, откуда предстояло продолжить путь. Слабый, но до жути холодный ветер дул теперь через темную станцию с севера; его напора не хватало, чтобы сгрести весь разбросанный по перрону мусор к стенам, но пальцы Пендлбери быстро заледенели на нем. Неудивительно, что, когда огни поезда показались невдалеке, он почувствовал изрядное облегчение. Состав оказался старый, но вполне комфортабельный. Вагоны отапливались на славу, и попутчики показались Эдварду приятными, достойными людьми.

Начало долгого путешествия совпало с полночным боем часов на далекой башне. Поезд не торопился набирать скорость; звон еще долго наплывал из неведомой дали, гуляя по вагону долгим реверберирующим эхом, и Пендлбери с тревогой отметил его странную продолжительность. Он был почти уверен, что услышал тринадцатый и четырнадцатый удары, коих, само собой, быть не должно, – а потом запоздало отметил, что уже провалился частично в сон, и эта странность перестала его удивлять. Его обуяли тревожные, как часто с ним бывало, сновидения – мир что-то требовал, намеченные планы вдруг ни с того ни с сего рушились, счастье ускользало из-под носа. Наконец Эдварду приснилось, что он где-то на юге Франции – пусть в одиночестве, зато в самом сердце прекрасной нарождающейся весны. Тут на него дохнуло откуда-то мертвенным холодом – и он проснулся, ощущая жар и озноб разом.

– Конечная. – Дверь купе была открыта, и к нему обращался носильщик.

– Где это мы? – Пендлбери сонно огляделся по сторонам. Вагон пустовал.

– В Кастертоне, конечно. Поезд дальше не идет.

– Мне нужно сойти на Уайкби.

– Уайкби? Так это главная линия. Уайкби шестью остановками раньше был.

– Ох. Когда прибудет обратный поезд?

– Не раньше половины седьмого.

Появился дежурный по станции, громко топая.

– Поторопитесь, пожалуйста, – бросил он Эдварду. – Конец смены, все устали…

Пендлбери поднялся на ноги. У него свело судорогой левую руку, и он не мог держать чемодан. Носильщик вытащил его багаж и поставил на платформу. Пендлбери вышел, и дежурный закрыл купе, дав машинисту отмашку – «зеленый огонек». Состав пополз прочь.

– Что вы делаете с пассажирами, проспавшими свою станцию? – спросил Пендлбери. – Не первый же я в такую передрягу угодил.

– Обычно все пассажиры сходят на главной линии, – ответил ему носильщик.

– Я просто не успел пересесть… опоздал на лондонский рейс.

– Бывает, – сказал носильщик голосом, указывающим, что чужие невзгоды его особо не волнуют. Состав, которым прибыл Пендлбери, остановился на запасном пути, и все огни в нем вдруг погасли.

– Кастертон, я полагаю, довольно большой город?

– Средненький, – бросил носильщик, темнолицый и безрадостный.

– Здесь есть отель?

– С тех пор, как «Армс» был продан, – нет. В наше время поди найди кого-нибудь, кто захочет в нашей глуши убираться в номерах.

– Хорошо, и как же мне быть? – спросил Пендлбери капризно, прекрасно понимая, что носильщик не обязан отвечать на этот вопрос.

Мужчина посмотрел на него с неким проблеском сочувствия в глазах.

– Пойдемте, – коротко бросил он. Подхватив чемодан – рука все еще плохо слушалась, – Пендлбери последовал за ним. Пошел снег – не нежные тающие хлопья, а что-то вроде кусачего мелкого града.

Носильщик первым делом заглянул в небольшой кабинет, освещенный шипящей керосиновой лампой и до духоты прогретый потрескивающей угольной печью. В нем он разобрался с какими-то неясными формальностями, пока Пендлбери ждал снаружи. Потом он жестом пригласил его проследовать за ним, погасил свет в кабинете и запер дверь; снял с кронштейна единственную масляную лампу, освещавшую платформу, – и отпер воротца с табличкой «Общий зал ожидания». Светильник он вдруг поднес к самому лицу, и Эдварда застала врасплох внезапность и резкость этого движения.

– Имейте в виду, – произнес носильщик, – я не несу за вас никакой ответственности. Если вы решите остаться здесь на ночь – то только на собственный страх и риск.

– У меня нет выбора, – устало заметил Пендлбери.

– Пользоваться этим залом в каких-либо целях, кроме ожидания поездов, запрещено правилами железнодорожной компании.

– Разве железнодорожная компания не служит с известных пор на благо народа?

Вероятно, носильщик слышал этот вопрос слишком часто, чтобы счесть его сколько-нибудь достойным ответа.

– Я оставлю вам лампу, – сказал он вместо этого. – Какое-то время еще погорит.

– Спасибо, – поблагодарил Пендлбери. – Огонь, я так понимаю, разжечь негде?

– Камины разжигали здесь до войны. Теперь – сами понимаете. – Носильщик фыркнул.

– Понятно, – протянул Пендлбери. – И вы уверены, что больше нигде?..

– Ну, поищите, если хотите.

Через дверь Пендлбери мог видеть, как град засыпает перрон ледяной шрапнелью.

– Что ж, хорошо, посижу здесь, – сдался он. – В конце концов, это дело нескольких часов, всего-то… – Он уже прикидывал в уме, сколь многое ему придется нагонять в темпе вальса завтра.

Носильщик поставил лампу на полированный желтый стол.

– Еще раз напоминаю, – сказал он, – я здесь ни при чем.

– Если я не проснусь в полседьмого, надеюсь, меня кто-нибудь проведает?

– Конечно, – сказал носильщик.

– Тогда – спокойной ночи. Сердечное спасибо вам еще раз.

Благодетель Эдварда ничего не ответил и даже не кивнул ему, лишь резко дернув головой. Кажется, причина отрывистости его движений крылась в нервном тике или каком-то подобном недуге. Не самый приятный случай, конечно. Уходя, носильщик хлопнул со всей силы дверью, будто проверяя замки на прочность.

Первой идеей Пендлбери было оттащить стол в сторону, а затем передвинуть одно из длинных сидений так, чтобы оно стояло вплотную к другому такому же, образовав таким образом более широкое и удобное ложе на ночь. Он поставил лампу на пол и, подойдя к другому концу стола, начал тянуть – но не смог сдвинуть его и на дюйм. Оказалось, что стол намертво привинчен полу – в установлении этой нехитрой истины Пендлбери помог круг идущего от керосинки света. Блага народа – благами народа, а ныне канувшая в Лету «железнодорожная компания» все так же пеклась о сохранности своего имущества.

Тогда Эдвард решил максимально эффективно приспособить под свои нужды одну-единственную стоявшую в зале скамейку; но та оказалась слишком жесткой и узкой, да еще и в центре у нее имелась странная неудобная выпуклость. Более того, Пендлбери даже не смог уместиться на ней целиком – ноги свесились за край. Ему было так холодно и неуютно, что он не решался погасить керосиновую лампу, но в конце концов он решился на этот шаг. Помимо всего прочего, Пендлбери обнаружил, что свет слишком уж сгущает тени по углам зала, и причудливые образы, то и дело выхватываемые усталым зрением, не дают ему настроиться на сон. Возможно, лампа еще пригодится ему позже – не так-то и много в ней масла.