Звездный десант

– А я о чем, сэр? Предположим, вы с голыми руками. Ну, или с ножиком – без разницы, если противник увешан самым опасным оружием. Вы же ничего ему не сделаете. Победа будет за ним.

– Ты совершенно не прав, сынок, – ответил Зим чуть ли не ласково. – Не бывает «опасного оружия».

– Чего-чего… сэр?

– Не бывает опасного оружия, бывают опасные люди. Мы, инструкторы, пытаемся тебя сделать опасным – для врага. Пусть нет ножа, но пока остается хоть одна рука или нога, пока ты дышишь – ты опасен. Чтобы лучше меня понять, советую прочесть «Горация на мосту» или «Гибель „Славного Ричарда“»[17 - «Гораций на мосту» – стихотворение Томаса Маколея из сборника «Песни Древнего Рима» о древнеримском герое Публии Горации Коклесе, который с двумя товарищами защищал мост от целой этрусской армии; «Славный Ричард» – неофициальное название корабля американского военного флота «Бон ом Ришар», затонувшего в 1779 г. у мыса Фламборо-Хед, после того как его экипажем во главе с коммодором Джоном Полом Джонсом в неравном бою был взят на абордаж английский линкор «Серапис».] – в лагерной библиотеке найдется и то и другое.

Но давай рассмотрим случай, о котором ты говоришь: я – это ты, и у тебя есть только нож. Мишень позади меня – вражеский часовой, и у него любое оружие, кроме водородной бомбы. Надо снять его тихо и быстро, чтобы не позвал на помощь.

Зим слегка повернулся, и – бац! – в центре мишени номер три вибрирует рукоятка ножа. И когда только успел выхватить!

– Видишь? Лучше носить два ножа. Но хоть с ними, хоть без них ты должен снять часового.

– Э-э-э…

– Тебя что-то еще беспокоит? Спрашивай. Это моя работа – отвечать на твои вопросы.

– Да, сэр. Вот вы говорите, нет у часового водородной бомбы. Но в том-то и дело, что есть. Будь это наш часовой, у него была бы… И у того часового, который не наш, она, скорее всего, имеется. Я не про самого часового, а про тех, на чьей он стороне.

– Понял тебя.

– Ну… Так вы согласны, сэр? Если можно взорвать водородную бомбу, и это, как вы сказали, не шашки, а все по-настоящему, война без дураков, – разве не глупо красться по лесу и ножики бросать? Только зря погибнем… и войну продуем. Есть настоящее оружие, вот его и нужно применять, тогда будет победа… Какой-нибудь профессор нажмет на кнопочку и снесет куда больше, чем мы все этими прадедовскими игрушками.

Зим медлил с ответом, что было не в его характере. Наконец он произнес самым что ни на есть мягким тоном:

– Хорошо ли тебе служится в пехоте, Хендрик? В любой момент можешь подать рапорт.

Хендрик пробормотал что-то невнятное.

– Громче! – скомандовал Зим.

– Да что-то не сгораю от желания, сэр. Лучше постараюсь дотянуть до конца.

– Ясно. Задавать такие вопросы тебе, вообще-то, не положено, да и сержанты не обучены на них отвечать… Ты сам должен был все понять, еще до того, как решил идти в армию. В твоей школе преподают историю и нравственную философию?

– Что? А-а-а… Конечно, сэр.

– Стало быть, ответ тебе известен. Но если хочешь узнать мое личное, неофициальное мнение… Представь: твой ребенок ведет себя несносно и надо преподать ему урок. Ты отрубишь паршивцу голову?

– Э-э-э… Нет, сэр.

– Разумеется, этого делать не нужно. Ты его просто отшлепаешь. Так вот, бывают обстоятельства, когда столь же глупо сбрасывать водородную бомбу на вражеский город. Это все равно что учить ребенка топором. Война – не насилие ради насилия и не убийство ради убийства. Война – это насилие контролируемое, ради достижения цели. Цель войны – подкрепить решения нашего правительства силой. Враг не должен умереть лишь по той причине, что он нам не нравится. Нет, он должен сделать то, чего мы от него хотим. И выбор цели, как и способа применения силы, зависит не от нас с тобой. Не солдат решает, когда, где и как – или за что – ему сражаться; за него это делают политики и генералы. Политики определяют для чего и сколько, а генералы берут под козырек и сообщают нам где, когда и как. Мы обеспечиваем насилие, а другие люди, которые себя называют умными и опытными, обеспечивают контроль. Такой вот порядок. И лучшего ответа на твой вопрос у меня нет. Если он тебя не устраивает, разрешаю обратиться к комполка. Если и комполка тебя не убедит, возвращайся домой, на гражданку. Потому что в этом случае солдата из тебя уж точно не выйдет.

Зим вскочил на ноги:

– Парень, да ты сачок! Морочишь мне тут голову, чтобы не работать. Подъем, войска! Галопом на позицию, к мишеням. Хендрик, ты первый. Хочу, чтобы ты бросил нож в южном направлении. В южном, понятно? Не в северном. Мишень точно на юге, и нож должен лететь хотя бы примерно на юг. Знаю, что не попадешь, но вдруг да получится маленько ее напугать. Ухо себе не отхвати и никого позади не порань. Юг, ясно? Сфокусируй куриные мозги на этом понятии. Товсь! Бросок!

Хендрик снова промазал.

Нас учили обращаться с современными орудиями убийства: разборка и сборка, уход, боевое применение. В нашем распоряжении были симуляторы атомного оружия, реактивные пехотные гранатометы, отравляющие, зажигательные, фугасные боеприпасы. И еще куча всякой всячины, которую вряд ли следует здесь описывать. Но и «прадедовские игрушки» мы освоили во множестве. Упражнялись с ножами, палками и проволокой. Кусок проволоки, оказывается, страшен в умелых руках и применим в самых разных ситуациях. Постигали штыковой бой – и с макетами ружей, и с настоящими пехотными винтовками двадцатого века. Из этих винтовок, очень похожих на спортивно-охотничьи, мы стреляли свинцовыми оболочечными пулями на разные дистанции по стационарным, подвижным и выпрыгивающим мишеням на изобилующих сюрпризами полосах препятствий. Так нам прививали навык быстрого овладения любым стрелковым оружием, да и вообще приучали всегда быть начеку, готовыми к любым неожиданностям. Думаю, это была полезная наука. Даже уверен.

На тактических учениях эти винтовки имитировали действие куда более мощного и смертоносного оружия. Симуляторов было много, да и как иначе? «Бризантная» бомба или граната, применяемая против живой силы и техники, при срабатывании выбрасывала только изрядную порцию черного дыма или учебного газа. Кто зачихал или заплакал, тот «убит» или «парализован». Между прочим, индивидуальная защита от газов – та еще мука, но она пустяк в сравнении со вздрючкой, которая полагается за глоток слезоточивого.

Спали мы по-прежнему мало. На ночное время приходилась чуть ли не половина учений, с радаром, инфравизором, рацией и тому подобными снастями.

Винтовки, имитирующие оружие со сложными прицелами, заряжались холостыми патронами, но на каждые пятьсот приходился, в случайном порядке, один боевой.

Опасно? И да, и нет. Жить – само по себе опасное занятие. Пуля не разрывная, убивает только при попадании в голову или сердце, да и то не всегда. Один опасный выстрел из полутысячи предназначался для создания «обстановки, приближенной к боевой». Мы были кровно заинтересованы в поисках укрытия, тем более что наши инструкторы славились меткостью стрельбы и добросовестно старались не промазать. Правда, они уверяли, что не целят в голову… но нельзя же забывать о вероятности несчастных случаев.

Дружеские уверения инструкторов не очень-то успокаивали нас. Шанс, хоть и мизерный, схлопотать пулю живо превратил скучные учения в волнующую русскую рулетку. Скука исчезнет, как только первая пуля свистнет возле уха – еще до того, как ты услышишь хлопок выстрела.

Все же мы не укладывались в нормативы, и тогда сверху прилетел слушок: если не прекратим считать ворон, соотношение изменится на один к ста. Не поможет и это – тогда будет один к пятидесяти. Не знаю, выполнило ли начальство свою угрозу, проверить было невозможно. Но она безусловно возымела действие, тем более что в другой роте пуля касательно прошлась по чьим-то ягодицам, оставив эффектные шрамы, вызвав шквал глупых шуток и напомнив нам о роли защитных укрытий в бою. Мы потешались над парнем, получившим ранение в задницу… Но каждый из нас понимал: пуля может угодить и в голову, и даже в твою собственную.

Инструкторам, которые не вели огонь, не надо было укрываться. Они ходили во весь рост, в белых рубашках, со своими дурацкими тросточками, всем видом демонстрируя уверенность в том, что даже самый зеленый салабон не посмеет нарочно пальнуть в капрала. Пожалуй, они были чересчур оптимистичны. С другой стороны, крайне маловероятно, что этот прицельный выстрел придется на боевой патрон и пуля, выпущенная неопытной рукой, не пролетит мимо.

Не простое это дело – попасть в яблочко из старинной, без функции самонаведения, винтовки. Известно, что в прежних войнах, когда такое оружие играло главную роль, по статистике, на уничтожение одного солдата тратилось несколько тысяч патронов. Сейчас это кажется невероятным, но военные историки подтверждают: так и было. Похоже, чаще велся огонь на подавление, чтобы противник не мог высунуть голову из окопа и пострелять сам.