Остров Сокровищ

Когда же я являлся к нему после первого числа за своими деньгами, он только сопел носом и мерил меня пристальным взглядом, и я уходил прочь, так и не получив обещанного. Но не проходило и недели, как «капитан» приносил мне мою четырёхпенсовую монетку и повторял приказание глядеть в оба, чтобы не прозевать «одноногого моряка».

Этот таинственный одноногий моряк преследовал меня во сне и наяву. Он представлялся мне в самых ужасающих образах и стал постоянным гостем моих ночных кошмаров. Он гнался за мной на одной ноге с совершенно зверским выражением лица, ловко перепрыгивая через ограды и канавы. В руках он держал кривой зазубренный нож, и я убегал от него, как от хищного зверя, но в конце концов спотыкался и падал. Хорошо, что обычно кошмар заканчивался пробуждением и я убеждался, что нахожусь в своей постели, в гостинице. Увы, такова была плата за ежемесячный четырёхпенсовик.

Но, несмотря на ужас, который внушал мне воображаемый одноногий моряк, самого капитана я боялся гораздо меньше, чем все остальные. Случалось, что он выпивал за вечер больше рома, чем могла выдержать его голова. И тогда принимался распевать скверные и дикие морские песни, не обращая ни на кого внимания. Иногда он требовал, чтобы и другие посетители пили вместе с ним, и заставлял их слушать истории, которые он рассказывал, или петь вместе с ним. Стены дома часто дрожали от потрясающих звуков: «Йо-хо-хо, и бутылка рома!»

Невольные собутыльники присоединялись под страхом смерти к этому дикому пению, и каждый старался перекричать других, чтобы не навлечь на себя его гнев. Во время таких припадков капитан бывал страшен: он колотил рукой по столу, требуя внимания, и мгновенно вскипал, если ему казалось, что слушатели не следят за его рассказом. Никто также не мог уйти домой раньше, чем он начнёт клевать носом и, шатаясь, отправится спать.

Больше всего пугали народ его рассказы. Это всё были страшные истории о повешенных, о морских ураганах, о диких злодеяниях в Испанских владениях. Я помню, больше всего слушателей, да и меня тоже, впечатлила история о хождении по доске, это была очень жестокая казнь, которую использовали пираты. Незакреплённую доску клали на нос корабля, один её конец выдавался в море… Осуждённому завязывали глаза и заставляли двигаться по доске навстречу своей смерти… Я не мог даже представить себе, что вскоре судьба сведёт меня с отъявленными негодяями, среди которых, по словам капитана, он и провёл свою жизнь.

Тот язык, на котором он передавал свои приключения, пугал наших простодушных поселян не меньше, чем те преступления, которые он описывал. Мой отец всегда говорил, что народ вскоре вовсе перестанет посещать нашу таверну и мы разоримся.

Но, по-моему, присутствие старого моряка было для нас выгодно. Правда, наши посетители порядочно трусили и опасались крутого нрава капитана, но этого хватало ненадолго, и вспоминать страшные истории бывало даже приятно. Это вносило разнообразие и оживление в деревенскую жизнь; нашлись даже молодые люди, которые, восхищаясь нашим постояльцем, прозвали его «старым морским волком» и говорили, что именно такие люди и сделают Англию грозой морей.

Моего отца волновало другое: капитан проводил у нас неделю за неделей, а затем и месяц за месяцем, данные им деньги давно уже иссякли, а отец не решался настаивать на получении новых. Если же он набирался храбрости и намекал ему об этом, постоялец начинал так громко свистеть носом, что можно было принять этот звук за рёв, и отец быстренько исчезал из комнаты. Он тяжело переживал своё бессилие, и я уверен, что волнения и ужас, которые он чувствовал в эти минуты, сильно повлияли на его здоровье.

За всё время, что капитан прожил у нас, он не менял своей одежды и только купил несколько пар чулок у разносчика. Когда с его шляпы свалилась пряжка и один из отворотов повис, он оставил его в таком виде, хотя это было очень неудобно, особенно когда дул сильный ветер. Я живо помню его сюртук, который он сам чинил наверху, в своей комнате, и который, наконец, превратился в сплошной ряд заплат. Он никогда не писал и не получал писем, а разговаривал только с посетителями, да и то большей частью после того, как напивался рома. Большой сундук его никогда никто из нас не видел открытым.

Только раз встретил капитан отпор, и это было во время визита доктора Ливси. Мой отец уже давно страдал чахоткой, от которой впоследствии и умер. Доктор Ливси пришёл навестить своего пациента, закусил остатками обеда, которые предложила ему моя мать, и пошёл в общую комнату выкурить трубку.

Я пошёл за ним следом, и, помню, мне бросился в глаза контраст между изящным, щеголеватым доктором, с белоснежной пудрой на парике, блестящими чёрными глазами и мягкими, приятными манерами, приобретёнными от постоянного общения с весёлыми простолюдинами – и грузным, мрачным чудовищем – пиратом, который сидел, облокотившись о стол руками, и уже давно угощался ромом. Вдруг капитан – это был он – начал высвистывать свою вечную песню:

Пятнадцать человек на Сундук мертвеца,
Йо-хо-хо и бутылка рома!

Пьянство и чёрт доведут до конца,
Йо-хо-хо и бутылка рома!

Сначала я думал, что «сундук мертвеца» – это тот сундук капитана, который стоял наверху в его комнате, и эта мысль смешалась в моих кошмарах с мыслью об одноногом моряке. Но потом мы всё-таки привыкли к этой песне и не обращали на неё особенного внимания. В тот вечер она была новинкой только для доктора Ливси, и я заметил по его лицу, что она не произвела на него приятного впечатления. Он сердито вскинул вверх глаза, прежде чем начать разговор со стариком Тэйлором, садовником, по поводу нового лечения ревматизма. Между тем капитан всё более и более возбуждался собственным пением и, наконец, ударил рукой по столу, что, как мы уже знали, должно было призвать всех к молчанию. Голоса в комнате сразу стихли, все, кроме голоса Ливси, который по-прежнему толковал что-то ясно и добродушно, попыхивая после каждых двух слов своей трубкой. Капитан несколько секунд глядел на него, затем вторично хлопнул ладонью по столу, ещё пристальнее взглянул на доктора и, наконец, разразился окриком, сопровождая его отвратительным ругательством:

– Замолчите вы там!

– Вы обращаетесь ко мне, сэр? – сказал доктор, и, получив утвердительный ответ, прибавил: – Могу вам сказать только одно, сэр, что если вы не перестанете пить ваш ром в таком количестве, свет скоро избавится от одного из самых гнусных негодяев и бездельников!

Капитан пришёл в бешеную ярость. Вскочив на ноги, он вытащил и раскрыл складной морской нож и, размахивая им, грозил пригвоздить доктора к стене. Но тот даже не тронулся с места и проговорил через плечо прежним тоном, – громко, так, что слышно было всем в комнате, но совершенно спокойно и твёрдо:

– Если вы сию же минуту не спрячете нож в карман, я, клянусь честью, засажу вас за решётку. Будет вам известно, что я не только доктор, но ещё исполняю обязанности судьи в этой местности.

Затем они обменялись взглядами. В конце концов капитан уступил и, спрятав оружие, занял снова своё место, ворча, как побитая собака.

– А теперь, сэр, – продолжал доктор, – когда я уже знаю, что на моём участке водится такой молодец, вы можете рассчитывать, что я буду следить за вами днём и ночью. При первой жалобе на вас, хотя бы за грубость, как сегодня, приму энергичные меры к выдворению вас отсюда. Можете быть уверены в этом!

Вскоре после этого доктору подали лошадь, и он уехал.

Капитан явно не хотел больше встречаться с доктором и обращать на себя внимание. Он больше не приставал к людям, и хоть и не перестал пить свой ром и напевать песню про сундук мертвеца, старался не тревожить других и не привлекать к себе внимания не только в этот вечер, но и в последующие.

Появление Черного Пса

Вскоре произошло событие, благодаря которому мы наконец-то расстались с капитаном, но, как вы увидите дальше, не освободились от его забот. Стояла суровая зима с продолжительными, трескучими морозами и сильными ветрами. Мой отец слабел с каждым днём, и мы уже не надеялись, что он доживёт до весны. Вся гостиница была на руках у меня и матери. У нас было дел по горло, так что некогда было обращать внимание на нашего неприятного постояльца.

Это произошло январским утром. Капитан поднялся раньше обыкновенного и сидел на берегу со своим кортиком, болтавшимся под широкими полами старого синего сюртука, подзорной трубой под мышкой и шляпой, сдвинутой на затылок. Мать была около отца, и я накрывал стол для завтрака к приходу капитана, когда вдруг отворилась дверь и вошёл человек, которого я до сих пор никогда не видел. У него было бледное, болезненное лицо, и на левой руке недоставало двух пальцев. Несмотря на кортик за поясом, он вовсе не имел воинственного вида. Я всегда особенно внимательно присматривался к морякам, всё равно, обладали ли они одной ногой или двумя, и помню, что этот человек привёл меня в некоторое смущение. Он не был похож на моряка, и тем не менее всё в нём напоминало море.

Я спросил, что ему нужно, и получил в ответ, что он желал бы рому. Но когда я собирался уже выйти из комнаты, чтобы принести ром, он сел за стол и сделал мне знак подойти к нему ближе. Я остановился, держа в руке салфетку.

– Подойди сюда, сынок! – проговорил он. Подойди ближе!

Я придвинулся на один шаг.

– Этот стол, вот здесь, для моего товарища Билли? – спросил он, подмигивая мне.

Я отвечал, что не знаю его товарища Билли, а что этот стол накрыт для нашего постояльца, которого мы зовём капитаном.

– Прекрасно, – сказал он. – Билли можно назвать и капитаном, почему бы и нет?! У него шрам на одной щеке и очень приятное обхождение, особенно если он выпьет лишнее. Скажем так, ради убедительности, что и у капитана есть шрам на щеке, и, скажем, если вам угодно, что именно на правой. А, отлично! Я так и говорил вам. Ну-с, так мой товарищ Билли здесь, в этом доме?

Я сказал, что он вышел погулять.

– Куда, сынок? Какой дорогой он пошёл?

Я показал ему скалу, за которой капитан скрылся, и ответил ещё на несколько вопросов.

– О, – проговорил он тогда, – мой приход доставит моему товарищу Билли такое же удовольствие, как и выпивка!

Выражение его лица при этих словах было не из приятных, и у меня были все основания полагать, что он явно преувеличивает радость встречи или даже издевается над капитаном. Но это было не моё дело, да и что я мог предпринять в данном случае!

Незнакомец некоторое время стоял около дверей, выглядывая из-за угла на улицу, точно кошка, выслеживающая мышь. Я вышел было на дорогу, но он сейчас же отозвал меня назад, и, когда я замешкался, его болезненное лицо страшно исказилось, и он так крикнул на меня, что я даже подпрыгнул. Почти сразу его лицо приняло прежнее, наполовину вкрадчивое, наполовину насмешливое выражение, и, похлопав меня по плечу, сказал, что я славный мальчик.

– У меня есть сын, – продолжил незнакомец, – и вы похожи друг на друга как две капли воды. Я горжусь им. Но великая вещь для мальчиков – это послушание, сынок, и ещё раз послушание! И если бы ты поплавал с Билли, то мне не пришлось бы звать тебя два раза. А вот, наверное, и он. Мы вернёмся в комнату, сынок, и спрячемся за дверь, чтобы сделать Билли сюрприз!

С этими словами незнакомец вошёл со мной в комнату и встал за дверью. Меня он поставил позади себя в угол, так что мы оба скрывались за отворённой дверью. Я чувствовал себя не в своей тарелке, и моё беспокойство только усилилось, когда я заметил, что и незнакомец явно трусит. Он нервно ощупывал рукоятку своего кортика и, пока мы стояли в ожидании, постоянно сглатывал слюну, точно что-то застряло у него в горле.

Наконец вошёл капитан, хлопнул дверью и, не глядя по сторонам, направился через всю комнату к столу, где был приготовлен для него завтрак.

– Билли! – окликнул его незнакомец, стараясь придать своему голосу как можно больше храбрости, как мне показалось.

Капитан круто повернулся на каблуках и очутился лицом к лицу с нами. Краска сбежала с его лица, и только нос остался синеватым. Он имел вид человека, который увидел перед собой привидение, или самого дьявола, или что-нибудь ещё хуже, если только бывает что-нибудь хуже этого. И, честное слово, мне даже стало жалко его, так он вдруг постарел и опустился в одну минуту.

– Пойди сюда, Билли, – продолжал незнакомец, – ведь ты узнаёшь меня, ты узнаёшь, конечно, своего старого корабельного товарища?!

Из груди капитана вырвался подавленный вздох.

– Чёрный Пёс! – пробормотал он.

– А кто же, как не он? – ответил незнакомец, приободрившись. – Чёрный Пёс пришёл проведать своего старого товарища по судну в гостиницу «Адмирал Бенбоу». Ах, Билли, Билли, много воды утекло для нас обоих с тех пор, как я лишился этих двух когтей!

При этом он поднял свою искалеченную руку.

– Ну, гляди сюда! – проговорил капитан. – Я здесь, и вот что со мной сделалось! Теперь отвечай, что это значит, что ты пришёл, и что тебе надо?

– Узнаю тебя, Билли! А теперь я хочу, чтобы этот милый мальчик принёс мне стакан рома, и мы потолкуем по душам, как старые корабельные друзья!