Буддизм жжет! Ну вот же ясный путь к счастью! Нейропсихология медитации и просветления

Я предполагаю, что все три этих примера имеют некоторое отношение к том у, как изменился наш окружающий мир. У наших предков не было ни вечеринок, ни ночевок, ни презентаций. Охотники и собиратели не оказывались в залах, набитых людьми, которых они видят впервые в жизни, и не выступали перед аудиторией, в основном состоящей из незнакомцев.

К слову, подобное несовпадение между нами как результатом естественного отбора и нашим окружением возникло не сегодня и не вчера. За последние несколько тысяч лет мы не раз оказывались в социальной среде, непредназначенной для нас. Будда родился в королевской семье, а значит, он жил в обществе, состоящем из сословий куда больших, чем поселение охотников и собирателей. И пусть PowerPoint еще не был изобретен, существуют свидетельства того, что люди выступали публично и что они испытывали перед этим тревогу. В качестве одного из «пяти страхов» Будда называет «страх неловкости в обществе»[12 - См. Thera, 20 07.]. Этот страх все еще в пятерке главных – результаты опросов показывают, что публичные выступления считаются едва ли не самым ужасным, что может случиться.

Хочу еще раз пояснить (пусть и рискую повториться) – я не утверждаю, что подобная социальная тревога не является продуктом естественного отбора. Окружающая среда наших предков – окружающая среда нашей эволюции – включала в себя множество социальных взаимодействий, и эти взаимодействия влияли на распространение генов. Если у вас был низкий социальный статус и мало друзей, это снижало ваши шансы на успех. Впечатлять людей было важно даже тогда, когда не существовало PowerPoint. И точно так же, если ваши потомки не были очень успешны в общении с людьми, это снижало их репродуктивные перспективы, а значит, уменьшало возможность воспроизведения генов.

Похоже, что гены, заставляющие нас тревожиться о наших – и нашего потомства – перспективах в обществе, вошли в общий генофонд человечества. В этом смысле наши социальные тревоги могут считаться «естественными». Но они функционируют отнюдь не так, как функционировали в своей изначальной окружающей среде. Именно этим можно объяснить, почему зачастую мы испытываем абсолютно бесполезные иллюзии.

Таким образом, мы можем быть убеждены, например, что нас ждет неизбежная катастрофа, и это убеждение будет ложным и в буквальном, и в практическом смысле.

Если вы согласны с идеей о том, что многие из наших проблемных чувств в том или ином смысле являются иллюзиями, то сможете увидеть, каким образом медитация может помочь в том числе и избавиться от них.

Вот вам пример. В 2003 году, через пару месяцев после моего первого ретрита, я поехал в Кэмден, штат Мэн, чтобы выступить на ежегодной конференции под названием «Поптех». В ночь перед выступлением я проснулся в два или три часа от легкого приступа привычной тревоги. После нескольких минут, проведенных в размышлении о том, как я не высплюсь из-за того, что размышлял о том, что не высплюсь, я решил помедитировать, сидя в постели. Я сфокусировался на своем дыхании, а еще – на своей тревоге, на том, как сосет под ложечкой. Я попробовал посмотреть на это ощущение так, как учили на ретрите, без осуждения. Это чувство не было безоговорочно плохим, а потому и бежать от него не требовалось. Это было просто ощущение, я погружался в него и созерцал. Не могу сказать, что это было приятно, но чем сильнее я принимал его, чем меньше осуждал, тем легче его было чувствовать.

А потом случилось нечто, очень похожее на мой великий прорыв, вызванный передозировкой кофе. Тревога оказалась как бы вне меня, а я просто мысленно смотрел на нее, словно на абстрактную скульптуру в музее. Там, где чувствовалась тревога, у меня в животе, был плотный тугой узел – вот только под ложечкой больше не сосало. Болезненная еще пару минут назад тревога больше не была ни плохой, ни хорошей. И вскоре после того, как это чувство стало нейтральным, оно рассеялось полностью. Проведя еще несколько минут в состоянии приятного облегчения, я лег спать и заснул. А на следующий день… Чувствуете, как растет напряжение, да? На следующий день я выступил вполне благополучно.

В принципе, возможно справиться с тревогой и по-другому. Вместо того чтобы фокусироваться на чувстве, как сделал той ночью я, вы можете изучить мысли, связанные с ним. Так работает когнитивно-поведенческая терапия. Ваш терапевт будет задавать вам вопросы наподобие «Судя по том у, как вы выступали раньше, какова вероятность того, что в этот раз вы выступите плохо?» и «Если вы выступите плохо, разрушит ли это вашу карьеру?». И если вы увидите, что в ваших мыслях отсутствует логика, то тревога может ослабнуть.

Так что когнитивно-поведенческая терапия во многом соответствует духу осознанной медитации. И то и другое в определенном смысле задается вопросом о справедливости чувств. Просто в случае с терапией сам процесс «спрашивания» куда более буквален. Кстати, если вы решили совместить два этих подхода и, основав новую школу терапии, прославиться, то у меня для вас плохие новости – когнитивная терапия, основанная на осознанности (Mindfulness-based cognitive therapy, MBCT), уже существует.

Уровни иллюзии: резюме

Если я все сделал правильно, вы сейчас должны чувствовать себя немного обманутыми – причем не мной, а собственным разумом. А ведь я даже не коснулся самых тонких, самых искусных иллюзий, создаваемых вашими чувствами. Этим я займусь позже. Пока давайте подведем краткие итоги и обозначим, как именно чувства могут вводить в заблуждение:

1. Наши чувства созданы не для того, чтобы давать нам реальную картину мира даже в самом «естественном» окружении. Чувства нужны были для того, чтобы наши предки-охотники и собиратели успешно передавали гены новому поколению. И если для этого требовалось, чтобы чувства их обманывали, – например, заставляли видеть несуществующих змей, – именно это и происходило. Этот тип иллюзий, которые можно назвать «естественными», помогает объяснить множество искажений в нашем восприятии мира и общества. Мы полны перевернутых представлений о себе, о наших друзьях, наших родственниках, наших врагах, случайных знакомых и даже незнакомцах. То есть, фактически, обо всех.

2. То, что мы живем в «неестественной» для нашего вида среде, делает чувства еще менее надежным советчиком в отношении реальности. Чувства, развившиеся для того, чтобы создавать иллюзии вроде несуществующих змей, должны по меньшей мере повышать шансы организма на выживание и размножение. Но в современной среде многие чувства, помогавшие нашим предкам в таком дарвиновском смысле, становятся бесполезными, а то и фактически снижают продолжительность жизни отдельных людей. Сильная ярость и излишняя любовь к сладкому – хорошие примеры. Когда-то эти чувства были «истинными» хотя бы в практическом смысле – они убеждали человека выбирать то, что принесет ему пользу. Но сегодня они, скорее всего, приведут к противоположным результатам.

3. В основе всего этого лежит ложное представление о счастье. Как говорил Будда, наши постоянные попытки чувствовать себя лучше ведут к том у, что мы переоцениваем то, как долго это «лучше» будет длиться. Более того, когда это «лучше» заканчивается, за ним следует «хуже» – чувство неустроенности и жажда большего. Задолго до того, как психологи описали гедонистическую беговую дорожку, ее увидел Будда.

А вот откуда она берет свое начало, он видеть не мог. Мы сформированы естественным отбором, а его главная забота – успешное распространение генов, точка. Мало того, что естественному отбору нет дела до истины как таковой, его не заботит и наше продолжительное счастье. Под его влиянием мы будем снова и снова погружаться в иллюзии о том, что принесет и не принесет нам длительного счастья, если в прошлом эта иллюзия помогла нашим предкам передавать гены дальше. Вообще-то, естественному отбору наплевать и на наше непродолжительное счастье, просто посмотрите на то, чего нам стоят все эти ошибки первого рода – испугаться девяносто девять раз подряд несуществующей змеи вряд ли пройдет даром для психики. С другой стороны, конечно, не стоит забывать о том, что на сотый раз этот испуг мог сберечь нашим предкам жизнь, а значит, привести к том у, что мы в итоге появились на свет. Тем не менее мы унаследовали не только страх воображаемых змей, но и другие страхи и тревоги. Как писал Аарон Бек, которого часто называют отцом когнитивно-поведенческой терапии, «цена выживания рода может равняться дискомфорту длинною в жизнь»[13 - См. Beck, Emery, 1985, с. 4.]. Или, как сказал бы Будда, дуккха. А еще он добавил бы: но этого можно избежать, если разобраться с психологическими причинами этого дискомфорта.

Поймите меня правильно, эта глава не является обвинительным заключением для всех человеческих чувств. Многие, возможно даже большинство из них, служат нам верой и правдой – они не очень сильно искажают наш взгляд на мир, зато помогают жить и процветать. Моя любовь к яблокам, мое нежелание брать нож за лезвие и забираться на небоскребы – все это к добру. При этом, я надеюсь, вы все же можете увидеть смысл в том, чтобы как следует исследовать свои чувства, чтобы понять, к каким из них стоит прислушиваться, а к каким нет, и попытаться освободиться от последних. И я надеюсь, вы понимаете, почему это сложно. Такова природа чувств – сложно отличить полезные от вредных, те, что заслуживают доверия, от тех, что ведут лишь к заблуждениям.

У всех чувств есть главная общая черта – они были созданы для того, чтобы убедить вас им следовать. Они по определению ощущаются как правильные и истинные. Они сами по себе заставляют вас не оценивать их объективно. Может быть, это объясняет, почему я так долго не мог постичь медитацию осознанности, почему она «не работала» для меня до тех пор, пока я не погрузился в нее полностью и не отправился на свой недельный ретрит в полной тишине. Но это не единственная причина.

Можно еще многое сказать о том, как чувства влияют на нас и почему так сложно изменить свое к ним отношение и выйти из подчинения. И о том, как работает наш мозг и почему так сложно войти в медитативное состояние в первый раз. Только после того, как я поехал на свой первый ретрит, я начал осознавать, насколько сложно – и почему так сложно – может быть достичь той точки, когда медитация осознанности действительно начинает работать.

С другой стороны, без труда не выловишь и рыбку из пруда. И в ходе ретрита я понял, насколько ценной «рыбкой» может быть медитация осознанности. На самом деле польза от нее куда больше, чем то, о чем я упомянул в этой главе. Боюсь, в моем описании опыт медитации звучал слишком обыденно. Конечно, выйти из-под контроля некоторых неприятных чувств – здорово. А если знание о том, что эти чувства в том или ином смысле «ложные», вам поможет, тем лучше. Но укрощение подобных чувств – лишь начало. Есть и другие грани осознанности, и иные, куда более глубокие и тонкие озарения, нежели понимание, что не стоит агрессивно вести себя на дороге.

Глава 4

Экстаз, блаженство и более важные причины для медитации

Строго говоря, «ретрит безмолвной медитации» – не совсем точное название. На том первом в моей жизни ретрите летом 2003 года ученики дважды в неделю все-таки разговаривали с наставником. В одном из этих случаев восемь или девять из нас собрались в комнате рядом с залом для медитаций. В течение сорока пяти минут мы могли говорить о том, что нас волнует.

Это было здорово – лично меня очень волновало, что я не могу медитировать! Мой великий прорыв с отстраненным наблюдением за собственной передозировкой кофеина еще не случился – к тому моменту я успел лишь провести полтора дня в безуспешных попытках сконцентрироваться на дыхании. Я пытался, снова и снова, но так и не смог «отключить голову». И когда подошла моя очередь высказаться, я рассказал именно об этом.

Последовавший диалог с наставником звучал примерно так:

– Ты замечаешь, что твой разум не может успокоиться?

– Да.

– Это хорошо.

– Хорошо, что мой разум не успокаивается?

– Нет, хорошо, что ты это замечаешь.

– Но это происходит постоянно.

– Тем лучше. Значит, ты многое замечаешь.

Если наставник тем самым пытался меня воодушевить, то ему это не удалось. Мне почудилась в его словах некоторая снисходительность. Вспомнились те времена, когда одна из моих дочерей была еще малюткой. Если у нее не получалось что-то, пусть даже очень простое, я как мог старался ее подбодрить. Например, если она падала, пытаясь залезть на трехколесный велосипед, я говорил что-то вроде: «Молодец, поднялась, как большая девочка!» Хотя, вообще-то, большие девочки, забираясь на трехколесные велосипеды, не падают.

Но позже я осознал, что та первая обратная связь, полученная от наставника, не была судорожной попыткой меня приободрить. Наставник был прав – замечая, что мой разум никак не хочет успокоиться, я фактически открывал для себя новую территорию. В обычной рутинной жизни, когда я начинал блуждать в собственных мыслях, то мог забраться чрезвычайно далеко, даже не замечая, как они ведут меня. Теперь же я следовал за ними не слишком далеко, а потом видел, что происходит, и освобождался. Пусть вскоре все начиналось с начала, но я хотя бы понимал, что мысли уводят меня за собой, и позволял этому осознанию занять их место.

Говоря научным языком, я начал наблюдать за тем, что психологи называют «сеть пассивного режима работы мозга»[14 - См. Brewer, Worhunsky и др., 2011; Andrews-Hanna и др., 2010; Farb и др., 2007; Holzel и др., 2011; Lutz и др., 20 08; и Davidson, Irwin, 1999.]. Эта сеть, согласно исследованиям мозговой активности, функционирует, когда мы не заняты ничем конкретным, – не разговариваем с другими людьми, не работаем, не занимаемся спортом, не читаем книгу и не смотрим фильм. По этой сети странствует наш разум в те минуты, когда не может успокоиться. И куда же он отправляется? В самые разные места, конечно, но, согласно исследованиям, чаще всего в прошлое или в будущее. Вы можете обдумывать недавнее прошлое или возвращаться к событиям, которые произвели на вас глубокое впечатление много лет назад; вы можете бояться предстоящих дел или сгорать от нетерпения ими заняться; вы можете планировать стратегию выхода из надвигающегося кризиса – или фантазировать о возможной интрижке с симпатягой за соседним столиком.

Когда ваш разум не может успокоиться, вы делаете все, что угодно, – кроме того, чтобы присутствовать «здесь и сейчас». С одной стороны, выйти из пассивного режима работы мозга очень просто – нужно лишь заняться чем-то, что требует концентрации. Порешайте кроссворд или попытайтесь жонглировать тремя теннисными мячиками. И пока не станете профессиональным жонглером, вряд ли вы сможете одновременно мечтать о человеке за соседним столиком.

Куда тяжелее выйти из пассивного режима, если вы ничем толком не заняты, – к примеру, сидите в зале для медитаций с закрытыми глазами. Поэтому вы и пытаетесь сконцентрироваться на собственном дыхании – разуму нужен некий объект внимания, чтобы отучиться от блужданий по этим извилистым тропам.

Но, даже используя подобный ментальный костыль, вы можете столкнуться с теми же трудностями, что были у меня в начале ретрита, а именно – вы будете снова и снова ловить себя на том, что блуждаете в мыслях, совершенно не в силах с этим совладать.

И каждый раз у вас будет соблазн ощутить расстройство, или злость, или – вот это мое любимое – отвращение к себе. Но тратить на это время не стоит – лучше просто отметить тот факт, что ваш разум вновь отправился в странствия, можно даже запомнить его маршрут (мысли о пугающей работе, ожидание ланча, размышления о неудачном ударе в гольфе), а после – вновь вернуться к дыханию. Именно об этом говорил мой наставник, отмечая лучик надежды в тучах моего рассеянного внимания. Этот лучик указывал в правильном направлении.

Нарушая пассивный режим работы моего мозга, выскальзывая из его сетей, осознавая, что мой разум вновь не может успокоиться, а после – возвращаясь к концентрации на дыхании, я начал выбираться из-под его влияния. Чем лучше и дольше у меня получалось концентрироваться на дыхании, тем менее активной становилась сеть пассивного режима. По крайней мере я так думаю. Потому что исследования, в которых производилось сканирование мозга начинающих адептов медитации, показали, что именно это с ними и происходит. А у опытных людей, которые промедитировали за свою жизнь десятки тысяч часов, активность сети пассивного режима во время медитации и вовсе чрезвычайно низкая[15 - См. Brewer, Worhunsky и др., 2011.].

Ощущать спокойствие разума может быть очень приятно – словно вы наконец освободились от «белого шума» и почувствовали глубокое умиротворение. Это ощущение не обязательно посетит вас во время каждой медитации. Но некоторых людей именно это чувство, проявляющееся довольно часто, заставляет возвращаться к практике на следующий день, действуя как позитивное подкрепление.

Как только вы достигнете этой точки и научитесь с помощью дыхания останавливать поток мыслей, то окажетесь на своеобразном перекрестке. И вам предстоит выбрать один из двух путей, один из двух разных типов медитации.

Сосредоточение и осознанность

Вы будете сосредоточиваться на дыхании в течение все более долгого времени, погружаясь в него все глубже и глубже, стараясь сфокусироваться на нем все сильнее. Продолжайте делать это. Скорее всего, вы будете чувствовать себя все лучше и лучше. Это так называемая медитация сосредоточения, причем вовсе не обязательно концентрироваться именно на дыхании. В зависимости от традиции, объектом может быть мантра, воображаемый образ, повторяющийся звук и многое другое.

Часто медитацию сосредоточения называют также медитацией безмятежности, потому что именно в это состояние вы сможете погрузиться. На самом деле подобная практика может принести куда более глубокие ощущения – мощнейшее чувство блаженства или даже медитативного экстаза.

Про «мощнейшие чувства» я не преувеличиваю. На пятый вечер моего первого ретрита я попробовал изменить стандартную схему – вдыхая, я по-прежнему сосредоточивался на дыхании, а выдыхая – на звуках окружающего мира. Это было легко – меня окружали жаркие сумерки массачусетской глубинки, окна в зале для медитаций были открыты, и до моего слуха доносился громкий многоголосый хор насекомых. Думаю, это были цикады. В процессе медитации я все сильнее сосредоточивался на дыхании и стрекоте цикад, и чем сильнее они завладевали моим вниманием, тем явственнее становились…

Через двадцать пять или тридцать минут я погрузился в потрясающее по своей глубине состояние, которое мне очень сложно описать. В последующих главах я постараюсь это сделать по мере своих сил, но пока скажу лишь, что впечатление было очень, очень ярким. Честно говоря, я бы добавил в предыдущее предложение еще одно «очень». У меня нет опыта употребления тяжелых наркотиков, но думаю, в ту ночь я испытал нечто подобное, находясь на грани между сильнейшими зрительными галлюцинациями и реальностью, ощущая всепоглощающее блаженство. Помню, это ощущение было особенно сильным в челюсти, словно в нее вкололи мощный стимулятор. Все мое существо было наполнено радостью и неким озарением, будто я пересек невидимую черту и оказался в другом мире.

Если эта история пробудила в вас желание попробовать, то вынужден разочаровать – книга у вас в руках – не о медитации сосредоточения, которая привела меня в это состояние. И мой ретрит был также посвящен не ей. Когда в конце недели я гордо рассказал одному из наставников, Майклу Грейди, о своем опыте, он ответил с небрежностью, слегка задевшей мое самолюбие: «Звучит неплохо, но не привыкай к этому». Этот ретрит был посвящен медитации осознанности, второй из двух основных разновидностей медитативных практик.

Осознанность и сосредоточение столь важны в буддистской философии, что и то и другое является ступенью благородного восьмеричного пути. А этот путь должен пройти каждый по-настоящему просвещенный буддист. Более того, они являются, соответственно, седьмой и восьмой ступенью этого пути. Что, впрочем, не означает, что это его завершающие ступени – тут нас вводит в заблуждение само название «восьмеричный путь».

Смысл здесь не в том, чтобы последовательно достигать совершенства в каждой ступени, начиная с первой, «правильного воззрения», и далее следуя ко второму и третьем у, «правильному намерению» и «правильной речи». В настолько взаимопроникающем, взаимосвязанном процессе нельзя свести все к поступательному движению. Например, определенный прогресс в седьмой и восьмой ступени, «правильном памятовании» (то есть осознанности) и «правильном сосредоточении», поможет глубже осознать суть буддистских принципов и усилить «правильное видение».